Неточные совпадения
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, в широкие сени, он встретил отворявшуюся со скрипом
дверь и толстую старуху в пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!» В комнате попались всё старые приятели, попадающиеся всякому в небольших деревянных
трактирах, каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал и больше ничего.
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у
дверей базарных
трактиров на городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Ехали долго, по темным улицам, где ветер был сильнее и мешал говорить, врываясь в рот. Черные трубы фабрик упирались в небо, оно имело вид застывшей тучи грязно-рыжего дыма, а дым этот рождался за
дверями и окнами
трактиров, наполненных желтым огнем. В холодной темноте двигались человекоподобные фигуры, покрикивали пьяные, визгливо пела женщина, и чем дальше, тем более мрачными казались улицы.
Остальное помещение клуба состояло из шести довольно больших комнат, отличавшихся большей роскошью сравнительно с обстановкой нижнего этажа и танцевального зала; в средней руки столичных
трактирах можно встретить такую же вычурную мебель, такие же трюмо под орех, выцветшие драпировки на окнах и
дверях. Одна комната была отделана в красный цвет, другая — в голубой, третья — в зеленый и т. д. На диванчиках сидели дамы и мужчины, провожавшие Привалова любопытными взглядами.
Я мешкал в
трактире всеми способами, жандарм не хотел больше ждать, ямщик трогал коней — вдруг несется тройка и прямо к
трактиру, я бросился к
двери… двое незнакомых гуляющих купеческих сынков шумно слезали с телеги.
В 1905 году он был занят революционерами, обстреливавшими отсюда сперва полицию и жандармов, а потом войска. Долго не могли взять его. Наконец, поздно ночью подошел большой отряд с пушкой. Предполагалось громить дом гранатами. В
трактире ярко горели огни. Войска окружили дом, приготовились стрелять, но парадная
дверь оказалась незаперта. Разбив из винтовки несколько стекол, решили штурмовать. Нашелся один смельчак, который вошел и через минуту вернулся.
Трактир Егорова когда-то принадлежал Воронину, и на вывеске была изображена ворона, держащая в клюве блин. Все лавки Охотного ряда были мясные, рыбные, а под ними зеленные подвалы. Задние
двери лавок выходили на огромный двор — Монетный, как его называли издревле. На нем были тоже одноэтажные мясные, живорыбные и яичные лавки, а посредине — двухэтажный «Монетный»
трактир. В задней части двора — ряд сараюшек с погребами и кладовыми, кишевшими полчищами крыс.
А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно
дверей лавок и
трактиров и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри
трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.
Пройдя мимо торговок, мы очутились перед низкой
дверью трактира-низка в доме Ярошенко.
Он распахивает
дверь и исчезает в облаках угарного пара, табачного дыма, крика и звона, которые стремительно вылетают из
трактира и мгновенно уносятся вверх.
Певчие — народ пьяный и малоинтересный; пели они неохотно, только ради угощения, и почти всегда церковное, а так как благочестивые пьяницы считали, что церковному в
трактире не место, хозяин приглашал их к себе в комнату, а я мог слушать пение только сквозь
дверь.
Мы едва дотащились до Симеониевской улицы. Порфир Порфирыч вздохнул свободнее, когда мы очутились за гостеприимной
дверью.
Трактир из приличных, хотя и средней руки. Пившие чай купцы подозрительно посмотрели на пальто моего спутника и его калоши. Но он уделил им нуль внимания, потому что чувствовал себя здесь как дома.
Он быстро встал, торопливо сбежал по лестнице в сени
трактира и остановился пред
дверью в кухню.
— Полуэктова убили! — вдруг крикнул кто-то. Илья вскочил со стула, как будто этим криком позвали его. Но в
трактире все засуетились и пошли к
дверям, на ходу надевая шапки. Он бросил на поднос гривенник, надел на плечо ремень своего ящика и пошёл так же быстро, как и все они.
В
трактире «Каторга» дерутся. Кого-то вышибают за
дверь. Звон стекол… Вопли о помощи…
Трактир. Задняя занавесь на втором плане, посреди машина, направо отворенная
дверь, в которую видна комната, налево вешалка для платья, на авансцене по обе стороны столы с диванами.
