Неточные совпадения
Несколько женщин, похожих на привидения, стояли на коленях, опершись и совершенно положив изнеможенные
головы на спинки стоявших перед ними стульев и темных
деревянных лавок; несколько мужчин, прислонясь у колонн и пилястр, на которых возлегали боковые своды, печально стояли тоже на коленях.
Захарий, молча кивнув ему
головой и подождав, когда он уселся, быстро погнал лошадь, подпрыгивая на козлах, точно
деревянный.
Там у стола сидел парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его,
голая и забинтованная полотенцем выше колена, лежала на
деревянном стуле.
Испуганный и как во сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать. Клим побежал в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял, держась одной рукой за
деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята в уровень
головы, и, хотя Клим не видел в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул...
Явилась мысль очень странная и даже обидная: всюду на пути его расставлены знакомые люди, расставлены как бы для того, чтоб следить: куда он идет? Ветер сбросил с крыши на
голову жандарма кучу снега, снег попал за ворот Клима Ивановича, набился в ботики. Фасад двухэтажного
деревянного дома дымился белым дымом, в нем что-то выло, скрипело.
Заходила ли речь о мертвецах, поднимающихся в полночь из могил, или о жертвах, томящихся в неволе у чудовища, или о медведе с
деревянной ногой, который идет по селам и деревням отыскивать отрубленную у него натуральную ногу, — волосы ребенка трещали на
голове от ужаса; детское воображение то застывало, то кипело; он испытывал мучительный, сладко болезненный процесс; нервы напрягались, как струны.
Она, как тень, неслышно «домовничает» в своем уголку, перебирая спицы чулка. Перед ней, через сосновый крашеный стол, на высоком
деревянном табурете сидела девочка от восьми до десяти лет и тоже вязала чулок, держа его высоко, так что спицы поминутно высовывались выше
головы.
Доехали они до
деревянных рядов. Купец встретил ее с поклонами и с улыбкой, держа шляпу на отлете и
голову наклонив немного в сторону.
Завтрак состоял из яичницы, холодной и жесткой солонины, из горячей и жесткой ветчины. Яичница, ветчина и картинки в
деревянных рамах опять напомнили мне наше станции. Тут, впрочем, было богатое собрание птиц, чучелы зверей; особенно мила головка маленького оленя, с козленка величиной; я залюбовался на нее, как на женскую (благодарите, mesdames), да по углам красовались еще рога диких буйволов, огромные, раскидистые, ярко выполированные, напоминавшие тоже
головы, конечно не женские…
На особом миньятюрном столике, отдельно, посажена на
деревянной палочке целая птичка, как есть в натуре, с перьями, с хвостом, с
головой, похожая на бекаса.
Тут цирюльник, с небольшим
деревянным шкапчиком, где лежат инструменты его ремесла, раскинул свою лавочку, поставил скамью, а на ней расположился другой китаец и сладострастно жмурится, как кот, в то время как цирюльник бреет ему
голову, лицо, чистит уши, дергает волосы и т. п.
Совершенно особенный воздух царил в этой комнатке: пахло росным ладаном,
деревянным маслом, какими-то душистыми травами и еще бог знает чем-то очень приятным, заставлявшим
голову непривычного человека тихо и сладко кружиться.
Он не договорил, как бы захлебнувшись, и опустился в бессилии пред
деревянною лавкой на колени. Стиснув обоими кулаками свою
голову, он начал рыдать, как-то нелепо взвизгивая, изо всей силы крепясь, однако, чтобы не услышали его взвизгов в избе. Коля выскочил на улицу.
— Гениальная мысль! — восторженно перебил Митя. — Именно он, именно ему в руку! Он торгует, с него дорого просят, а тут ему именно документ на самое владение, ха-ха-ха! — И Митя вдруг захохотал своим коротким
деревянным смехом, совсем неожиданным, так что даже Самсонов дрогнул
головой.
Внутри избы были 2 комнаты. В одной из них находились большая русская печь и около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен стояли 2 длинные скамьи; в углу
деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими
головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Мы пришли на кладбище,
голое место, ничем не огражденное, усеянное
деревянными крестами, не осененными ни единым деревцом. Отроду не видал я такого печального кладбища.
Еще одинокий глаз
головы был устремлен на окно, а уже рука, давши знак десятскому, держалась за
деревянную ручку двери, и вдруг на улице поднялся крик…
Из-за кафедры на меня глядело добродушное лицо, с несколько
деревянным выражением и припухшими веками. «Вечный труженик, а мастер никогда!» — быстро, точно кем-то подсказанный, промелькнул у меня в
голове отзыв Петра Великого о Тредьяковском.
Старик шел не торопясь. Он читал вывески, пока не нашел то, что ему нужно. На большом каменном доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую большими золотыми буквами: «Хлебная торговля Т.С.Луковникова». Это и было ему нужно. В лавке дремал благообразный старый приказчик. Подняв
голову, когда вошел странник, он машинально взял из
деревянной чашки на прилавке копеечку и, подавая, сказал...
