Неточные совпадения
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей,
гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну
шум, необычно тяжелый,
от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
За углом — шумели, и хотя
шум был не силен,
от него кружилась голова. Дождь сыпался
гуще, и голова лошади, высунувшись из-за угла, понуро качалась.
В
густом потоке людей они оба скатились с лестницы на площадь перед крыльцом, Кожемякина вырвали из рук сапожника, он взошёл на ступени, захлёбываясь
от волнения и усталости, обернулся к людям и сквозь
шум в ушах услышал чьи-то крики...
Лунёв молча кивнул ей головой, отказывая в милостыне. По улице в жарком воздухе колебался
шум трудового дня. Казалось, топится огромная печь, трещат дрова, пожираемые огнём, и дышат знойным пламенем. Гремит железо — это едут ломовики: длинные полосы, свешиваясь с телег, задевают за камни мостовой, взвизгивают, как
от боли, ревут,
гудят. Точильщик точит ножи — злой, шипящий звук режет воздух…
Он тоже недели и месяцы жил оглушённый
шумом дела, кружился, кружился и вдруг попадал в
густой туман неясных дум, слепо запутывался в скуке и не мог понять, что больше ослепляет его: заботы о деле или же скука
от этих, в сущности, однообразных забот? Часто в такие дни он натыкался на человека и начинал ненавидеть его за косой взгляд, за неудачное слово; так, в этот серенький день, он почти ненавидел Тихона Вялова.
На озере поднимался
шум разгулявшейся волны. Это делал первые пробы осенний ветер. Глухо шелестели прибережные камыши, точно они роптали на близившугося осеннюю невзгоду. Прибережный ивняк гнулся и трепетал каждым своим листочком. Пламя
от костра то поднималось, то падало, рассыпая снопы искр. Дым
густой пеленой расстилался к невидимому берегу. Брат Ираклий по-прежнему сидел около огня и грел руки, морщась
от дыма. Он показался Половецкому таким худеньким и жалким, как зажаренный цыпленок.
Крепчает голос попа и наполняет всю обнаженную комнату своими раскатами. И его широкие звуки пронизывают тихое шипение, и шорох, и свист, и растянутый, разорванный, блуждающий гул задохнувшегося колокола. Идиоту весело
от огненного голоса,
от блестящих глаз,
от шума, свиста и гула. Он хлопает себя по оттопыренным ушам, мычит, и
густая слюна двумя грязными рукавами ползет по низкому подбородку.