Неточные совпадения
Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору — девица Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако же он прочел их всех,
добрался даже
до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления, потом переворотил на
другую сторону: узнать, нет ли там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось.
И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман
друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки
добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить
друг друга: где выход, где дорога?
Надо было видеть, как одни, презирая опасность, подлезали под нее,
другие перелезали через, а некоторые, особенно те, которые были с тяжестями, совершенно терялись и не знали, что делать: останавливались, искали обхода, или ворочались назад, или по хворостинке
добирались до моей руки и, кажется, намеревались забраться под рукав моей курточки.
Хлопуша и Белобородов не сказали ни слова и мрачно смотрели
друг на
друга. Я увидел необходимость переменить разговор, который мог кончиться для меня очень невыгодным образом, и, обратясь к Пугачеву, сказал ему с веселым видом: «Ах! я было и забыл благодарить тебя за лошадь и за тулуп. Без тебя я не
добрался бы
до города и замерз бы на дороге».
В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою
добраться благополучно
до другого берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют.
«Красота — сама сила: зачем ей
другая, непрочная сила — ложь!» — «Однако!» — потом с унынием думал он,
добираясь до правды: отчего вдруг тут же, под носом, выросло у него это «однако»?
Миноносцы уходили в плавание только во второй половине июня. Пришлось с этим мириться. Во-первых, потому, что не было
другого случая
добраться до залива Джигит, а во-вторых, проезд по морю на военных судах позволял мне сэкономить значительную сумму денег. Кроме того, потеря времени во Владивостоке наполовину окупалась скоростью хода миноносцев.
На
другой день мы выступили рано. Путь предстоял длинный, и хотелось поскорее
добраться до реки Сан-хобе, откуда, собственно, и должны были начаться мои работы. П.П. Бордаков взял ружье и пошел стороной, я с Дерсу по обыкновению отправился вперед, а А.И. Мерзляков с мулами остался сзади.
Мы все скорей со двора долой, пожар-то все страшнее и страшнее, измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший дом и бросились отдохнуть; не прошло часу, наши люди с улицы кричат: «Выходите, выходите, огонь, огонь!» — тут я взяла кусок равендюка с бильярда и завернула вас от ночного ветра;
добрались мы так
до Тверской площади, тут французы тушили, потому что их набольшой жил в губернаторском доме; сели мы так просто на улице, караульные везде ходят,
другие, верховые, ездят.
— А что
до этого дьявола в вывороченном тулупе, то его, в пример
другим, заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть знают, что значит власть! От кого же и голова поставлен, как не от царя? Потом
доберемся и
до других хлопцев: я не забыл, как проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы; я не забыл, как чертовы дети отказались вымолотить мое жито; я не забыл… Но провались они, мне нужно непременно узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.
— Это он только сначала о Полуянове, а потом и
до других доберется, — толковали купцы. — Что же это такое будет-то? Раньше жили себе, и никому дела
до нас не было… Ну, там пожар, неурожай, холера, а от корреспондента
до сих пор бог миловал. Растерзать его мало, этого самого корреспондента.
— Нет, брат, шабаш, — повторяли запольские купцы. — По-старому, брат, не проживешь. Сегодня у тебя пшеницу отнимут, завтра куделю и льняное семя, а там и
до степного сала
доберутся. Что же у нас-то останется? Да, конечно. Надо все по-полированному делать, чтобы как в
других прочих местах.
Ты уже должен знать, что 14 августа Иван Дмитриевич прибыл в Иркутск с старшим своим сыном Вячеславом. Дорога ему помогла, но болезнь еще не уничтожена. Будет там опять пачкаться. Дай бог, чтоб это шло там удачнее, нежели здесь в продолжение нескольких месяцев. Просто страшно было на него смотреть. Не знаю, можно ли ему будет
добраться до вас. Мне это необыкновенно, кажется, удалось, но и тут тебя, добрый
друг, не поймал. Авось когда-нибудь как-нибудь свидимся.
И вот когда начинают
добираться до этого"
другого", то, по мнению моему, это уже представляется равносильным вторжению в район чужого ведомства.
— Послушай,
друг мой, Сашенька, — сказала она однажды, — вот уж с месяц, как ты живешь здесь, а я еще не видала, чтоб ты улыбнулся хоть раз: ходишь словно туча, смотришь в землю. Или тебе ничто не мило на родной стороне? Видно, на чужой милее; тоскуешь по ней, что ли? Сердце мое надрывается, глядя на тебя. Что с тобой сталось? Расскажи ты мне: чего тебе недостает? я ничего не пожалею. Обидел ли кто тебя: я
доберусь и
до того.
