Неточные совпадения
Анекдот Степана Аркадьича был тоже очень забавен. Левин рассказал свой анекдот, который тоже понравился. Потом зашла речь о лошадях, о
бегах нынешнего
дня и о том, как лихо Атласный Вронского выиграл первый приз. Левин не заметил, как прошел обед.
— Да, я читал, — отвечал Сергей Иваныч. Они говорили о последней телеграмме, подтверждавшей то, что три
дня сряду Турки были разбиты на всех пунктах и
бежали и что на завтра ожидалось решительное сражение.
—
Дела,
дела! — говорила няня. — Вы бы, Корней Васильевич, как-нибудь задержали его, барина-то, а я
побегу, как-нибудь ее уведу.
Дела,
дела!
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый
день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным
бегом приближающийся к пустынной пристани…
И в самом
деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно — и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины,
бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок.
— В самом
деле? — сказал он, ударив себя по лбу. — Прощай… пойду дожидаться ее у подъезда. — Он схватил фуражку и
побежал.
И страшно ей; и торопливо
Татьяна силится
бежать:
Нельзя никак; нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать:
Не может; дверь толкнул Евгений,
И взорам адских привидений
Явилась
дева; ярый смех
Раздался дико; очи всех,
Копыта, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Всё указует на нее,
И все кричат: мое! мое!
Дни мчались: в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума.
Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый
бег...
Что было следствием свиданья?
Увы, не трудно угадать!
Любви безумные страданья
Не перестали волновать
Младой души, печали жадной;
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит;
Ее постели сон
бежит;
Здоровье, жизни цвет и сладость,
Улыбка, девственный покой,
Пропало всё, что звук пустой,
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва рождающийся
день.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за
делом и без
дела,
Однако больше по
делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Нимало не медля, мы принялись за это
дело, торопясь скорее кончить его и
бежать на крыльцо, наслаждаться видом собак, лошадей и разговором с охотниками.
Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого дощатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов
дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий
бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению.
— «Каким таким манером?» — «А таким самым манером, что мазали мы этта с Митреем весь
день, до восьми часов, и уходить собирались, а Митрей взял кисть да мне по роже краской и мазнул, мазнул, этта, он меня в рожу краской, да и
побег, а я за ним.
Вот, некогда, на берегу морском,
При стаде он своём
В
день ясный сидя
И видя,
Что на Море едва колышется вода
(Так Море присмирело),
И плавно с пристани
бегут по ней суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты денег захотело,
Но ежели моих — пустое
дело!
Какой-то Повар, грамотей,
С поварни
побежал своей
В кабак (он набожных был правил
И в этот
день по куме он тризну правил),
А дома стеречи съестное от мышей
Кота оставил.
Они громко роптали, и Иван Игнатьич, исполнитель комендантского распоряжения, слышал своими ушами, как они говорили: «Вот ужо тебе будет, гарнизонная крыса!» Комендант думал в тот же
день допросить своего арестанта; но урядник
бежал из-под караула, вероятно при помощи своих единомышленников.
Три
дня спустя оба приятеля катили по дороге в Никольское.
День стоял светлый и не слишком жаркий, и ямские сытые лошадки дружно
бежали, слегка помахивая своими закрученными и заплетенными хвостами. Аркадий глядел на дорогу и улыбался, сам не зная чему.
Самгин шагал мимо его, ставил ногу на каблук, хлопал подошвой по полу, согревая ноги, и ощущал, что холод растекается по всему телу. Старик рассказывал: работали они в Польше на «Красный Крест», строили бараки, подрядчик — проворовался,
бежал, их порядили продолжать работу поденно, полтора рубля в
день.
— С неделю тому назад сижу я в городском саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака
бегут, листья падают с деревьев в тень и свет на земле; девица, подруга детских
дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
— А я приехала третьего
дня и все еще не чувствую себя дома, все боюсь, что надобно
бежать на репетицию, — говорила она, набросив на плечи себе очень пеструю шерстяную шаль, хотя в комнате было тепло и кофточка Варвары глухо, до подбородка, застегнута.
