Неточные совпадения
По
дорогам была непролазная
грязь; две мельницы снесло паводком, и погода всё становилась хуже и хуже.
Счастлив путник, который после длинной, скучной
дороги с ее холодами, слякотью,
грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить все печальное из памяти.
— Правда, с такой
дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время послал Бог: гром такой — у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в
грязи! где так изволил засалиться?
— Эй, Пелагея! — сказала помещица стоявшей около крыльца девчонке лет одиннадцати, в платье из домашней крашенины и с босыми ногами, которые издали можно было принять за сапоги, так они были облеплены свежею
грязью. — Покажи-ка барину
дорогу.
Дождь, однако же, казалось, зарядил надолго. Лежавшая на
дороге пыль быстро замесилась в
грязь, и лошадям ежеминутно становилось тяжелее тащить бричку. Чичиков уже начинал сильно беспокоиться, не видя так долго деревни Собакевича. По расчету его, давно бы пора было приехать. Он высматривал по сторонам, но темнота была такая, хоть глаз выколи.
— Она красавица, воспитана в самом
дорогом пансионе в Москве. Одних брильянтов тысяч на восемьдесят… Тебе полезно жениться… Взял бы богатое приданое, зажил бы большим домом, у тебя бы весь город бывал, все бы раболепствовали перед тобой, поддержал бы свой род, связи… И в Петербурге не ударил бы себя в
грязь… — мечтала почти про себя бабушка.
Большая
дорога — корыто
грязи.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой
дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите,
грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по
грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь
дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в бока, приподнимает то руку, то ногу, иногда голову. Рука, нога и голова падают снова как мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
«Там берегом
дорога хорошая, ни
грязи, ни ям нет, — сказал он, — славно пешком идти».
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в
грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине
дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже молчит, под конец и мы замолчали и часов в семь вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.
Звонок повторился с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы посмотреть на своего неприятеля, он даже немного попятился назад: в дверях стоял низенький толстый седой старик с желтым калмыцким лицом, приплюснутым носом и узкими черными, как агат, глазами. Облепленный
грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали о том, что гость заявился прямо с
дороги.
Дорога адская: ручьи, снег,
грязь, водомоины, а там вдруг плотину прорвало — беда!
Правда, иногда (особенно в дождливое время) не слишком весело скитаться по проселочным
дорогам, брать «целиком», останавливать всякого встречного мужика вопросом: «Эй, любезный! как бы нам проехать в Мордовку?», а в Мордовке выпытывать у тупоумной бабы (работники-то все в поле): далеко ли до постоялых двориков на большой
дороге, и как до них добраться, и, проехав верст десять, вместо постоялых двориков, очутиться в помещичьем, сильно разоренном сельце Худобубнове, к крайнему изумлению целого стада свиней, погруженных по уши в темно-бурую
грязь на самой середине улицы и нисколько не ожидавших, что их обеспокоят.
Вечером я узнал от него, что на 4 км ниже в Иман впадает еще одна большая река — Нэйцухе [Нэй-чу-хэ — река, вытекающая изнутри.]. Почти половина ее протекает по низине Лофанзы среди кочковатых болот, покрытых высокой травой и чахлой кустарниковой порослью. По его словам, Нэйцухе очень извилиста. Густые смешанные леса начинаются в 40 км от Имана. Потом идут гари и лесные болота. Из притоков Нэйцухе река Хайнето [Хэй-ни-дао —
дорога с черной
грязью.] славится как местность, богатая женьшенем.
Мы ехали, не останавливаясь; жандарму велено было делать не менее двухсот верст в сутки. Это было бы сносно, но только не в начале апреля.
Дорога местами была покрыта льдом, местами водой и
грязью; притом, подвигаясь к Сибири, она становилась хуже и хуже с каждой станцией.
Зато сама
дорога, благодаря глинистой почве, до такой степени наполнялась в дождливое время
грязью, что образовывала почти непроездимую трясину.
С наступлением октября начинаются первые серьезные морозы. Земля закоченела, трава по утрам покрывается инеем, вода в канавках затягивается тонким слоем льда;
грязь на
дорогах до того сковало, что езда в телегах и экипажах сделалась невозможною. Но зато черностоп образовался отличный: гуляй мужичок да погуливай. Кабы на промерзлую землю да снежку Бог послал — лучше бы не надо.
