Неточные совпадения
Напившись чаю у того самого богатого мужика-хозяина, у которого
останавливался Левин в свою поездку к Свияжскому, и побеседовав с бабами о детях и со стариком о
графе Вронском, которого тот очень хвалил, Дарья Александровна в 10 часов поехала дальше.
Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов,
остановившись подле него, почти всё время говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную, напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с которыми он поговорил и о политике, и о музыке, и об общих знакомых; между прочим встретил
графа Боля, про визит к которому он совсем забыл.
На другой день
граф Апраксин разрешил мне остаться до трех дней в Казани и
остановиться в гостинице.
Благородные вельможи, получающие аренды, обыкновенно или продают свои права купцам, или стараются через губернское начальство завладеть, вопреки правилам, чем-нибудь особенным. Сам
граф Орлов случайно получил в надел дорогу и пастбища, на которых
останавливаются гурты в Саратовской губернии.
Перед окончанием дела появился у нас сам
граф: его карета с гербами раза два — три
останавливалась у нашего скромного домика, и долговязый гайдук в ливрее торчал у нашего покосившегося крыльца.
Граф велели
остановиться, сошли, посмотрели и говорят: «Убит».
Он и скрылся, а я проснулся и про все это позабыл и не чаю того, что все эти погибели сейчас по ряду и начнутся. Но только через некоторое время поехали мы с
графом и с графинею в Воронеж, — к новоявленным мощам маленькую графиньку косолапую на исцеление туда везли, и
остановились в Елецком уезде, в селе Крутом лошадей кормить, я и опять под колодой уснул, и вижу — опять идет тот монашек, которого я решил, и говорит...
Хозяин дома, бывший, должно быть, несмотря на свою грубоватую наружность, человеком весьма хитрым и наблюдательным и, по-видимому, старавшийся не терять
графа из виду, поспешил, будто бы совершенно случайно, в сопровождений даже ничего этого не подозревавшего Марфина, перейти из залы в маленькую гостиную, из которой очень хорошо можно было усмотреть, что
граф не
остановился в большой гостиной, исключительно наполненной самыми почтенными и пожилыми дамами, а направился в боскетную, где и уселся в совершенно уединенном уголку возле m-me Клавской, точно из-под земли тут выросшей.
Зарецкой, ведя в поводу свою лошадь, отошел вместе с
графом Сеникуром шагов сто от дома золотых дел мастера. Поглядя вокруг себя и видя, что их никто не может подслушать, полковник
остановился, кинул проницательный взгляд на Зарецкого и сказал строгим голосом...
Пока таким образом опечаленный отец проводил свое время, Бегушев ожидал его с лихорадочным нетерпением; наконец, часу в девятом уже, он, благодаря лунному свету, увидел въезжавшую на двор свою карету. Бегушев сначала обрадовался, полагая, что возвратился
граф, но когда карета, не
останавливаясь у крыльца, проехала к сараю, Бегушев не мог понять этого и в одном сюртуке выскочил на мороз.
На одной из значительных улиц, перед довольно большим каменным домом,
граф велел экипажу
остановиться: тут жил попечитель той больницы, в которую он вознамерился поместить дочь.
Приехав с
графам Хвостиковым в собрание, Бегушев
остановился в первой же со входа комнате и сел на стул около самых входных дверей.
— Не узнаете? — спросил его тотчас же
граф Хвостиков,
останавливаясь перед ним.
Граф, не откладывая времени, собрался в Петербург и вознамерился прямо приехать к Траховым и даже
остановиться у них, надеясь, что те не откажут ему на время, по крайней мере, в гостеприимстве.
С последним ударом
граф придвинулся к столу, хотел как будто что-то сказать, но
остановился, вздохнул и тоскливо приподнял сначала одну бровь, потом другую.
Он вообще не любил терять праздных слов. Он принадлежал скорее к числу лиц думающих, мыслящих, — хотя, надо сказать, трудно было сделать заключение о точном характере его мыслей, так как он больше ограничивался намеками на различные идеи, чем на их развитие. При малейшем противоречии
граф чаще всего
останавливался даже на полумысли и как бы говорил самому себе: «Не ст́оит!» Он обыкновенно отходил в сторону, нервно пощипывая жиденькие усы и погружаясь в грустную задумчивость.
Нельзя сказать, чтобы мальчик этот был особенно интересен; но нельзя было не
остановиться на нем, так как он представлял теперь единственную мужскую отрасль фамилии
графов Листомировых и, как справедливо иногда замечал его отец, задумчиво глядя вдаль и меланхолически свешивая голову набок: «Мог, — кто знает? — мог играть в будущем видную роль в отечестве?!»