Когда он спросил в
трактире Николая Ивановича, ему указали лестницу наверх; войдя по ней, он остановился перед
дверью и услыхал голос Петра.
Незаметно дошли до знакомого
трактира; у
двери Евсей остановился и, задумчиво посмотрев на освещённые окна, недовольно пробормотал...
Коридорный скрылся, а Колесов, напившись чаю, оделся, запер
дверь, ключ от номера взял с собой и пошел по Москве. Побывал в Кремле, проехался на интересовавшей его конке и, не зная Москвы, пообедал в каком-то скверном
трактире на Сретенке, где содрали с него втридорога, а затем пешком отправился домой, спрашивая каждого дворника, как пройти на Дьяковку.
Я вышел на площадь. Красными точками сквозь туман мерцали фонари двух-трех запоздавших торговок съестными припасами. В нескольких шагах от
двери валялся в грязи человек, тот самый, которого «убрали» по мановению хозяйской руки с пола
трактира… Тихо было на площади, только сквозь кой-где разбитые окна «Каторги» глухо слышался гомон, покрывавшийся то октавой Лаврова, оравшего «многую лету», то визгом пьяных «теток...
В рядах, под сводами каменной галерейки, зазвенели железные болты на
дверях и окнах, и всякий огонь окна становился теплее и ярче по мере того, как сгущался на глазах быстрый и суровый сумрак; как ряды пассажирских вагонов, поставленных один на другой, светился огнями высокий
трактир, и в открытое окно разорванно и непонятно, но зазывающе бубнил и вызвякивал орган.
Петр., работая в кабинете нередко за полночь, оставлял
дверь на балкон отпертою и по временам выходил на свежий воздух. Поэтому мы, тихонько раскрыв свое окно и прикрывши отверстие снаружи ставнем, спрыгивали с цоколя на Девичье поле к подговоренному заранее извозчику, который и вез нас до
трактира ‹…›
Рыбаки забирались в
трактир или еще в какое-нибудь веселое место, вышвыривали всех посторонних гостей, запирали наглухо
двери и ставни и целые сутки напролет пили, предавались любви, орали песни, били зеркала, посуду, женщин и нередко друг друга, пока сон не одолевал их где попало — на столах, на полу, поперек кроватей, среди плевков, окурков, битого стекла, разлитого вина и кровавых пятен.
Однажды в конце сентября, ясным днем, ротмистр Аристид Кувалда сидел, по обыкновению, в своем кресле у
дверей ночлежки и, глядя на возведенное купцом Петунниковым каменное здание рядом с
трактиром Вавилова, думал.
Но эти приятные ожидания были обмануты. Когда за Прохором завизжала и хлопнула
дверь с блоком, — в
трактире было еще не прибрано и пусто. Два заспанных парня убирали грязные столы и спрыскивали пол. В хозяйской комнате чирикала канарейка. Сама хозяйка возилась за прилавком вместо мужа, а духовный дворник уже сидел у окна за столиком и опохмелялся.
В воздухе ясно почувствовалась утренняя свежесть. На березках и кустах сверкали капли невысохшей росы. Было тихо, только блок
трактира то и дело приятно взвизгивал, после чего стучала
дверь. Это движение шло мимо Прошки, и это приводило его в чрезвычайно мрачное настроение.
Его большая голова вертелась во все стороны, голос срывался, глаза налились испугом, на щеках блестели капли пота или слез.
Трактир был полон, трещали стулья и столы, с улицы теснился в
дверь народ, то и дело звенели жалобно разбитые стекла, и Семянников плачевно кричал тонким голосом...
Спустя час после всей этой тревоги
дверь каморки растворилась, и показался Герасим. На нем был праздничный кафтан; он вел Муму на веревочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его глазами молча. Он даже не обернулся, шапку надел только на улице. Гаврило послал вслед за ним того же Ерошку, в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в
трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его выхода.
Мельник со своей подругой уселись в тёмном углу, у
двери в маленькую комнатку, им хорошо был виден весь
трактир, освещённый пятью стенными лампами. Их стол стоял у открытого окна; с улицы на них веял тёплый ветер, густой от смешанных запахов.
На другой день Чарский в темном и нечистом коридоре
трактира отыскивал 35-ый номер. Он остановился у
двери и постучался. Вчерашний италиянец отворил ее.
