Неточные совпадения
Когда б не от него расти помеха мне,
Я
в год бы
сделалось красою сей
стране,
И тенью бы моей покрылась вся долина...
— Ужасно много событий
в нашей
стране! — начала она, вздыхая, выкатив синеватые, круглые глаза, и лицо ее от этого
сделалось еще более кукольным.
«Разве она и теперь не самая свободная
страна в мире, разве ее язык — не лучший язык, ее литература — не лучшая литература, разве ее силлабический стих не звучнее греческого гексаметра?» К тому же ее всемирный гений усвоивает себе и мысль, и творение всех времен и
стран: «Шекспир и Кант, Гете и Гегель — разве не
сделались своими во Франции?» И еще больше: Прудон забыл, что она их исправила и одела, как помещики одевают мужиков, когда их берут во двор.
Результатом такого положения вещей является, конечно, не торжество государства, а торжество ловких людей. Не преданность
стране, не талант, не ум
делаются гарантией успеха, а пронырливость, наглость и предательство. И Франция доказала это самым делом, безропотно,
в течение двадцати лет, вынося иго людей, которых, по счастливому выражению одной английской газеты, всякий честный француз счел бы позором посадить за свой домашний обед.
Перевели Пентефрия к фараонову двору и самую что ни на есть высшую должность дали ему: после фараона он самым что ни есть первым человеком
в стране стал, а Иосиф Прекрасный
сделался его первым помощником
в делах управления
страной. Штюрмер стал председателем совета министров, а Гурлянд его вторым «я». Арсений же Гуров, конечно, растаял и исчез со страниц «Новостей дня».
В Ее царствование Российская Академия Наук еще более приобрела знаменитых Членов и
сделалась несравненно полезнее для отечества, во-первых, «Ежемесячными сочинениями», которые, будучи магазином исторических и других любопытных сведений, распространяли их
в государстве; во-вторых, путешествиями ее Профессоров по всем обширным
странам России — намерение великое, достойное Екатерины!
Чувство каждой должности рождало
в Ней стремление и силу исполнить ее — и Россия, Ей некогда чуждая, став театром Ее добродетелей,
сделалась для Екатерины истинным отечеством, нежно любимым, ибо отечество для душ великих есть та
страна, где они могут действовать; их ближние — суть те люди, которых могут они творить счастливыми.
— Это все анамиты уничтожили, чтобы не досталось нам! — заметил лейтенант и, помолчав, неожиданно прибавил: — Грустно все это видеть… Пришли мы сюда, разорили край… вели долгую войну против людей, которые нам ничего дурного не сделали… Наконец, завладели
страной и… снова будем ее разорять… И сколько погибло здесь французов!.. Все наши госпитали переполнены… Лихорадки здесь ужасны…
в три дня доканывают человека… И, подумаешь, все это
делается в угоду одного человека, нашего императора…
— Счастливые! А
в нашей
стране бывают, — тихо проронила она, и ее оживившееся, было, лицо снова
сделалось грустно. — У нас здесь очень хорошо, если бы не это безжалостное солнце! — прибавила она.
Офицерам после долгой и скучной стоянки
в Печелийском заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее побывать
в интересном городе, о котором много рассказывали
в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывшие
в нем во время прежних плаваний, познакомиться с новой
страной, оригинальной, совсем не похожей на Европу, с американскими нравами, побывать
в театре, послушать музыку, узнать, наконец, что
делается на свете, получить весточки из России.
Я еще тогда не решил, когда я вернусь
в Россию; но я был вполне свободен,
в Лондон меня не тянуло, Париж
делался летом неинтересен, а тут я мог месяца два провести
в стране, о которой не раз мечтал, но до нее еще не доехал.
Встреча и знакомство с Кастеляром (о чем я говорил выше) приблизили ко мне все, что
делалось в этой
стране, и я прочел и несколько статей и книжек на тему тогдашней Испании.
Нравственность надо различать. Есть известные виды социального зла, которые вошли
в учреждения
страны или
сделались закоренелыми привычками и традициями. Такая безнравственность все равно что рабство древних, которое такой возвышенный мыслитель, как Платон, возводил, однако,
в краеугольный камень общественного здания.
Ко мне ходил и давал мне уроки языка один чех с немецкой фамилией, от которого я узнал много о том, что
делается в Чехии и других славянских
странах, особенно
в Далмации.
Этим я, безусловно, обязан Парижу и жизни
в «Латинской
стране», и моя благодарность до сих пор жива во мне, хотя я с годами и
сделался равнодушнее к Парижу, особенно
в самые последние годы.
Идти да идти далеко, на край света, поглядеть своими очами, что
делается в божьем мире, какие звери, птицы, люди живут
в разных
странах!
— Кто знает. Россия
страна своеобразная.
В ней ведь все
делается или слишком скоро, или чересчур медленно.
Народа чужой, дальней
страны они не любили, как править этим народом, не знали и заботились лишь о том, как бы все покрасивее
в столице выглядело, где дворец королевы стоял, а о том, что
делалось в деревнях и селах, голодал ли или сыт был народ, — им и узнать-то не хотелось…
Показать поганым нехристям, что боимся их и бежим от них, или же выдержать два-три боя и ворваться
в самое их серединное логово — Сибирь и,
сделавшись хозяевами всей
страны, положить ее вместе с нашими повинными головами к ногам батюшки-царя?..
Московия
сделалась для нее дороже ее отечества:
страну эту, которую доселе почитала варварскою, начала она представлять себе каким-то эдемом — одно имя ее приводило ее
в сладкий трепет; все слухи о ней собирала она с жадностию, отыскивая
в них хоть малейший след милого сына.
Страшно именно то, что
в коммунистической революции Россия
делается впервые буржуазной, мещанской
страной, какой она никогда не была.