Неточные совпадения
Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… А зато на пруду в эти лунные ночи грудь дышит так полно, и под свободные
движения так хорошо работает воображение…
Луна подымается, заглядывает в пустые окна мертвого замка, выхватывает золотой карниз, приводит в таинственное осторожное
движение какие-то неясные тени… Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает…
Первый раз я видел ночную тревогу и как-то сразу понял, что люди делали ее по ошибке: пароход шел, не замедляя
движения, за правым бортом, очень близко горели костры косарей, ночь была светлая, высоко стояла полная
луна.
Горы важно задумчивы. С них на пышные зеленоватые гребни волн упали черные тени и одевают их, как бы желая остановить единственное
движение, заглушить немолчный плеск воды и вздохи пены, — все звуки, которые нарушают тайную тишину, разлитую вокруг вместе с голубым серебром сияния
луны, еще скрытой за горными вершинами.
В то время как человеколюбивый незнакомец, желая, по-видимому, подать какую-нибудь помощь раненому, заботливо над ним наклонился, он снова сделал
движение и повернулся лицом к стороне, освещенной
луною.
Смотрел на круглый одинокий шар
луны — она двигалась по небу толчками, точно прыгала, как большой светлый мяч, и он слышал тихий звук её
движения, подобный ударам сердца. Не любил он этот бледный, тоскующий шар, всегда в тяжёлые минуты жизни как бы наблюдавший за ним с холодной настойчивостью. Было поздно, но город ещё не спал, отовсюду неслись разные звуки.
И в смутном, как сон,
движении образов началась погоня и спасание. Сразу пропал мост и лягушки, лес пробежал, царапаясь и хватая, ныряла
луна в колдобинах, мелькнула в лунном свете и собачьем лае деревня, — вдруг с размаху влетели в канаву, вывернулись лицом прямо в душистую, иглистую траву.
За кормой шелково струится, тихо плещет вода, смолисто-густая, безбрежная. Над рекою клубятся черные тучи осени. Все вокруг — только медленное
движение тьмы, она стерла берега, кажется, что вся земля растаяла в ней, превращена в дымное и жидкое, непрерывно, бесконечно, всею массой текущее куда-то вниз, в пустынное, немое пространство, где нет ни солнца, ни
луны, ни звезд.
Диск
луны, огромный, кроваво-красный, поднимался за деревьями парка; он смотрел, как глаз чудовища. Неясные звуки носились в воздухе, долетая со стороны деревни. Под окном в траве порой раздавался шорох: должно быть, крот или ёж шли на охоту. Где-то пел соловей. И
луна так медленно поднималась на небо, точно роковая необходимость её
движения была понятна ей и утомляла её.
Долгое время оба — и бедный жид, и чертяка — лежали на плотине совсем без
движения.
Луна уже стала краснеть, закатываться и повисла над лесом, как будто ожидала только, что-то будет дальше. На селе крикнул было хриплый петух и тявкнула раза два какая-то собака, которой, верно, приснился дурной сон. Но ни другие петухи, ни другие собаки не отозвались, — видно, до свету еще было порядочно далеко.
От сего-то стали поклоняться кто солнцу, кто
луне, кто множеству звезд, кто самому небу вместе с светилами, которым дали править в мире и качеством и количеством
движения, а кто стихиям: земле, воде, воздуху, огню» [Иб., 23–24.].
Я и Теодор выскочили. Из-за туч холодно взглянула на нас
луна.
Луна — беспристрастный, молчаливый свидетель сладостных мгновений любви и мщения. Она должна была быть свидетелем смерти одного из нас. Пред нами была пропасть, бездна без дна, как бочка преступных дочерей Даная. Мы стояли у края жерла потухшего вулкана. Об этом вулкане ходят в народе страшные легенды. Я сделал
движение коленом, и Теодор полетел вниз, в страшную пропасть. Жерло вулкана — пасть земли.
Было уже поздно. На небе взошла
луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего
движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Был морозный декабрьский вечер. На небе мерцали первые звездочки и плавала холодная
луна. В воздухе было тихо — ни одного
движения, ни одного звука.
Это Александре Ивановне не понравилось, тем более, что вслед за тем как погас свет, в спаленке послышался тихий шорох и при слабом свете
луны, сквозь опущенную штору, было заметно какое-то непокойное
движение Веры вдоль стены под портретом ее матери.
Был уже поздний час и
луна стояла полунощно, когда Я покинул дом Магнуса и приказал шоферу ехать по Номентанской дороге: Я боялся, что Мое великое спокойствие ускользнет от Меня, и хотел настичь его в глубине Кампаньи. Но быстрое
движение разгоняло тишину, и Я оставил машину. Она сразу заснула в лунном свете, над своей черной тенью она стала как большой серый камень над дорогой, еще раз блеснула на Меня чем-то и претворилась в невидимое. Остался только Я с Моей тенью.
Кто скажет, что понимает тот закон тяготения, по которому происходит
движение земли,
луны и солнца?