Он чувствовал себя физически измятым борьбой против толпы своих двойников, у него тупо болела поясница и ныли мускулы ног, как будто он в самом
деле долго
бежал.
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт — за ногу». Тоська не отвечает на письма — в чем
дело? Ведь — не
бежала же? Не умерла?
Отчего прежде, если подгорит жаркое, переварится рыба в ухе, не положится зелени в суп, она строго, но с спокойствием и достоинством сделает замечание Акулине и забудет, а теперь, если случится что-нибудь подобное, она выскочит из-за стола,
побежит на кухню, осыплет всею горечью упреков Акулину и даже надуется на Анисью, а на другой
день присмотрит сама, положена ли зелень, не переварилась ли рыба.
И сама история только в тоску повергает: учишь, читаешь, что вот-де настала година бедствий, несчастлив человек; вот собирается с силами, работает, гомозится, страшно терпит и трудится, все готовит ясные
дни. Вот настали они — тут бы хоть сама история отдохнула: нет, опять появились тучи, опять здание рухнуло, опять работать, гомозиться… Не остановятся ясные
дни,
бегут — и все течет жизнь, все течет, все ломка да ломка.
По указанию календаря наступит в марте весна,
побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх
дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
— Боже мой, если б я знал, что
дело идет об Обломове, мучился ли бы я так! — сказал он, глядя на нее так ласково, с такою доверчивостью, как будто у ней не было этого ужасного прошедшего. На сердце у ней так повеселело, стало празднично. Ей было легко. Ей стало ясно, что она стыдилась его одного, а он не казнит ее, не
бежит! Что ей за
дело до суда целого света!
— Барское
дело, — заметила сметливая Анисья, — ты поди к Артемью, графскому кучеру, напой его чаем: он все поит тебя, а я
побегу на рынок.
— Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, —
дня в три не разберутся, все не на своем месте: картины у стен, на полу, галоши на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, — нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто на старой квартире:
беги туда…
И он не мог понять Ольгу, и
бежал опять на другой
день к ней, и уже осторожно, с боязнью читал ее лицо, затрудняясь часто и побеждая только с помощью всего своего ума и знания жизни вопросы, сомнения, требования — все, что всплывало в чертах Ольги.
А иногда он проснется такой бодрый, свежий, веселый; он чувствует: в нем играет что-то, кипит, точно поселился бесенок какой-нибудь, который так и поддразнивает его то влезть на крышу, то сесть на савраску да поскакать в луга, где сено косят, или посидеть на заборе верхом, или подразнить деревенских собак; или вдруг захочется пуститься
бегом по деревне, потом в поле, по буеракам, в березняк, да в три скачка броситься на
дно оврага, или увязаться за мальчишками играть в снежки, попробовать свои силы.
Неправда: ты со мной хитришь.
Давно ль мы были неразлучны?
Теперь ты ласк моих
бежишь;
Теперь они тебе докучны;
Ты целый
день в кругу старшин,
В пирах, разъездах — я забыта;
Ты долгой ночью иль один,
Иль с нищим, иль у езуита.
Любовь смиренная моя
Встречает хладную суровость.
Ты пил недавно, знаю я,
Здоровье Дульской. Это новость;
Кто эта Дульская?
«Ужели мы в самом
деле не увидимся, Вера? Это невероятно. Несколько
дней тому назад в этом был бы смысл, а теперь это бесполезная жертва, тяжелая для обоих. Мы больше года упорно бились, добиваясь счастья, — и когда оно настало, ты
бежишь первая, а сама твердила о бессрочной любви. Логично ли это?»
Но этот урок не повел ни к чему. Марина была все та же, опять претерпевала истязание и
бежала к барыне или ускользала от мужа и пряталась
дня три на чердаках, по сараям, пока не проходил первый пыл.
