Неточные совпадения
— Вы заметили, что мы вводим в старый
текст кое-что от современности? Это очень нравится публике. Я тоже начинаю немного сочинять, куплеты Калхаса — мои. — Говорил он стоя, прижимал перчатку к сердцу и почтительно кланялся кому-то в одну из лож. — Вообще — мы стремимся
дать публике веселый отдых, но — не отвлекая ее от злобы дня. Вот — высмеиваем Витте и других, это, я думаю, полезнее, чем бомбы, — тихонько сказал он.
Когда священник начал мне
давать уроки, он был удивлен не только общим знанием Евангелия, но тем, что я приводил
тексты буквально. «Но господь бог, — говорил он, — раскрыв ум, не раскрыл еще сердца». И мой теолог, пожимая плечами, удивлялся моей «двойственности», однако же был доволен мною, думая, что у Терновского сумею держать ответ.
Вопрос за вопросом, возражение за возражением неслись со скамей к кафедре. Протоиерей исчерпал все
тексты и, чувствуя, что они не останавливают потока возражений, прибег к последнему аргументу. Он сделал суровое лицо, подвинул к себе журнал,
давая понять, что считает беседу конченной, и сказал...
— И
текст,
давайте, спросим, — говорил Семен Яковлевич с удовольствием.
Дамы похвалили его голос и музыку, но более восхищались мягкостью и звучностью русского языка и потребовали перевода
текста.
С год проработал он, быстрый и неутомимый, пригляделся, перезнакомился с кем надо и придумал новость, неслыханную в Москве, которая ему
дала деньги и А.Я. Липскерова выручила. С.Л. Кегульский первый ввел практикуемые давно уже на Западе «пюблисите», то есть рекламы в
тексте за большую плату.
Здесь нами даются лишь те впервые публикуемые материалы романа, которые имеют характер законченных эпизодов — глав, или, будучи лишь вариантами известного ранее
текста,
дают дополнительные данные для социологического понимания произведения и его персонажей.
— При высадке на берегу дело пошло на ножи, — сказал я и развил этот самостоятельный
текст в виде прыжков, беганья и рычанья, но никого не убил. Потом я сказал: — Когда явился Варрен и его друзья, я
дал три выстрела, ранив одного негодяя… — Этот путь оказался скользким, заманчивым; чувствуя, должно быть, от вина, что я и Поп как будто описываем вокруг комнаты нарез, я хватил самое яркое из утренней эпопеи...
Для нас, не посвященных в простое таинство души заклинателя — в его власть над словом, превращающую слово в дело, — это может быть смешно только потому, что мы забыли народную душу, а может быть, истинную душу вообще; для непосвященного с простою душой, более гармоничной, менее охлажденной рассудком, чем наша, — такое таинство страшно; перед ним — не мертвый
текст, с гордостью записанный со слов деревенского грамотея, а живые, лесные слова; не догматический предрассудок, но суеверная сказка, а творческий обряд, страшная быль, которая вот сейчас вырастет перед ним, заколдует его,
даст или отнимет благополучие или, еще страшнее, опутает его неизвестными чарами, если того пожелает всемогущий кудесник.
В
тексте — в значении «важная персона».], — заключил исправник, указывая глазами на идущего управителя, который с первого же взгляда
давал в себе узнать растолстевшего лакея: лицо сальное, охваченное бакенбардами, глаза маленькие, черные и беспрестанно бегающие, над которыми шли густые брови, сросшиеся на переносье.
Развитое в
тексте понимание соотношения между философией и религией
дает иное его истолкование и в значительной мере снимает самый вопрос о разнице между религиозной и общей метафизикой, ибо в существе они совпадают и могут различаться скорее в приемах изложения.
И посему Бог превознес Его и
дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» [Толкование этого
текста всегда привлекало к себе внимание богословов.
Да и вообще он ни крошечки не верит в успех дознания и поисков. Он даже не очень охотно
давал показание в участке, где продиктовал
текст заявления, появившегося на другой день в газетах. А сегодня, когда он подал новое письменное заявление начальнику сыскной полиции, вон в той большой комнате, ему хотелось сказать...