— Привычка! — возразил Петр Васильич, — ведь у них здесь почитай что
трактир. Один из
дверей, другой в
двери.
Он зашел в «Сербию», сел в угол к столику и спросил коньяку. Андрей Иванович хорошо знал, как он страшен во хмелю, и хотел раньше напиться. В
трактире посетителей было мало; стекольщик вставлял стекло в разбитой стеклянной
двери, буфетчик сидел у выручки и пил чай.
Часа полтора посидели в
трактире, выпили для блезиру по стакану чаю и опять пошли к Стручкову. Вошли в переднюю. Пахло сильней прежнего. Сквозь полуотворенную кухонную
дверь чиновники увидели гуся и чашку с огурцами. Акулина что-то вынимала из печи.
Странное слово! Прожил я на земле ровно восемь лет и три месяца, но ни разу не слыхал этого слова. Что оно значит? Не есть ли это фамилия хозяина
трактира? Но ведь вывески с фамилиями вешаются на
дверях, а не на стенах!
Приехали в Нижнее Городище. Около
трактира, на унавоженной земле, под которой был еще снег, стояли подводы: везли большие бутыли с купоросным маслом. В
трактире было много народа, всё извозчики, и пахло тут водкой, табаком и овчиной. Шел громкий разговор, хлопали
дверью на блоке. За стеной в лавочке, не умолкая ни на минуту, играли на гармонике. Марья Васильевна сидела и пила чай, а за соседним столом мужики, распаренные чаем и трактирной духотой, пили водку и пиво.
Грачевка не спала. У
трактиров и номеров подслеповато горели фонари и дремали извозчики, слышалась пьяная перебранка… Городовой стоял на перекрестке… Сани стукались в ухабы… Из каждых
дверей несло вином или постным маслом. Кое-где в угольных комнатах теплились лампады. Давно не заглядывали сюда приятели… Палтусов больше двух лет.
Мальчик провел его в
дверь налево от буфета. Они миновали узкий коридор. Мальчик начал подниматься по лесенке с раскрашенными деревянными перилами и привел на вышку, где
дверь в березовую комнату приходится против лестницы. Он отворил
дверь и стал У притолоки. Палтусов оглянулся. Он только мельком видел эту светелку, когда ему раз, после обеда, показывали особенности
трактира.
В лужах отражались освещенные окна низкого
трактира. Я подумал и вошел. В
дверях столкнулся с Турманом. Он выходил с молодой черноволосой женщиной. Турман прямо мне в лицо взглянул своим темным взглядом, вызывающе взглянул, не желая узнавать, и прошел мимо.
— Тут вдоль шоссе,
трактиры, тут часто режут людей… Везде безработные, грабежи… У нас ночью по всей улице сняли медные дощечки с
дверей и дверные ручки… Вчера опять была экспроприация на механическом заводе…
В кабаках,
трактирах, в игорных домах, в домах знатных вельмож, князей, графов, министров, для тех, у кого есть деньги, всегда открыты
двери, всегда и все им рады.
На Сенной было сравнительно пустынно, ее завсегдатаи провожали святки в
трактирах и кабаках, из отворявшихся
дверей которых слышался пьяный шум, доказывавший, что там идет разливное море веселья.
Наконец он очутился перед закрытой
дверью четвертой комнаты
трактира и остановился перевести дух.
Но мужчина не двигался. Девочка сердито сдвинула брови, легла и поджала ноги. За
дверью в
трактире кто-то громко и протяжно зевнул. Вскоре вслед за этим послышался визг дверного блока и неясные голоса. Кто-то вошел и, стряхивая с себя снег, глухо затопал валяными сапогами.
Матросы сидели в большой зале
трактира. Каждый из них выбрал себе подругу и уж не расставался с ней весь вечер: такой был обычай в
трактире. Три стола были сдвинуты вместе, и матросы прежде всего выпили вместе с девками, потом они поднялись и пошли с ними наверх. Долго и громко стучали толстые башмаки двадцати ног по деревянным ступенькам, пока они все ввалились через узкие
двери и разбрелись по спальным комнатам. Из спальных комнат они сходили опять вниз пить, потом опять шли наверх.