Неточные совпадения
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и
детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Пропал бы, как волдырь на воде, без всякого следа, не оставивши потомков, не доставив будущим
детям ни состояния, ни честного имени!»
Герой наш очень заботился о своих потомках.
«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье
дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш
герой.
Она глядит: забытый в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь барин сиживал один.
— Мозги-то все сильнее чешутся. Тут явился Исайя пророк, вроде твоего дядюшки, уговаривает: милые
дети, будьте
героями, прогоните царя.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно в театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все —
герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже
дети видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше
детей никто не умеет мечтать о себе.
От него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как
детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких
героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Случился странный анекдот с одним из отпрысков миновавшего помещичьего нашего барства (de profundis!), из тех, впрочем, отпрысков, которых еще деды проигрались окончательно на рулетках, отцы принуждены были служить в юнкерах и поручиках и, по обыкновению, умирали под судом за какой-нибудь невинный прочет в казенной сумме, а
дети которых, подобно
герою нашего рассказа, или растут идиотами, или попадаются даже в уголовных делах, за что, впрочем, в видах назидания и исправления, оправдываются присяжными; или, наконец, кончают тем, что отпускают один из тех анекдотов, которые дивят публику и позорят и без того уже довольно зазорное время наше.
Ни Калугин с своей блестящей храбростью (bravoure de gentilhomme) и тщеславием, двигателем всех поступков, ни Праскухин пустой, безвредный человек, хотя и павший на брани за веру, престол и отечество, ни Михайлов с своей робостью и ограниченным взглядом, ни Пест, —
ребенок без твердых убеждений и правил, не могут быть ни злодеями, ни
героями повести.
— Извини, я сделаю одно замечание: большую роль в данном случае играет декоративная сторона. Каждый вперед воображает себя уже
героем, который жертвует собой за любовь к ближнему, — эта мысль красиво окутывается пороховым дымом, освещается блеском выстрелов, а ухо слышит мольбы угнетенных братьев, стоны раненых, рыдания женщин и
детей. Ты, вероятно, встречал охотников бегать на пожары? Тоже декоративная слабость…
Разве все пророки не были
детьми и
герои — слабыми?
И вдруг мне ясно, как в освещенной рамке, представилось лицо девушки, глядящее в темноту с таким невольно захватывающим выражением… И рядом, с скрытой последовательностью грезы или сновидения, я увидел лучащийся взгляд Изборского… Я пожал плечами… Мне вспомнился Базаров [Базаров —
герой романа И. С. Тургенева «Отцы и
дети».].
Кстати, вспоминаю я и про своего сына, варшавского офицера. Это умный, честный и трезвый человек. Но мне мало этого. Я думаю, если бы у меня был отец старик и если бы я знал, что у него бывают минуты, когда он стыдится своей бедности, то офицерское место я отдал бы кому-нибудь другому, а сам нанялся бы в работники. Подобные мысли о
детях отравляют меня. К чему они? Таить в себе злое чувство против обыкновенных людей за то, что они не
герои, может только узкий или озлобленный человек. Но довольно об этом.
Герой наш не шел, а летел, опрокидывая всех на дороге, — мужиков, и баб, и
детей, и сам в свою очередь отскакивая от баб, мужиков и
детей.
Эта книга стала для него тем, чем становится иногда волшебная сказка для впечатлительного
ребенка. Он называл предметы, с которыми имел дело, именами ее
героев, и, когда однажды с полки упала и разбилась хлебная чашка, он огорченно и зло воскликнул...
Не мудрено было полюбить нашего
героя, прекрасного личиком, миловидного, чувствительного, умного, но привязаться к нему без памяти, со всеми знаками живейшей страсти, к невинному
ребенку: вот что называю неизъяснимою странностию!..
Полицмейстер не ошибся в расчете, расспрашивая при нем Эмилию о разных ее деяниях. Бедный, простодушный
герой мой рассердился на нее, как
ребенок, и, видимо, уже не хотел скрывать ее.
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел граф» — рубль. Или просто с новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем,
героя романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного
ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
Из этих
детей потом выростают и
герои, и обыкновенные люди, и преступники…
«Воины! В последний раз да обратятся глаза ваши на сей град, славный и великолепный: судьба его написана теперь на щитах ваших! Мы встретим вас со слезами радости или отчаяния, прославим
героев или устыдимся малодушных. Если возвратитесь с победою, то счастливы и родители и жены новогородские, которые обнимут
детей и супругов; если возвратитесь побежденные, то будут счастливы сирые, бесчадные и вдовицы!.. Тогда живые позавидуют мертвым!
