Неточные совпадения
Жители, по малому числу проезжих,
держат все это только для себя или отправляют, если близко,
на прииски, которые много поддерживают здешние места, доставляя
работу.
Подходя к перевозу, мы остановились посмотреть прелюбопытную машину, которая качала из бассейна воду вверх
на террасы для орошения полей. Это — длинная, движущаяся
на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх. Машину приводила в движение корова, ходя по вороту кругом. Здесь, как в Японии, говядину не едят: недостало бы мест для пастбищ; скота
держат столько, сколько нужно для
работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.
Во время своих побывок дома он входил в подробности ее жизни, помогал ей в
работах и не прерывал сношений с бывшими товарищами, крестьянскими ребятами; курил с ними тютюн в собачьей ножке, бился
на кулачки и толковал им, как они все обмануты и как им надо выпрастываться из того обмана, в котором их
держат.
Они должны были в том году кончить курс и объявили, что будут
держать (или, как говорится в Академии: сдавать) экзамен прямо
на степень доктора медицины; теперь они оба работали для докторских диссертаций и уничтожали громадное количество лягушек; оба они выбрали своею специальностью нервную систему и, собственно говоря, работали вместе; но для диссертационной формы
работа была разделена: один вписывал в материалы для своей диссертации факты, замечаемые обоими по одному вопросу, другой по другому.
Николай велел ей объяснить положение жен, не изменивших мужьям, сосланным в каторжную
работу, присовокупляя, что он ее не
держит, но что она должна знать, что если жены, идущие из верности с своими мужьями, заслуживают некоторого снисхождения, то она не имеет
на это ни малейшего права, сознательно вступая в брак с преступником.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение, отнимут его от семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может,
работой на ноги подняться, годами
держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а
на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Я влезал
на крышу сарая и через двор наблюдал за ним в открытое окно, видел синий огонь спиртовой лампы
на столе, темную фигуру; видел, как он пишет что-то в растрепанной тетради, очки его блестят холодно и синевато, как льдины, — колдовская
работа этого человека часами
держала меня
на крыше, мучительно разжигая любопытство.
На всё это общество, с своей стороны, отвечает тремя серьезными обязательствами: оно должно вести разработку дуйских копей правильно и
держать в Дуэ горного инженера, который наблюдал бы за правильностью разработки; аккуратно два раза в год взносить арендную плату за уголь и плату за труд каторжных; при разработке копей пользоваться исключительно трудом каторжных по всем видам
работ, соединенных с этим предприятием.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению и к руководству: «Вознаграждение каторжных за
работы дает хотя какую-нибудь собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту; вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою пищу,
держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80 % наличного состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги; вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность, устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе
на поселение».
— Бедность, голод и болезни — вот что дает людям их
работа. Все против нас — мы издыхаем всю нашу жизнь день за днем в
работе, всегда в грязи, в обмане, а нашими трудами тешатся и объедаются другие и
держат нас, как собак
на цепи, в невежестве — мы ничего не знаем, и в страхе — мы всего боимся! Ночь — наша жизнь, темная ночь!
Случайно или не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по домам. Начинается зимняя
работа; настает время собирать материалы и готовиться к концертам будущего лета. Так оно и пойдет колесом, покуда есть налицо человек (имярек), который
держит всю Европу в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек,
на месте его появится другой, третий.
А кроме того, забывают еще и то, что около каждого «обеспеченного наделом» 20 выскочил Колупаев, который высоко
держит знамя кровопивства, и ежели назовет еще «обеспеченных» кнехтами, то уже довольно откровенно отзывается об мужике, что «в ём только тогда и прок будет, коли ежели его с утра до ночи
на работе морить».
Когда я вслед за ними вошел
на террасу — исключая Вареньки, сестры Дмитрия, которая только внимательно посмотрела
на меня своими большими темно-серыми глазами, — каждая из дам сказала мне несколько слов, прежде чем они снова взяли каждая свою
работу, а Варенька вслух начала читать книгу, которую она
держала у себя
на коленях, заложив пальцем.
Кроме купцов, отправленных в служители в холерный госпиталь, Баранов стал забирать шулеров, которые съехались, по обычаю,
на ярмарку. Их он
держал по ночам под арестом, а днем посылал
на грязные
работы по уборке выгребных и помойных ям, а особенно франтоватых с девяти часов утра до обеда заставлял мести площади и мостовые у всех
на виду.
— Сделайте одолжение,
подержите сак, пока я разделаюсь с этим болваном, — встретила его внизу госпожа Марья Шатова и сунула ему в руки довольно легонький, дешевый ручной сак из парусины, с бронзовыми гвоздиками, дрезденской
работы. Сама же раздражительно накинулась
на извозчика...
Разве только, встретив случайно партию
на работе, видя, что дело кончено, не
держит, бывало, лишнего времени и отпустит до барабана.
В разгар этой
работы истек, наконец, срок моего ожидания ответа «толстой» редакции. Отправился я туда с замирающим сердцем. До некоторой степени все было поставлено
на карту. В своем роде «быть или не быть»… В редакции «толстого» журнала происходил прием, и мне пришлось иметь дело с самим редактором. Это был худенький подвижный старичок с необыкновенно живыми глазами. Про него ходила нехорошая молва, как о человеке, который
держит сотрудников в ежовых рукавицах. Но меня он принял очень любезно.
Затем другая
работа — суждение
на основании фактов — продолжает точно так же
держать того, кто судит, совершенно в равных шансах с тем, о ком он судит.
Вечера дедушка Еремей по-прежнему проводил в трактире около Терентия, разговаривая с горбуном о боге и делах человеческих. Горбун, живя в городе, стал ещё уродливее. Он как-то отсырел в своей
работе; глаза у него стали тусклые, пугливые, тело точно растаяло в трактирной жаре. Грязная рубашка постоянно всползала
на горб, обнажая поясницу. Разговаривая с кем-нибудь, Терентий всё время
держал руки за спиной и оправлял рубашку быстрым движением рук, — казалось, он прячет что-то в свой горб.
Тогда только что приступили к
работам по постройке канала. Двое рабочих подняли
на улице железную решетку колодца, в который стекают вода и нечистоты с улиц. Образовалось глубокое, четырехугольное, с каменными, покрытыми грязью стенами отверстие, настолько узкое, что с трудом в него можно было опуститься. Туда спустили длинную лестницу. Один из рабочих зажег бензиновую лампочку и,
держа ее в одной руке, а другой придерживаясь за лестницу, начал спускаться.
Заводские мастеровые отличаются от каменских своими запеченными в огненной
работе лицами, изможденным видом и тем особенным, неуловимым шиком, с каким умеет
держать себя только настоящая заводская косточка. И чекмень
на нем не так сидит, и шляпа сдвинута
на ухо, и ходит черт-чертом. Впрочем,
на сплав идут с заводов только самые оголтелые мастеровые, которым больше деваться некуда, а главное — нечем платить подати.
— Делают и у нас, да мало, не хватает. Видите, какую кучу привезли. И скверная
работа; придется здесь чинить: видите, шов расходится? Вот тут тоже заклепки расшатались. Знаете ли, как эта штука делается? Это, я вам скажу, адская
работа. Человек садится в котел и
держит заклепку изнутри клещами, что есть силы напирая
на них грудью, а снаружи мастер колотит по заклепке молотом и выделывает вот такую шляпку.
Уставщик огненных
работ сильно походил всей своей фигурой
на плотинного и был одет точно так же, только полукафтанье у него было темно-зеленого цвета да шляпа немного пониже; он
держал в руках такое же «правило» и ходил таким же медленным тяжелым шагом, как это делал плотинный.
Мужики Ивана Гавриловича были народ исправный, молодцы в
работе и не ленивцы; но греха таить нечего, любили попировать в денечек господень. Приволье было
на то большое: в пяти верстах находился уездный город **… да что в пяти! в двух всего дядя Кирила такой
держал кабак, что не нужно даже было и уездного города для их благополучия. Уж зато как настанет праздник, так просто любо смотреть: крик, потасовки, пляс, песни, ну, словом, такая гульня пойдет по всей улице, что без малого верст
на десять слышно.