Всё болело;
голова у меня была мокрая, тело тяжелое, но не хотелось говорить об этом, — всё кругом было так странно: почти на всех стульях комнаты сидели чужие люди: священник в лиловом, седой старичок в очках и военном платье и еще много; все они сидели неподвижно, как
деревянные, застыв в ожидании, и слушали плеск воды где-то близко. У косяка двери стоял дядя Яков, вытянувшись, спрятав руки за спину. Дед сказал ему...
Петр поднял
голову, точно от удара кнутом. Вынув из кармана свой кошелек, он пошел по направлению к слепым. Нащупав палкою переднего, он разыскал рукою
деревянную чашку с медью и бережно положил туда свои деньги. Несколько прохожих остановились и смотрели с удивлением на богато одетого и красивого панича, который ощупью подавал милостыню слепому, принимавшему ее также ощупью.
Кишкин как-то укоризненно посмотрел на сурового старика и поник
головой. Да, хорошо ему теперь бахвалиться над ним, потому что и место имеет, и жалованье, и дом полная чаша. Зыков молча взял
деревянной спицей горячую картошку и передал ее гостю. Незавидное кушанье дома, а в лесу первый сорт: картошка так аппетитно дымилась, и Кишкин порядком-таки промялся. Облупив картошку и круто посолив, он проглотил ее почти разом. Зыков так же молча подал вторую.
— Эй, вставай,
голова малиновая! — будил Окулко лежавшего пластом на
деревянном конике мужика. — Погляди-ко, какого я гостя приспособил.
В открытое окно можно было разглядеть часть широкого двора, выстланного
деревянными половицами, привязанную к столбу гнедую лошадь и лысую
голову Антипа, который давно дремал на своей завалинке вместе с лохматою собакой Султаном.
Действительно, в углу кабака, на лавочке, примостились старик хохол Дорох Ковальчук и старик туляк Тит Горбатый. Хохол был широкий в плечах старик, с целою шапкой седых волос на
голове и маленькими серыми глазками; несмотря на теплое время, он был в полушубке, или, по-хохлацки, в кожухе. Рядом с ним Тит Горбатый выглядел сморчком: низенький, сгорбленный, с бородкой клинышком и длинными худыми руками, мотавшимися, как
деревянные.
Все поглядели по направлению ее руки. И в самом деле, картина была довольно смешная. Сзади румынского оркестра сидел толстый, усатый человек, вероятно, отец, а может быть, даже и дедушка многочисленного семейства, и изо всех сил свистел в семь
деревянных свистулек, склеенных. вместе. Так как ему было, вероятно, трудно передвигать этот инструмент между губами, то он с необыкновенной быстротой поворачивал
голову то влево, то вправо.
Кузнечики ковали в
голых деревянных стенах, и слабые эти звуки болезненно пронзали мой слух.
Вдруг поднялся глухой шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на
головах людей, спустился
деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
Он сидел на приступке
деревянного тротуара и обеими руками, опершись локтями на колена, поддерживал свою
голову.
…Всю ночь — какие-то крылья, и я хожу и закрываю
голову руками от крыльев. А потом — стул. Но стул — не наш, теперешний, а древнего образца, из дерева. Я перебираю ногами, как лошадь (правая передняя — и левая задняя, левая передняя — и правая задняя), стул подбегает к моей кровати, влезает на нее — и я люблю
деревянный стул: неудобно, больно.
Тыбурций быстрым движением повернул меня и поставил на ноги; при этом я чуть не упал, так как у меня закружилась
голова, но он поддержал меня рукой и затем, сев на
деревянный обрубок, поставил меня между колен.
Однако сын не сын управительский, а надели рабу божьему на ноги колодки, посадили в темную, да на другой день к допросу: «Куда деньги девал, что прежде воровал?» Как ни бились, — одних волос отец две
головы вытаскал, — однако не признался: стоит как
деревянный, слова не молвит. Только когда помянули Парашку — побледнел и затрясся весь, да и говорит отцу...
"Какое оно, однако ж,
деревянное!" — в первый раз мелькнуло в ее
голове.
Лицом к оратору сидели: напротив — министры БюффИ, Деказ и прочие сподвижники Мак-Магона и своими
деревянными физиономиями как бы говорили: хоть кол на
голове теши!
«Ах, скверно!» подумал Калугин, испытывая какое-то неприятное чувство, и ему тоже пришло предчувствие, т. е. мысль очень обыкновенная — мысль о смерти. Но Калугин был не штабс-капитан Михайлов, он был самолюбив и одарен
деревянными нервами, то, что называют, храбр, одним словом. — Он не поддался первому чувству и стал ободрять себя. Вспомнил про одного адъютанта, кажется, Наполеона, который, передав приказание, марш-марш, с окровавленной
головой подскакал к Наполеону.
Какой-то пожилой толстый спортсмен, с крошечной круглой шапочкой на
голове, воскликнул, сбегая на коньках с
деревянной лестницы...
