Неточные совпадения
«Видно, не дано этого блага во всей его полноте, — думал он, — или те сердца, которые озарены светом такой
любви, застенчивы: они робеют и прячутся, не стараясь оспаривать умников; может быть, жалеют их, прощают им во имя своего счастья, что те топчут в грязь цветок, за неимением почвы, где бы он мог глубоко пустить корни и вырасти в такое
дерево, которое бы осенило всю жизнь».
Это был не подвиг, а долг. Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: «Жизнь — не сад, в котором растут только одни цветы», — поздно думал он и вспомнил картину Рубенса «Сад
любви», где под
деревьями попарно сидят изящные господа и прекрасные госпожи, а около них порхают амуры.
— Ты прелесть, Вера, ты наслаждение! у тебя столько же красоты в уме, сколько в глазах! Ты вся — поэзия, грация, тончайшее произведение природы! — Ты и идея красоты, и воплощение идеи — и не умирать от
любви к тебе? Да разве я
дерево! Вон Тушин, и тот тает…
С вещами можно обращаться без
любви: можно рубить
деревья, делать кирпичи, ковать железо без
любви; но с людьми нельзя обращаться без
любви так же, как нельзя обращаться с пчелами без осторожности.
Старцев думал так, и в то же время ему хотелось закричать, что он хочет, что он ждет
любви во что бы то ни стало; перед ним белели уже не куски мрамора, а прекрасные тела, он видел формы, которые стыдливо прятались в тени
деревьев, ощущал тепло, и это томление становилось тягостным…
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по
деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от
любви, она зацеловала бы…
Я вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти… И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную дрожь чахоточных
деревьев… И страшную тоску одиночества бедной девочки и сурового отца. И ее
любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его страшное равнодушие…
Он очень смешил и удивлял всех нас своей
любовью к
деревьям, травам.
Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он — бог, для широкой, свободной, ничем не стесненной
любви ко всему; к
дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
Во всех углах были устроены норки и логовища в виде будочек, пустых пней, бочек без доньев. В двух комнатах стояли развесистые
деревья — одно для птиц, другое для куниц и белок, с искусственными дуплами и гнездами. В том, как были приспособлены эти звериные жилища, чувствовалась заботливая обдуманность,
любовь к животным и большая наблюдательность.
— Что вы? — отвечал он, взбешенный этим хладнокровием. — Вы забыли! я напомню вам, что здесь, на этом самом месте, вы сто раз клялись принадлежать мне: «Эти клятвы слышит бог!» — говорили вы. Да, он слышал их! вы должны краснеть и перед небом и перед этими
деревьями, перед каждой травкой… всё свидетель нашего счастия: каждая песчинка говорит здесь о нашей
любви: смотрите, оглянитесь около себя!.. вы клятвопреступница!!!
Любовь? Да, вот еще! Он знает ее наизусть, да и потерял уже способность любить. А услужливая память, как на смех, напоминала ему Наденьку, но не невинную, простодушную Наденьку — этого она никогда не напоминала — а непременно Наденьку-изменницу, со всею обстановкой, с
деревьями, с дорожкой, с цветами, и среди всего этот змеенок, с знакомой ему улыбкой, с краской неги и стыда… и все для другого, не для него!.. Он со стоном хватался за сердце.
А какая обстановка для
любви в этом сне природы, в этом сумраке, в безмолвных
деревьях, благоухающих цветах и уединении!
Дышит ароматами, поёт вся земля и всё живое её; солнце растит цветы на полях, поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая зелень
деревьев шепчет и колышется; птицы щебечут,
любовь везде горит — тучна земля и пьяна силою своей!
Ночь, скамейка, луна, поникшие
деревья, сладкие слова
любви… Как все это возвышенно, мило, старо и… глупо. Вот и теперь, пока я пишу эти строки, капитан, только что выпивший на ночь «петуховки», кричит мне из своей постели...
Великий грех!.. Но чем теплее кровь,
Тем раньше зреют в сердце беспокойном
Все чувства — злоба, гордость и
любовь,
Как
дерева под небом юга знойным.
Шалун мой хмурил маленькую бровь,
Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда
Он вздрагивал, как будто б капля яда
Лилась по жилам. Это, может быть,
Смешно, — что ж делать! — он не мог любить,
Как любят все гостиные собачки
За лакомства, побои и подачки.
Высокие прекрасные
деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их, я убежден в том, приветствовали меня тихим, ласковым своим шумом и как бы выговаривали какие-то слова
любви.
Они указывали мне на
деревья свои, и я не мог понять той степени
любви, с которою они смотрели на них: точно они говорили с себе подобными существами.
— Как же вы позволили это? Где же была ваша
любовь? Ты, любимый ученик, ты — камень, где были вы, когда на
дереве распинали вашего друга?
Но она была не большое
дерево, а только маленькая и вялая травка. Она могла только еще нежнее обвиться около ствола Attalea и прошептать ей свою
любовь и желание счастья в попытке.
Один только есть у всех существ верный руководитель. Руководитель этот — всемирный дух, который заставляет каждое существо делать то, что ему должно делать: дух этот в
дереве велит ему расти к солнцу, в цветке велит ему переходить в семя, в семени велит ему упасть в землю и прорасти. В человеке дух этот велит ему соединяться
любовью с другими существами.
Без
любви можно обращаться только с вещами: без
любви можно рубить
деревья, делать кирпичи, ковать железо, но с людьми нельзя обращаться без
любви, так же как нельзя обращаться с пчелами без осторожности. Свойство пчел таково, что если станешь обращаться с ними без осторожности, то им повредишь и себе. То же с людьми.
— «Вы только можете поверить, с какою
любовью обнял я эту прелестную Дафну [Дафна — нимфа, дочь речного бога; преследуемая Аполлоном, она молила богов о защите и была превращена ими в лавровое
дерево (греч. миф.).
Молодец он из себя красавец — сам знает, на то глаза есть. Сенные девушки молодой княжны под взглядом его молодецким только ежатся, так и вьются вьюнами вокруг него, особенно одна — чернобровая… Да на что ему, боярину, их холопья
любовь? Не по себе
дерево рубить вздумали — пришибет неровен час. Княжна, княжна… касаточка…
— Бах! — стреляло высыхающее
дерево, и, вздрогнув, о. Василий отрывал глаза от белых страниц. И тогда видел он и голые стены, и запушенные окна, и серый глаз ночи, и идиота, застывшего с ножницами в руках. Мелькало все, как видение — и снова перед опущенными глазами развертывался непостижимый мир чудесного, мир
любви, мир кроткой жалости и прекрасной жертвы.
Пошел бродить по парку. В душе была обида и
любовь, и пело слово: «Исанка!» В парке стояла теплынь, пахло сосною. Всюду на скамейках и под
деревьями слышались мужские шепоты, сдержанный девичий смех. На скамеечке над рекою, тесно прижавшись друг к другу, сидели Стенька Верхотин и Таня.