— И ведь в какое время, непутевый, пришел! — сказала она уже мягче, — две недели сряду дождик льет, все
дороги затопил, за сеном в поле проехать нельзя, а он шлепает да шлепает по
грязи. И хоть бы написал, предупредил… Ну, ин скидавай полушубок-то, сиди здесь, покуда я муженьку не отрапортую.
Спускаемся на Самотеку. После блеска новизны чувствуется старая Москва. На тротуарах и на площади толпится народ, идут с Сухаревки или стремятся туда. Несут разное старое хоботье: кто носильное тряпье, кто самовар, кто лампу или когда-то
дорогую вазу с отбитой ручкой. Вот мешок тащит оборванец, и сквозь дыру просвечивает какое-то синее мясо. Хлюпают по
грязи в мокрой одежде, еще не просохшей от дождя. Обоняется прелый запах трущобы.
Земля, насыпанная на
дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великую
грязь среди лета и сделала ее непроходимою…
Дорога в верхотинах Суходойки и Ледянки была еще в казенное время правлена и получила название Маяковой слани, — это была сейчас самая скверная часть пути, потому что мостовины давно сгнили и приходилось людям и лошадям брести по вязкой
грязи, в которой плавали гнилые мостовины.
Окся умела починивать обувь и одним этим ремеслом смело могла бы существовать на промыслах, где обувь — самое
дорогое для рабочего, вынужденного работать в
грязи и по колена в воде.
Несмотря на то, что не было ни тележного, ни санного пути, потому что снегу мало лежало на
дороге, превратившейся в мерзлые кочки
грязи, родные накануне съехались в Багрово.
«Я бедный человек, — я сказал, — хочу наняться где-нибудь на фабрик, а платье мое в
грязи оттого, что я упал на
дороге».
Петр подумал немного и взял направо; через несколько времени,
дорога пошла еще хуже: кроме
грязи, там была такая теснота, что четверка едва проходила.
На рассвете мать тряслась в почтовой бричке по размытой осенним дождем
дороге. Дул сырой ветер, летели брызги
грязи, а ямщик, сидя на облучке вполоборота к ней, задумчиво и гнусаво жаловался...
На дворе стояла совершенно черная, непроницаемая ночь, так что сначала Ромашову приходилось, точно слепому, ощупывать перед собой
дорогу. Ноги его в огромных калошах уходили глубоко в густую, как рахат-лукум,
грязь и вылезали оттуда со свистом и чавканьем. Иногда одну из калош засасывало так сильно, что из нее выскакивала нога, и тогда Ромашову приходилось, балансируя на одной ноге, другой ногой впотьмах наугад отыскивать исчезнувшую калошу.
В деревнях на улице появляется
грязь; ребятишки гурьбами возятся по
дороге и везде, где под влиянием лучей солнца образовалась вода; старики также выползают из душных изб и садятся на завалинах погреться на солнышке.
Хорошо тоже весной у нас бывает. В городах или деревнях даже по
дорогам грязь и навоз везде, а в пустыне снег от пригреву только пуще сверкать начнет. А потом пойдут по-под снегом ручьи; снаружи ничего не видно, однако кругом тебя все журчит… И речка у нас тут Ворчан была — такая быстрая, веселая речка. Никуда от этих радостей идти-то и не хочется.
И встречался-то я с ним мало; разве что идешь домой из присутствия и видишь, что в
грязи на
дороге родитель в бесчувствии валяется.
Мосты в разрушении, перевозов не существует,
дороги представляют собой канавы, в
грязи которых тонут наши некогда породистые, а ныне выродившиеся лошади.
Стонали русские солдатики и под Севастополем, и под Инкерманом, и под Альмою; стонали елабужские и курмышские ополченцы, меся босыми ногами
грязь столбовых
дорог; стонали русские деревни, провожая сыновей, мужей и братьев на смерть за"ключи".
Только что вы немного взобрались на гору, справа и слева начинают жужжать штуцерные пули, и вы, может быть, призадумаетесь, не итти ли вам по траншее, которая ведет параллельно с
дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей
грязью выше колена, что вы непременно выберете
дорогу по горе, тем более, что вы видите, все идут по
дороге.
