Неточные совпадения
Ответив Англичанке, что она совсем здорова и что завтра
уезжает в деревню, Анна подсела к
девочке и стала пред нею вертеть пробку с графина.
Она с ужасом ожидала повторения того строгого взгляда, который он бросил на нее,
уезжая, особенно когда он узнает, что
девочка не была опасно больна.
Сестры Сомовы жили у Варавки, под надзором Тани Куликовой: сам Варавка
уехал в Петербург хлопотать о железной дороге, а оттуда должен был поехать за границу хоронить жену. Почти каждый вечер Клим подымался наверх и всегда заставал там брата, играющего с
девочками. Устав играть,
девочки усаживались на диван и требовали, чтоб Дмитрий рассказал им что-нибудь.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других
девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже
уехал в школу.
А когда Бережкова уходила или
уезжала из дома,
девочка шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча, не спуская глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
Он был уверен, что его чувство к Катюше есть только одно из проявлений наполнявшего тогда всё его существо чувства радости жизни, разделяемое этой милой, веселой
девочкой. Когда же он
уезжал, и Катюша, стоя на крыльце с тетушками, провожала его своими черными, полными слез и немного косившими глазами, он почувствовал однако, что покидает что-то прекрасное, дорогое, которое никогда уже не повторится. И ему стало очень грустно.
Я сплю хорошо. Выносите мои вещи, Яша. Пора. (Ане.)
Девочка моя, скоро мы увидимся… Я
уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения — да здравствует бабушка! — а денег этих хватит ненадолго.
—
Уехать, работать, оставить ее в покое, заботиться о
девочке. Другой мир, другие люди, другая обстановка, все это вас оживит. Стыдитесь, Дмитрий Петрович! Вы хуже Помады, которого вы распекаете. Вместо того чтобы выбиваться, вы грязнете, тонете, пьете водку… Фуй!
Наконец гости
уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что
уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с
девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
— Очень вам благодарен, я подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так было велико, что он сейчас же
уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе
девочку на воспитание.
— Ты ведь говорил, Ваня, что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем. Ну, так вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют, что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх!
Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!.. Что ты,
девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
В семь часов Юлия Сергеевна и Костя
уехали в Малый театр. Лаптев остался с
девочками.
— Я думаю, Линочка… и не думаешь ли ты, что Сашенька мог
уехать в Америку? Тише, тише,
девочка, не возражай, я знаю, что ты любишь возражения. Америка достаточно хорошая страна, чтобы Сашенька мог остановить на ней свой выбор, я же хорошо помню, он что-то рассказывал мне очень хорошее об этой стране. Неужели ты не помнишь, Линочка?
Рябинин лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала
девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт,
уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
Когда
уезжал Чечевицын, то лицо у него было суровое, надменное, и, прощаясь с
девочками, он не сказал ни одного слова; только взял у Кати тетрадку и написал в знак памяти...
В больницу обыкновенно
уезжала она рано утром, забрав с собою двух-трех
девочек, и возвращалась вечером, голодная и сердитая, — с каплями для себя и с мазями для
девочек.
— Мама,
уедем отсюда! — сказала
девочка, бледная, прижимаясь к матери и дрожа всем телом. —
Уедем, мама!
Она идет в кабинет и говорит папе, что
девочка хочет слона. Папа тотчас же надевает пальто и шляпу и куда-то
уезжает. Через полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это большой серый слон, который сам качает головою и машет хвостом, на слоне красное седло, а на седле золотая палатка и в ней сидят трое маленьких человечков. Но
девочка глядит на игрушку так же равнодушно, как на потолок и на стены, и говорит вяло...
Так и решили. Марко Данилыч
уехал, Дарья Сергевна занялась с
девочками, а Аграфену Петровну Дуня увела в свою укромную горенку.
Уехали из приюта и поступили на учительские курсы Феничка, Паланя, Гуня Рамкина, Евгеша… Других воспитанниц разобрали на места… Лучшие рукодельницы водворились в мастерские белошвеек и модисток… Старшие разлетались из приютского гнездышка… На смену их шли средние… Подросло новое поколение
девочек и заняло насиженное прежними гнездо…
Софья Петровна
уехала тотчас же после раздачи лакомств, наскоро перецеловав теснившихся к ней ближайших
девочек, указав Екатерине Ивановне, кого к ней прислать в ближайшее воскресенье и пообещав начальнице изыскать новые средства для улучшения стола приюток.
Отменялись уроки и рукодельные часы в рабочей.
Уезжали в отпуск Павла Артемьевна и Антонина Николаевна, и бразды правления всецело переходили в руки тети Лели, не решившейся даже ради необходимого отдыха покинуть своих
девочек.
Вы, мальчики, кончаете курс в гимназии и
уезжаете в университет, чтобы больше никогда не возвращаться в родной город, и женитесь в столицах, а
девочки остаются!..