— Один покажет вам, — говорил он, — цветок и заставит наслаждаться его запахом и красотой, а
другой укажет только ядовитый сок в его чашечке… тогда для вас пропадут и красота, и благоухание… Он заставит вас сожалеть о том, зачем там этот сок, и вы забудете, что есть и благоухание… Есть разница между этими обоими людьми и между сочувствием к ним. Не ищите же яду, не
добирайтесь до начала всего, что делается с нами и около нас; не ищите ненужной опытности: не она ведет к счастью.
— Только бы
до лесу
добраться, а там будет прохладно. Этакой старый лес — точно старый
друг. Есть у вас
друзья?
Тогда все получало для меня
другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с
другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и звук перепела за прудом, и голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез
друг о
друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда
добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
— Корчева встретила нас недружелюбно. Было не больше пяти часов, когда пароход причалил к пристани; но, благодаря тучам, кругом обложившим небо, сумерки наступили раньше обыкновенного. Дождь усилился, почва размокла, берег был совершенно пустынен. И хотя
до постоялого двора было недалеко, но так как ноги у нас скользили, то мы через великую силу, вымокшие и перепачканные,
добрались до жилья. Тут только мы опомнились и не без удивления переглянулись
друг с
другом, словно спрашивая: где мы?
Добравшись до самолета-ковра и невидимки-шапки, непривычный ни к каким умственным ухищрениям Ахилла словно освободился от непосильной ноши, вздохнул и сам полетел на ковре; он прошел, никем не видимый, в сапогах и в шапке к одному и к
другому из важных лиц, к которым без этих сапог пройти не надеялся, и того и
другого толкнул слегка сонного в ребра и начал им говорить: «Не обижайте попа Савелия, а то после сами станете тужить, да не воротите».
Но он не скоро отыскал его: с прежней своей квартиры он переехал на
другую,
до которой
добраться было нелегко: она находилась на заднем дворе безобразного каменного дома, построенного на петербургский манер между Арбатом и Поварской.
Замечательно, что когда Михайла Максимович сердился, горячился и кричал, что бывало редко, — он не дрался; когда же
добирался до человека с намерением потешиться его муками, он говорил тихо и даже ласково: «Ну, любезный
друг, Григорий Кузьмич (вместо обыкновенного Гришки), делать нечего, пойдем, надобно мне с тобой рассчитаться».
Державин успел
добраться до Саратова, откуда на
другой день выехал вместе с Лодыжинским, оставя защиту города на попечение осмеянного им Бошняка.
Суетливо перекидывая то одну ногу, то
другую через невод, который шел изгибами по всему полу, она
добралась наконец
до стола.
Тут встретили его еще несколько егерей итальянской гвардии, и при помощи их вся толпа, переходя с одного пепелища на
другое,
добралась, наконец,
до Арбата.
Лишь только они завидели приближающегося к ним русского офицера, как весь их стан пришел в движение: одни ползком спешили
добраться до вала, по которому я ехал;
другие с громким воем бежали ко мне навстречу…
И, решив, уже не думал о решенном, а только искал пути; и действовал так настойчиво, осторожно и умно, что добрался-таки
до комитета — и только воля
других, чуждых, почти незнакомых людей отклонила его от убийства и смерти: спастись Саша не думал и даже не хотел.
Только на
другой день
добрался до завода.
Держа в руках конец бечевки, молодой рыбак уже громким и веселым голосом сказал: «Попалась, утятница! давно я
до тебя
добирался!» — но
другой рыбак отвечал почти сердито: «Ну, ну, погоди радоваться.
Перейдешь ты в
другое место, потом в третье, потом еще куда-нибудь и
доберешься, наконец,
до Сенной.
— А заодно уж, — домекнулся чиновник, — мы сличим и почерк господина Полоярова да и его
друзей, — здесь, кстати, довольно есть разных писем, — авось
до чего и
доберемся! Сходство некоторых отдельных букв, как там ни изменяй, а все-таки узнаешь! У нас ведь есть на это и опытные эксперты под рукою!
Теперь мне казалось самым важным
другое — возможно скорее
добраться до дому, увидеть папу, испросить у него прощения, — да, именно, прощения за то, что я уехала в аул, не объяснившись с ним, не предприняв ни малейшей попытки, чтобы рассеять его недовольство мной.
А Сонька и Егорушка уже весело взбегали на ванты,
добираясь до самого клотика (верхушка мачты), гонялись
друг за
другом, проделывая всевозможные штуки, и, стремительно сбежавши вниз и, видимо, заключив между собой перемирие, принялись дразнить солидного и неповоротливого водолаза, подкрадываясь к нему сзади и дергая его за хвост.
Пошли они на Нижний базар. По дороге купили по душистой дыне да по десятку румяных персиков на поклон Дунюшке, опричь поясков, шитой шелками покрышки на стол и
других скитских рукоделий. Опытная в обительском хозяйстве Таифа знала, что скупой сам по себе Марко Данилыч за всякую ласку дочери не пожалеет ничего.
Добрались они, наконец,
до его квартиры.