Когда шалунья навзничь на кровать,
Шутя, смеясь, роскошно упадала,
Не спорю, мудрено ее понять, —
Она сама себя не понимала, —
Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню
ребенку. Надо было
Кому-нибудь с неведомою силой
Явиться и приветливой душой
Его согреть… Явился ли
герой,
Или вотще остался ожидаем,
Всё это мы со временем узнаем.
У него есть несколько любимых типов, например, тип рано развившегося, болезненного, самолюбивого
ребенка, — и вот он возвращается к нему и в Неточке, и в Маленьком
герое, и теперь в Нелли…
— Вы
герои! вы наши благородные рыцари! — кричали нам, осужденным, помилованные, между которыми большинство состояло из
детей младшего возраста.
— Жив, жив наш
дите, Горенька, милостью Божией жив. Сам видал, как соколом взлетел он одним из первых на неприятельские укрепления. Молодец,
герой, что и говорить. A вот капитан-то, ж приведи Господь, никак Богу душу отдать собирается?
— Что
дите?
Дите —
герой. Его следовает бояться. Вон какое отличие получили наши
дите, — с заметной гордостью, ласково поглядывая на сидевших рядом Игоря и Милицу, говорил Онуфриев.
— Куда! Назад! Убьют! Зря пропадешь,
дите… — донеслось до слуха юноши, и снова ахнули неприятельские батареи, вырывая целые ряды серых
героев отважно спешивших навстречу смерти. И снова все утонуло в застлавшем поле пороховом дыму.
— Ну,
дети, спасибо! И за разведку и за храбрость и самоотвержение. Горжусь, что такие соколята служат под моим начальством. От имени командующего передаю вам это… Носите с достоинством, служите так же, как служили до сих пор, верой и правдой царю и отечеству… A теперь, обнимите меня оба, юные
герои..
Когда-то этот костюм носил их герой-отец, когда был таким же маленьким, как Иоле; потом старший брат артиллерист Танасио, тоже в свою бытность
ребенком.
Итак, карась сошел с ума. Несчастный жив еще до сих пор. Караси вообще любят, чтобы их жарили в сметане, мой же
герой любит теперь всякую смерть. Соня Мамочкина вышла замуж за содержателя аптекарского магазина, а тетя уехала в Липецк к замужней сестре. В этом нет ничего странного, так как у замужней сестры шестеро
детей и все
дети любят тетю.
Избалованная светскими удовольствиями и выдающейся ролью, играемой ею в обществе, окруженная толпой раболепных поклонников и немых обожателей, она в чаду великосветских успехов осталась верна своему долгу не только жены, но и матери, и когда сыновья ее: Сергей,
герой наш — Николай и Михаил стали подрастать, почти отказалась от света и всецело отдалась воспитанию
детей, несмотря на то, что была в это время в полном расцвете женской красоты.
Я говорю о самых лучших людях, потому что большинство-то их заражено было рисовкой и ни на какую здоровую страсть не было способно; в этом они прямые
дети разных картонных
героев: всяких Antony и Hernani.
Немудрено, что семейные неурядицы
героя Суворова были известны всей России, как известно было и его славное имя. Семейные неприятности усложнились еще тем, что у супругов Суворовых были
дети.
— Не тронулось, а? А ведь ты — женщина. У тебя свои
дети могут быть… Вот Нина, сестра твоя. Даже против
героя с Красным Знаменем, и то пошла. Есть, значит, в душе… добросовестность… А у тебя что?
Тут не до семей, не до жён, не до
детей, и действительно «жёны» этих незаметных
героев их «ружья заряжены», а «сёстры» — «штыки остры», как поётся в песне.
Вынул Суворов паклю, прислушался: ни гу-гу. Ухмыльнулся он, походную думку-подушку поправил, плащем ножки прикрыл и, как малое
дитё, ручку под голову, — засвистал-захрапел, словно шмель в бутылке. Какой ни
герой, а и сам Илья Муромец, надо полагать, сонный отдых имел.
Герой и
дитя — вот определение русского народа, и мы должны перед ним преклоняться до земли.