Часа в два пополудни карета
остановилась у крыльца,
граф вышел первый и тотчас распорядился, чтоб была приготовлена отдельная комната, близ библиотеки, и велел сию же секунду скакать верховому в город за медиком.
Она бросилась к окну и, увидев выезжавшего Мановского, тотчас же сбежала вниз, выглянула из спальни в гостиную, чтобы посмотреть, не уехал ли
граф, но Сапега сидел на прежнем месте. Клеопатра Николаевна, несмотря на внутреннее беспокойство, поправила приведенный в беспорядок туалет и хотела войти в гостиную, как вдруг глаза ее
остановились на оставленной Мановским записке. Она схватила ее, прочитала и окончательно растерялась.
Граф с невольным удивлением взглянул ей в лицо, на котором как бы мгновенно изгладилось всякое присутствие мысли и чувства: ни горя, ни испуга, ни удивления — ничего не было видно в ее чертах; глаза ее, взглянув на икону, неподвижно
остановились, рот полураскрылся, опустившиеся руки вытянулись.
Услышав о прибытии
графа, он проворно пробежал гостиную и, вышедши в залу,
остановился невдалеке от дверей из лакейской.
— Умоляю вас,
граф, не унижайте меня; я несчастлива и без того! — сказала она, заливаясь слезами, и столько глубоких страданий, жалоб и моления, столько чистоты и непорочности сердца послышалось в этих словах, что Сапега, несмотря на свое увлечение, как бы невольно
остановился.
Мы въехали в деревню и скоро
остановились у ворот замка. Я велел людям слезть и в сопровождении унтер-офицера вошел в дом. Всё было пусто. Пройдя несколько комнат, я был встречен самим
графом, дрожащим и бледным, как полотно. Я объявил ему мое поручение, разумеется он уверял, что у него нет оружий, отдал мне ключи от всех своих кладовых и, между прочим, предложил завтракать. После второй рюмки хереса
граф стал просить позволения представить мне свою супругу и дочерей.
Всего же более любил он
останавливаться с большими подробностями на том, как
граф его посылал однажды с бумагой к князю Григорью Григорьевичу…
Все
останавливаются,
граф выходит на авансцену; выражение лица его печальное и серьезное.
Граф начинает медленно и довольно протяжно говорить.
Лиза принесла еще пастилы, трех сортов варенья и сохранившиеся особенного моченья опортовые яблоки и
остановилась за спиной матери, вглядываясь в игру и изредка поглядывая на офицеров и в особенности на белые с тонкими, розовыми, отделанными ногтями руки
графа, которые так опытно, уверенно и красиво бросали карты и брали взятки.
Граф вскочил в сани, крикнул на ямщика и, уже не
останавливаясь и даже не вспоминая ни о Лухнове, ни о вдовушке, ни о Стешке, а только думая о том, что его ожидало в Москве, выехал навсегда из города К.
Когда выехали за заставу, тройки
остановились, и все стали прощаться с
графом.
«Верная моя Люба! Сражался я, и служил государю, и проливал свою кровь не однажды, и вышел мне за то офицерский чин и благородное звание. Теперь я приехал на свободе в отпуск для излечения ран и
остановился в Пушкарской слободе на постоялом дворе у дворника, а завтра ордена и кресты надену, и к
графу явлюсь, и принесу все свои деньги, которые мне на леченье даны, пятьсот рублей, и буду просить мне тебя выкупить, и в надежде, что обвенчаемся перед престолом Всевышнего Создателя».
Дарья Ивановна (
останавливается и оглядывается). И ты хочешь идти, mon ami? Ступай, ступай с нами, ступай. (Они с
графом направляются к двери сада.)
Те же, Ступендьев и Миша. Ступендьев во время этого разговора подошел к самому
графу. Миша
остановился у порога. Дарья Ивановна глядит на
графа, на мужа и с звонким хохотом бросается в кресла.
Граф в смущении оглядывается и видит Ступендьева. Тот ему кланяется.
Граф с досадой обращается к нему.
Поляк сделал шаг назад,
остановился, как вкопанный, и растопырил руки, точно загораживая путь привидению… На верхней ступени каменной полуразрушенной лестнички лежала молодая змея из породы наших обыкновенных русских гадюк. Увидев нас, она подняла головку и зашевелилась…
Граф еще раз взвизгнул и спрятался за мою спину.