На обе руки он навязывал наручники, а на
голове, на самом лбу, прикреплял перевязкой какой-то
деревянный ящичек, так что казалось, изо лба Исая Фомича выходит какой-то смешной рог.
Ночь становилась все мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив ноги на пол, я подошел к двери, половинка ее была открыта, — в коридоре, под лампой, на
деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась седая ежовая
голова, глядя на меня темными впадинами глаз. Я не успел спрятаться.
Хозяин сакли, Садо, был человек лет сорока, с маленькой бородкой, длинным носом и такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе с отцом вошел в саклю и сел у двери. Сняв у двери
деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой, зарастающей черным волосом
головы старую, истертую папаху и тотчас же сел против Хаджи-Мурата на корточки.
— Элдар, — прошептал Хаджи-Мурат, и Элдар, услыхав свое имя и, главное, голос своего мюршида, вскочил на сильные ноги, оправляя папаху. Хаджи-Мурат надел оружие на бурку. Элдар сделал то же. И оба молча вышли из сакли под навес. Черноглазый мальчик подвел лошадей. На стук копыт по убитой дороге улицы чья-то
голова высунулась из двери соседней сакли, и, стуча
деревянными башмаками, пробежал какой-то человек в гору к мечети.
У Матвея слипались глаза. Сквозь серое облако он видел
деревянное лицо Созонта с открытым ртом и поднятыми вверх бровями, видел длинную, прямую фигуру Пушкаря, качавшегося в двери, словно маятник; перед ним сливались в яркий вихрь голубые и жёлтые пятна, от весёлого звона гитары и гуслей, разымчивой песни и топота ног кружилась
голова, и мальчику было неловко.
Между тем Елена повела обоих приятелей в беседку из акаций, с
деревянным столиком посередине и скамейками вокруг. Шубин оглянулся, подпрыгнул несколько раз и, промолвив шепотом: «Подождите!», сбегал к себе в комнату, принес кусок глины и начал лепить фигуру Зои, покачивая
головой, бормоча и посмеиваясь.
За этим пароксизмом последовал быстрый упадок сил. Пепко сел на пол и умолк. В единственное окно моего гроба глядело уже летнее утро. Какой-то нерешительный свет бродил по дешевеньким обоям, по расщелявшемуся
деревянному полу, по гробовой крышке-потолку, точно чего-то искал и не находил. Пепко сидел, презрительно мотал
головой и, взглядывая на меня, еще более презрительно фыркал. Потом он достал из кармана несколько написанных листов и, бросив их мне в физиономию, проворчал...
Раз, перебирая все обстоятельства мудреного дела, Зотушка весь просиял и даже заплакал от радости: решение было найдено и Нюша спасена. Он долго молился своему образку, прежде чем идти на подвиг, потом приоделся, намазал обильно свою
голову деревянным маслом и со своим смиренным просветленным видом отправился прямо в горницы.
И действительно, Иван Иванович был выкован. Стройный, подтянутый, с нафабренными черными усами и наголо остриженной седой
головой, он держался прямо, как
деревянный солдатик, и был всегда одинаково неутомим, несмотря на свои полсотни лет.
— Годунов!.. — повторил старшина, покачав
головою. — Думал ли он, когда под Серпуховом осматривал свое бесчисленное войско, что над ним поставят эту убогую
деревянную часовню!..
Захар пригнулся к полу; секунду спустя синий огонек сверкнул между его пальцами, разгорелся и осветил узенькие бревенчатые стены, кой-где завешанные одеждой, прицепленной к
деревянным гвоздям; кой-где сверкнули хозяйственные орудия, пила, рубанок, топор, державшиеся на стене также помощию
деревянных колышков; во всю длину стены, где прорублено было окошко, лепились дощатые нары, намощенные на козла, — осеннее ложе покойного Глеба; из-под нар выглядывали
голые ноги приемыша.
Ирина, вероятно, заметила что-то особенное в выражении лица у Литвинова; она остановилась перед лавкой, в которой продавалось множество крошечных
деревянных часов шварцвальдского изделия, подозвала его к себе движением
головы и, показывая ему одни из этих часиков, прося его полюбоваться миловидным циферблатом с раскрашенной кукушкой наверху, промолвила не шепотом, а обыкновенным своим голосом, как бы продолжая начатую фразу, — оно меньше привлекает внимание посторонних...
С левой руки юноши идет девушка, щелкая по камню
деревянными башмаками, закинув, точно слепая,
голову в небо, — там горит большая вечерняя звезда, а ниже ее — красноватая полоса зари, и два тополя врезались в красное, как незажженные факелы.
Приплясывая, идет черноволосая генуэзка, ведя за руку человека лет семи от роду, в
деревянных башмаках и серой шляпе до плеч. Он встряхивает головенкой, чтобы сбросить шляпу на затылок, а она всё падает ему на лицо, женщина срывает ее с маленькой
головы и, высоко взмахнув ею, что-то поет и смеется, мальчуган смотрит на нее, закинув
голову, — весь улыбка, потом подпрыгивает, желая достать шляпу, и оба они исчезают.