Я попробовала последовать ее примеру и не могла. Мама, Вася, няня — все они, мои дорогие, стояли как живые передо мной. Ясно слышались мне прощальные напутствия моей мамули, звонкий, ребяческий голосок Васи, просивший: «Не
уезжай, Люда», — и мне стало так тяжело и больно в этом чужом мне, мрачном дортуаре, между чужими для меня
девочками, что я зарылась в подушку головой и беззвучно зарыдала.
— Да неужели же мама хочет, чтобы я
уехала? — с тоской воскликнула
девочка.
— Слушай
девочка, — проговорил он, едва переступив порог комнаты, — сейчас мы
уедем отсюда в большой город. Но в твоем настоящем виде тебе ехать нельзя. Поэтому вот тебе платье: пойди, одень его и возвращайся как можно скорее. Нельзя терять ни минуты времени. Поезд отходит через час.
«Не хотят меня — и не надо. И
уеду, и
уеду, и
уеду!» — мысленно с ожесточением твердила
девочка.
— Ишь ведьма-то наша
уезжать собирается! — сказала рядом Манька, бойкая
девочка лет шестнадцати.
Частный поверенный проходил со своим портфелем через сени, чтобы сесть в тарантас, и в это время жена Жмухина, бледная и, казалось, бледнее, чем вчера, заплаканная, смотрела на него внимательно, не мигая, с наивным выражением, как у
девочки, и было видно по ее скорбному лицу, что она завидует его свободе, — ах, с каким бы наслаждением она сама
уехала отсюда! — и что ей нужно сказать ему что-то, должно быть, спросить совета насчет детей.
Он не мог себе представить, о чем он будет завтра говорить с Сергеем Сергеичем, с Татьяной, как будет держать себя с Надеждой — и послезавтра тоже, и заранее испытывал смущение, страх и скуку. Чем наполнить эти длинные три дня, которые он обещал прожить здесь? Ему припомнились разговор об ясновидении и фраза Сергея Сергеича: «он ахнуть не успел, как на него медведь насел», вспомнил он, что завтра в угоду Татьяне придется улыбаться ее сытым, пухлым
девочкам, — и решил
уехать.
Потом
уехали в ту ужасную страну, где нас ждало горе, где погиб граф, где умерла моя
девочка.
— Вот что, Мая! — с деловым видом проговорил Юрик, встречая
девочку на пороге дома. — Папа и Лидочка с няней
уехали в город, а к нам приедет сегодня новый учитель. Вот мы и решили подшутить над ним на первых же порах и поставить его в тупик. А ты должна помочь нам в этом. Слушай… — И Юрка, наклонившись к уху
девочки, зашептал ей что-то, отчего Мая так и покатилась со смеху.
— Конечно, я не желаю, чтобы она
уезжала, но смотреть, как бедная
девочка томится и грустит — больно!.. Она скучает, потому что не видит ничего, кроме домов нашей улицы, и никуда не может выйти… — добавила она тоном упрека по чьему-то адресу.
— Очень приятно, очень приятно, — протягивая ей свою пухлую руку, проговорила Екатерина Андреевна Сокольская. — Наконец-то вы приехали. A то
девочки мои совсем от рук отбились без надзора. Ведь два месяца прошло как от нас
уехала Розалия Павловна, a вы сами знаете, как бездействие вредно отзывается на живых и непосредственных натурах.
Лошади были запряжены и Наталья Федоровна, повторив Петру Петровичу инструкцию, как поступить с мертвой
девочкой,
уехала и увезла с собою несчастную Марью Валерьяновну, которая покорно дала себя одеть в салоп, закутать и даже положила на это время на диван свою драгоценную ношу, хотя беспокойным взглядом следила, чтобы ее у ней не отняли.
Девочке хочется только
уехать скорее…
Он исписал альбомы
девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова,
уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
Ответа не было, но кукла снова медленно сползла на пол, и вся фигура
девочки, ее узенькие и круглые плечики, завиточки русых волос на затылке выразили колебание; и я уже протянул руки, когда где-то через комнату послышался громкий смех самого Нордена. Я оставил
девочку и быстро вышел, решив как можно скорее объясниться с Норденом и
уехать.
С этих пор прошло пять лет жизни тихой и совершенно счастливой, и когда писательский сын был уже в третьем классе гимназии, Апрель Иваныч вдруг стал сбираться к родным в свою «поляцкую сторону» и, несмотря на многие неудобства,
уехал туда грустный, а возвратился еще грустнее, и как раз в это самое время пришло ужасное письмо от Зинаиды Павловны, возвещавшей Праше, что она живет тем, что чистит ягоды для варенья и что бог тогда же давно дал ей «двойку зараз, мальчика и
девочку».