А куда девались мо́лодцы, что устроили катанье на славу? Показалось им еще рано, к Никите Егорычу завернули и там за бутылкой холодненького по душе меж собой разговаривали.
Друг другу по мысли пришлись. А когда
добрались до постелей, долго не спалось ни тому, ни
другому. Один про Дунюшку думал,
другой про Наташу.
Через три часа после мщения я был у дверей ее квартиры. Кинжал,
друг смерти, помог мне по трупам
добраться до ее дверей. Я стал прислушиваться. Она не спала. Она мечтала. Я слушал. Она молчала. Молчание длилось часа четыре. Четыре часа для влюбленного — четыре девятнадцатых столетия! Наконец она позвала горничную. Горничная прошла мимо меня. Я демонически взглянул на нее. Она уловила мой взгляд. Рассудок оставил ее. Я убил ее. Лучше умереть, чем жить без рассудка.
Эти
другие земли казались. им так далеко, что
добраться до них простому смертному невозможно.
На третий день к вечеру Чжан-Бао нашел дохлую скверно пахнущую рыбу. Люди бросились к ней, но собаки опередили их и в мгновение ока сожрали падаль. Измученные, голодные люди уныло, и молча шли
друг за
другом. Только
добраться бы
до реки Хуту. В ней мы видели свое спасение.
Вероятно, можно было слышать и треск горящих сучьев, в особенности в тех случаях, когда пал
добирался до сухого куста, опутанного ползучими растениями, но шум морского прибоя заглушал все
другие звуки.
Добравшись до Женевы, очень утомленный и больной ревматизмом ног, схваченным под Мецом, а главное видя, что я нахожусь в решительном несогласии с редакцией, гае тон повернулся лицом к победителям и спиной к Франции, я решил прекратить работу корреспондента, тем более что и"театра"-то войны надо было усиленно искать, перелетая с одного конца Франции к
другому.
Явится он, Палтусов, а за ним и
другой, и третий — люди тонкие, культурные, все понимающие, и почнут прибирать к рукам этот купецкий «город»,
доберутся до его кубышек, складов и амбаров, настроят дворцов и скупят у обанкрутившихся купцов их дома, фабрики, лавки, конторы.
Чтобы
добраться до этого, буквально сказать, молитвенного хлева, надо было пройти один двор, потом
другой, потом завернуть еще во дворик, потом пролезть в закоулочек и оттуда пройти через дверь с блочком в дровяную закуточку. В этой закуточке был сквозной ход еще на особый маленький дворишко, весь закрытый пупом поднявшеюся высокою навозною кучею, за которою по сторонам ничего не видно. Куча была так высока, что закрывала торчавшую из ее средины высокую шелковицу или рябину почти по самые ветви.
От этого-то важного правила уклонились по смерти Петра. Птенцы его завели усобицы, начали вытеснять
друг друга. Ряды их поредели. Этим воспользовались иностранцы и
добрались до высших мест.
— Пусть их
добираются до Загородья, аль
до посада, там подороже поплатятся! — заметил
другой.
На
другой день Еропкин, верный своему обещанию, данному митрополиту, послал небольшой отряд солдат с двумя подьячими опечатать сундук. Площадь у Варварских ворот была запружена народом. Подьячие, конвоируемые солдатами, благополучно
добрались до денежного сундука, у которого стоял знакомый нам фабричный, окруженный слушателями, благоговейно внимавшими его рассказу о виденном им чудном сне.
Переваливаясь из колеи в колею, корзина, называемая «поповской тележкой», к вечеру
другого дня
добралась до города и взъехала на двор, где жили поповичи, обучавшиеся в семинарии.
— Теперь только, — подхватил Зуда, — извольте узнать его, как вашего тайного
друга, как того человека, который был вам столько полезен своими безыменными посланиями, под маскою астролога, под личиною нищего, через конюхов; доставил вам подлинный донос Горденки, вползал невидимкою в карету герцогскую,
добрался до кабинета государыни, заставлял говорить камни: одним словом, это самый тот, которому обязаны вы победой над герцогом и настоящим своим счастливым положением, если еще можно назвать его счастливым.
Добравшись до имения брата, я жил сначала у него в лесной сторожке, потом переселился на мельницу, как ее наемник, изучил мельничную механику, стал строить и
другие в окрестности.
— А как на заре могильщики придут убирать их, — кивнул в сторону висевших тел
другой, ан четвертого и нет, — пойдут сыски да розыски,
до княжны да
до нас
доберутся… Не быть бы беде, горше нынешней…
И я насилу
добрался до дому и так перетрусился, что сразу же заболел на слаботы желудка, а потом оказалось
другое еще досаждение, что этот дурень Стецько ничего не понял как следует, а начал всем рассказывать, будто кто только
до меня пойдет за кучера, то тому непременно быть подлюгой или идти в Сибирь.