Наконец она
остановилась, и глупая тайна нашего
графа стала достоянием уезда.
И
граф вдруг вскочил, как ужаленный… Лицо его покрылось смертельною бледностью, из рук выпал бинокль. Глаза его забегали, как у пойманной мыши, и, словно прося о помощи,
останавливались то на мне, то на Наде… Не все уловили его смущение, потому что внимание большинства было отвлечено приближавшейся коляской.
Пиза была по дороге, и я охотно согласилась
остановиться на короткое время в этом городе, чтобы познакомиться с
графом Орловым и тем исполнить его желание.
К этому
граф Орлов прибавил: «А случилось мне расспрашивать одного майора, который послан был от меня в Черную Гору и проезжал Рагузы и дни два в оных
останавливался, и он там видел князя Радзивила и сказывал, что она еще в Рагузах, где как Радзивилу, так и оной женщине великую честь отдавали и звали его, чтоб он шел на поклон, но оный, услышав такое всклепанное имя, поопасся идти к злодейке, сказав притом, что эта женщина плутовка и обманщица, а сам старался из оных мест уехать, чтобы не подвергнуть себя опасности».
Она все еще надеялась, что в английском порте, где должны будут
остановиться корабли, страстно любимый ею русский богатырь,
граф Алексей Григорьевич, непременно освободит ее.
Я и городовой кланялись. Вручив мне рукопись,
граф встал и, не подавая мне руки, направился к выходу. Но у дверей он
остановился и, обратясь ко мне, сказал...
Аббат Грубер
остановился.
Граф Казимир Нарцисович сидел с поникшей головою.
Граф Сигизмунд Владиславович
остановился.
Впрочем, о чудачествах
графа Александра Васильевича знали уже в Фридрихсгаме. По городу ходило о нем множество рассказов. Говорили, что однажды, среди разговора с одним из высших лиц города, Александр Васильевич вдруг
остановился и запел петухом.
На личности домашнего врача Алексея Андреевича — Семене Павловиче Орлицком — мы
остановимся несколько дольше, так как он сыграл в грузинской жизни
графа хотя небольшую, но все же некоторую роль.
На берегу показалась фигура мужчины, быстрыми шагами приближавшаяся к дому княжны Людмилы Васильевны.
Граф притаился в тени забора. Фигура приблизилась к калитке и
остановилась.
Граф стоял шагах в десяти от нее. Луна, на одно мгновение выплывшая из-за облаков, осветила стоявшего у калитки мужчину.
Граф Иосиф Янович узнал князя Сергея Сергеевича Лугового.
— Я помню, — отдался воспоминаниям и
граф Стоцкий, — это было в то время, когда мы бежали и
остановились в Москве, где я по твоей протекции нашел пристанище в доме Подгурского. Он тогда говорил, что Бог знает что дал бы, чтобы кто-нибудь убрал с его дороги молодого поляка.
Вдруг восторженный взор
графа, созерцавшего кумир души своей,
остановился на ноготке безымянного пальца правой руки княжны Людмилы.
Патер Вацлав
остановился, закашлявшись старческим кашлем.
Граф молчал.
Анжелика мимоходом
остановилась на пороге гостиной и, увидев Ртищева, сидевшего в кресле, а
графа Владимира спящего в другом, на цыпочках подошла к Александру Михайловичу и поздоровалась с ним.
— Вот что, Михаил Андреевич, скажу я вам, — начал
граф, когда Шумский вошел в его кабинет и
остановился перед письменным столом, за которым сидел Аракчеев. — Вам, действительно, здесь трудно найти себе занятие, а без дела жить скучно. В мире для вас все потеряно, но есть еще место, где вы можете быть полезным, если не ближним, то, по крайней мере, самому себе. Ваша жизнь полна горьких заблуждений; пора бы подумать вам о своем спасении и загладить грехи вашей юности молитвою и покаянием.
Впрочем,
граф и на самом деле бывал в своем доме лишь наездом, живя за последнее время постоянно в Грузине, имении, лежавшем на берегу Волхова, в Новгородской губернии, подаренном ему вместе с 2500 душ крестьян императором Павлом и принадлежавшем прежде князю Меньшикову. Даже в свои приезды в Петербург он иногда
останавливался не в своем доме, а в Зимнем дворце, где ему было всегда готово помещение.
Через каких-нибудь пять минут они
остановились уже у подъезда домика на Литейной, занимаемого
графом Алексеем Андреевичем.