Тем более удивительны были все эти заботы, что в городе с того самого дня царило полное спокойствие. Рабочие тогда же приступили к
работам; прошли спокойно и похороны, хотя полицеймейстер чего-то опасался и
держал всю полицию наготове; ни из чего не видно было, чтобы и впредь могло повториться что-либо подобное событию 17 августа. Наконец из Петербурга,
на свое правдивое донесение о происшедшем, он получил высокое и лестное одобрение, — казалось бы, что этим все должно закончиться и перейти в прошлое.
Но от
работы ее веяло холодом и математикой, а поклонников своих она
держала на расстоянии девятнадцати шагов,
на длину манежного диаметра: так она была суха, горда, величественна и неразговорчива.
Лежал он, сударь, передо мной, кончался. Я сидел
на окне,
работу в руках
держал. Старушоночка печку топила. Все молчим. У меня, сударь, сердце по нем, забулдыге, разрывается; точно это я сына родного хороню. Знаю, что Емеля теперь
на меня смотрит, еще с утра видел, что крепится человек, сказать что-то хочет, да, как видно, не смеет. Наконец взглянул
на него; вижу: тоска такая в глазах у бедняги, с меня глаз не сводит; а увидал, что я гляжу
на него, тотчас потупился.
— Пустит ли он даровую работницу! — сказала старая Матренушка. — Да ты пришита, что ли, к нему? Какой он тебе дядя? Внучатным братом твоей матери доводился. И родства-то между вас никакого нет, хоть попа спроси, и он то же скажет. Сиротинушка ты одинокая, никого-то нет у тебя сродничков, одна сама, как перстик, — вот что… Как же может он насильно
держать тебя
на работе? Своя у тебя теперь воля… Нáбольшего над тобой нет.
В начале сентября
работа в мастерской кипела. Наступил книжный и учебный сезон, в громадном количестве шли партии учебников. Теперь кончали в десять часов вечера, мастерскую запирали
на ключ и раньше никого не выпускали. Но выпадали вечера, когда делать было нечего, а девушек все-таки
держали до десяти: мастера за сверхурочные часы получали по пятнадцати копеек в час, и они в это время, тайно от хозяина, работали свою частную
работу — заказ писчебумажного магазина
на школьные тетради.
Директор не сразу согласился.
Подержали его сперва
на испытании в другой мастерской, столярной, сказали ему: — Здесь полегче
работа, да и поинтереснее, а народ все тихий.
Если над водою, сидя в лодке,
держать зажженный факел, то с разных мест, — из заводей, из-под коряг, из темных омутов, — отовсюду потянутся к свету всякие рыбы. Так из гущи рабочей молодежи завода «Красный витязь» потянулись
на призыв ударной тройки те, кому надоело вяло жить изо дня в день, ничем не горя, кому хотелось дружной
работы, озаренной яркою целью, также и те, кому хотелось выдвинуться, обратить
на себя внимание.
Обгорелый шест, которого концы опирались
на двух камнях,
держал медный котелок с водою; один из этих камней обставлен был сковородою с остатками изжаренной с луком жирной почки, облупленным подносом с изукрашенным золотыми цветами карафином [Карафин — графин.], с двумя серебряными чарами, расписанными чернью,
работы устюжской, и узорочною серебряною братиною [Братина — сосуд для вина и пива.] с кровлею, вероятно, жалованною царями кому-нибудь из родителей собеседников при милостивом слове.
— Как?! Ого! — рабочие возмутились. — А работа-то какая, это они подумали? В рамке два пуда весу, ежели колодки чугунные. Потаскай-ка, — ведь
на весу их
держишь в руках.
— Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, — сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом
держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе
на серебряной цепочке мелкой
работы.
Работа меж тем кипит. Смотритель с лица как подгорелый солод стал. В команду новые медные чайники из цейхгауза волокут, а то из жестяных заржавленных пили. Санитаров стригут, портрет верховного начальника санитарной части чистой тряпкой протерли, рамку свежим лаком смазали, — красота.
На кухне блеск, сияние. Кашеварам утром и вечером ногти просматривают, чтобы чернозема энтого не заводилось, дежурного репертят насчет пробы пищи, да как отвечать, да как полотенце
на отлете
держать.