На столе было пусто. Все, что напоминало о прежних его занятиях, о службе, о журнальной работе, лежало под столом, или на шкафе, или под кроватью. «Один вид этой
грязи, — говорил он, — пугает творческую думу, и она улетает, как соловей из рощи, при внезапном скрипе немазаных колес, раздавшемся с
дороги».
Солнце уже поднялось довольно высоко и ярко золотило куполы церквей, когда мы подъехали к монастырю. В тени еще держался мороз, но по всей
дороге текли быстрые мутные ручьи, и лошадь шлепала по оттаявшей
грязи. Войдя в монастырскую ограду, у первого лица, которое я увидал, я спросил, как бы мне найти духовника.
То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые
дороги и тропинки в сплошную густую
грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи.
«Нож, нож!» — повторял он в неутолимой злобе, широко шагая по
грязи и лужам, не разбирая
дороги.
Они вышли. Петр Степанович бросился было в «заседание», чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже летел по
дороге вслед за ушедшими. На бегу ему припомнился переулок, которым можно было еще ближе пройти к дому Филиппова; увязая по колена в
грязи, он пустился по переулку и в самом деле прибежал в ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили в ворота.
Дорога сплошь чернела
грязью и сверкала лужами.
Я пошел за ними по
грязи, хотя это была не моя
дорога. Когда они дошла до панели откоса, казак остановился, отошел от женщины на шаг и вдруг ударил ее в лицо; она вскрикнула с удивлением и испугом...
И всю
дорогу, вплоть до двора, солдат бормотал, храбро попирая липкую окуровскую
грязь...
А дождь усиливался, оживлённее застучал по крышам, зашелестел ветвями деревьев, по
дороге ещё веселее побежали ручьи, громче захлюпала
грязь под ногами рабочих, быстро шагавших, неся лёгкий, длинный гроб. Горожане растаяли в дожде, около солдата остались только нищие да свои.
Надел картуз, поддёвку и пошёл на базар, строя по
дороге внушительную речь о том, что Никона надо пожалеть, приласкать его надо и нельзя допустить, чтобы он погиб в пьянстве, валялся в
грязи.
Дороги были непроходимы, люди вязли в бездонной
грязи; реки разливались на несколько верст; ручьи становились реками.
Пройдя узкую тропинку, мы вышли на лесную
дорогу, черную от
грязи, всю истоптанную следами копыт и изборожденную колеями, полными воды, в которой отражался пожар вечерней зари. Мы шли обочиной
дороги, сплошь покрытой бурыми прошлогодними листьями, еще не высохшими после снега. Кое-где сквозь их мертвую желтизну подымали свои лиловые головки крупные колокольчики «сна» — первого цветка Полесья.
Большая (и с большою
грязью)
дорога шла каймою около сада и впадала в реку; река была в разливе; на обоих берегах стояли телеги, повозки, тарантасы, отложенные лошади, бабы с узелками, солдаты и мещане; два дощаника ходили беспрерывно взад и вперед; битком набитые людьми, лошадьми и экипажами, они медленно двигались на веслах, похожие на каких-то ископаемых многоножных раков, последовательно поднимавших и опускавших свои ноги; разнообразные звуки доносились до ушей сидевших: скрип телег, бубенчики, крик перевозчиков и едва слышный ответ с той стороны, брань торопящихся пассажиров, топот лошадей, устанавливаемых на дощанике, мычание коровы, привязанной за рога к телеге, и громкий разговор крестьян на берегу, собравшихся около разложенного огня.
Дмитрий Яковлевич встал, и на душе у него сделалось легче; перед ним вилась и пропадала
дорога, он долго смотрел на нее и думал; не уйти ли ему по ней, не убежать ли от этих людей, поймавших его тайну, его святую тайну, которую он сам уронил в
грязь?
Дорога в Полдневскую походила на те прямоезжие
дороги, о которых поется в былинах: горы, болота, гати и зыбуны точно были нарочно нагромождены, чтобы отбить у всякого охоту проехаться по этой
дороге во второй раз, особенно осенью, когда лошадь заступает в
грязь по колено, вымогаясь из последних сил.
Непролазная
грязь на
дорогах, морозы, метели, расстояния громадные, народ грубый, дикий, кругом нужда, болезни, а при такой обстановке тому, кто работает и борется изо дня в день, трудно сохранить себя к сорока годам чистеньким и трезвым…