И надо было бы тотчас
бежать, то есть забывать Веру. Он и исполнил часть своей программы. Поехал в город кое-что купить в дорогу. На улице он встретил губернатора. Тот упрекнул его, что давно не видать? Райский отозвался нездоровьем и сказал, что уезжает на
днях.
Он мгновенно стал здоров, весел,
побежал в дом, попросил есть, наговорил бабушке с три короба, рассмешил пять раз Марфеньку и обрадовал бабушку, наевшись за три
дня.
Однажды мальчик бросил мячик, он покатился мне в ноги, я поймала его и
побежала отдать ему, мисс сказала maman, и меня три
дня не пускали гулять.
— Да неужто ты в самом
деле что-нибудь хотел сморозить? — загадочно воскликнула она, с глубочайшим удивлением смотря на меня, но, не дождавшись моего ответа, тоже
побежала к ним. Версилов с неприязненным, почти злобным видом встал из-за стола и взял в углу свою шляпу.
— Что князь Николай Иванович? — спросил я вдруг, как бы потеряв рассудок.
Дело в том, что я спросил решительно, чтобы перебить тему, и вновь, нечаянно, сделал самый капитальный вопрос, сам как сумасшедший возвращаясь опять в тот мир, из которого с такою судорогой только что решился
бежать.
Ламберт, как оказалось, жил очень далеко, в Косом переулке, у Летнего сада, впрочем все в тех же нумерах; но тогда, когда я
бежал от него, я до того не заметил дороги и расстояния, что, получив,
дня четыре тому назад, его адрес от Лизы, даже удивился и почти не поверил, что он там живет.
П. А. Тихменев, взявшийся заведовать и на суше нашим хозяйством, то и
дело ходит в пакгауз и всякий раз воротится то с окороком, то с сыром, поминутно просит денег и рассказывает каждый
день раза три, что мы будем есть, и даже — чего не будем. «Нет, уж курочки и в глаза не увидите, — говорит он со вздохом, — котлет и рису, как бывало на фрегате, тоже не будет. Ах, вот забыл: нет ли чего сладкого в здешних пакгаузах? Сбегаю поскорей; черносливу или изюму: компот можно есть». Схватит фуражку и
побежит опять.
В самом
деле, для непривычного человека покажется жутко, когда вдруг четыреста человек, по барабану,
бегут к пушкам, так что не подвертывайся: сшибут с ног; раскрепляют их, отодвигают, заряжают, палят (примерно только, ударными трубками, то есть пистонами) и опять придвигают к борту.
— воскликнул бы я, от избытка радости, если б в самом
деле это был конец
бегу.
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда в капитанскую каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!» Книги, обед — все бросается,
бегут наверх; я туда же. В самом
деле, купеческое судно, называемое в море коротко купец, для отличия от военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или на нос, или на корму, того и гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда себе и другим.
«Это все и у нас увидишь каждый
день в любой деревне, — сказал я барону, — только у нас, при таком побоище, обыкновенно баба
побежит с кочергой или кучер с кнутом разнимать драку, или мальчишка бросит камешком». Вскоре белый петух упал на одно крыло, вскочил,
побежал, хромая, упал опять и наконец пополз по арене. Крыло волочилось по земле, оставляя дорожку крови.
В начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались
день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане
бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих
дней, от беспрохладных ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже
бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по
делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
В самом
деле, то от одной, то от другой группы опрометью
бежал матрос с пустой чашкой к братскому котлу и возвращался осторожно, неся полную до краев чашку.
— Вы нынче что-то совсем не заглядываете к нам? — ласково пеняла Антонида Ивановна, когда Половодов ушел. — То есть вы бываете по
делу у Александра Павлыча и сейчас же
бежите, вероятно, из страха встретиться со мной…
Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо умер тот, по всей очевидности (рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно во
дни его
бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь на сырой земле.
И третьего
дня это думала, как от барышни сюда
бежала.