Неточные совпадения
Все трое — знаменитые жокеи: в смушковой шапке — Воронков, а два
других — англичане: Амброз и Клейдон. Через два дня разыгрывается самый крупный приз для двухлеток — надо сбавить вес, и они возвращаются из «
грузинских» бань, где «потнялись» на полках.
Тогда князь сзывал к кому-нибудь из товарищей (у него никогда не было своей квартиры) всех близких
друзей и земляков и устраивал такое пышное празднество, — по-кавказски «той», — на котором истреблялись дотла дары плодородной Грузии, на котором пели
грузинские песни и, конечно, в первую голову «Мравол-джамием» и «Нам каждый гость ниспослан богом, какой бы ни был он страны», плясали без устали лезгинку, размахивая дико в воздухе столовыми ножами, и говорил свои импровизации тулумбаш (или, кажется, он называется тамада?); по большей части говорил сам Нижерадзе.
Всем стало неловко, но неловкость положения исправил
грузинский князь, очень глупый, но необыкновенно тонкий и искусный льстец и придворный, сидевший по
другую сторону княгини Воронцовой. Он, как будто ничего не замечая, громким голосом стал рассказывать про похищение Хаджи-Муратом вдовы Ахмет-Хана Мехтулинского...
Одна за
другой в голове девушки рождались унылые думы, смущали и мучили ее. Охваченная нервным настроением, близкая к отчаянию и едва сдерживая слезы, она все-таки, хотя и полусознательно, но точно исполнила все указания отца: убрала стол старинным серебром, надела шелковое платье цвета стали и, сидя перед зеркалом, стала вдевать в уши огромные изумруды — фамильную драгоценность князей
Грузинских, оставшуюся у Маякина в закладе вместе со множеством
других редких вещей.
Про него между старообрядцами ходили слухи, будто он сын
грузинского царя,
другие называли его даже сыном императрицы Екатерины II.
Ему и в голову не приходило, что эта, взволновавшая его жену встреча, была не встреча на пристани с народом, а неожиданная встреча с
другой грузинской графиней — Настасьей Минкиной.
Сообщениям М. Бороздина, называющего в своих воспоминаниях Настасью Федоровну женою мелочного торговца в деревне Старая Медведь мещанина Минкина, куда-то незаметно исчезнувшего, после чего она из лавочки перебралась в дом графа и сделалась его сожительницею, и Беричевского, считающего Настасью Федоровну женою
грузинского крестьянина, кучера, которого она, когда граф возвысил ее до интимности, трактовала свысока и за каждую выпивку и вину водила на конюшню и приказывала при себе сечь, — нельзя выдавать за вероятное, так как, по
другим источникам, Аракчеев сошелся с Минкиной еще до пожалования ему села Грузина.
Петр Федорович не мог назваться новым управляющим села Грузина, так как занимал первое место в
грузинской вотчинной конторе в течение уже нескольких лет, а именно, с памятного читателям 1825 года — года смерти императора Александра Павловича и совершенного незадолго перед кончиной венценосного
друга графа Аракчеева убийства знаменитой домоправительницы последнего, Настасьи Федоровны Минкиной.
Граф мучился и в каждом новом лице, появлявшемся в его
грузинском доме, особенно молодом, видел этого «
другого», собирающегося отнять у него его сокровище.
Его сменил
другой жених, и в конце 1791 года кандидатом явился царевич Мариамн
Грузинский. По словам Суворова, — ведшего сватовство своей дочери письмами, — «царевич благонравен, но недостаток один — они дики».
— Молодая-то графиня — порченая! — шепотом передавали
друг другу грузинские крестьяне.
Понятно, что не только для всей дворни, но даже для
грузинских крестьян связь любимого аптекаря с ненавистной экономкой не была тайною, и хотя их молчание было обеспечено с одной стороны в силу привязанности к Егору Егоровичу, а с
другой — в силу почти панического страха перед Минкиной, но первому от этого было не легче.
Других известий о
грузинской домоправительнице в течение нескольких месяцев никаких не было. Первою мыслью графа Алексея Андреевича после, вероятно, не забытого читателями разговора о Настасье с Федором Николаевичем Хомутовым, было наградить ее и выслать из Грузино, вместе с маленьким Мишей, но вскоре эта мысль была им оставлена.
Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одною стороной к Поварской,
другою к садам дома князя
Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины.