Неточные совпадения
Домашний
доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не
помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то приглашен был знаменитый
доктор.
Но когда он вернулся от
доктора и увидал опять ее страдания, он чаще и чаще стал повторять: «Господи, прости,
помоги», вздыхать и поднимать голову кверху: и почувствовал страх, что не выдержит этого, расплачется или убежит.
— Так вы думаете, что может быть благополучно? Господи, помилуй и
помоги! — проговорил Левин, увидав свою выезжавшую из ворот лошадь. Вскочив в сани рядом с Кузьмой, он велел ехать к
доктору.
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля, немца, богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же
доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой,
помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то…
— А ты полагал, у меня вода в жилах? Но мне это кровопускание даже полезно. Не правда ли,
доктор?
Помоги мне сесть на дрожки и не предавайся меланхолии. Завтра я буду здоров. Вот так; прекрасно. Трогай, кучер.
Тогда, испуганный этим, он спрятался под защиту скуки, окутав ею себя, как облаком. Он ходил солидной походкой, заложив руки за спину, как Томилин, имея вид мальчика, который занят чем-то очень серьезным и далеким от шалостей и буйных игр. Время от времени жизнь
помогала ему задумываться искренно: в середине сентября, в дождливую ночь,
доктор Сомов застрелился на могиле жены своей.
Спивак поразила его тотчас же, как только вошла. Избитый Иноков нисколько не взволновал ее, она отнеслась к нему, точно к незнакомому. А кончив
помогать доктору, села к столу править листок и сказала спокойно, хотя — со вздохом...
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с прошлого самого четверга, как стали градусы (NB то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен,
доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и
помогала мазь, ух
помогала; ну, а вот теперь
помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
Данилушка, Лепешкин, Иван Яковлич и еще несколько человек исполнили это желание с особенным усердием и даже
помогли расшнуровать корсет.
Доктор осмотрел рану, послушал сердце и флегматически проговорил...
Он в самом деле немножко
помог Вере Иосифовне, и она всем гостям уже говорила, что это необыкновенный, удивительный
доктор.
— Сударыня, если вы опытный
доктор, то я зато опытный больной, — слюбезничал через силу Митя, — и предчувствую, что если вы уж так следите за судьбой моею, то и
поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то, чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня…
Осмотрев больного тщательно (это был самый тщательный и внимательный
доктор во всей губернии, пожилой и почтеннейший старичок), он заключил, что припадок чрезвычайный и «может грозить опасностью», что покамест он, Герценштубе, еще не понимает всего, но что завтра утром, если не
помогут теперешние средства, он решится принять другие.
— Да, болезни ни для кого не сладки и тоже бывают разные. У меня купец знакомый был, так у него никакой особливой болезни не было, а только все тосковал. Щемит сердце, да и вся недолга. И
доктора лечили, и попы отчитывали, и к угодникам возили — ничего не
помогло.
В передней,
помогая раздеваться свахе,
доктор обнял ее и поцеловал в затылок, где золотистыми завитками отделялись короткие прядки волос. Прасковья Ивановна кокетливо ударила его по руке и убежала в свою комнату с легкостью и грацией расшалившейся девочки.
Устенька не могла не согласиться с большею половиной того, что говорил
доктор, и самым тяжелым для нее было то, что в ней как-то пошатнулась вера в любимых людей. Получился самый мучительный разлад, заставлявший думать без конца. Зачем
доктор говорит одно, а сам делает другое? Зачем Болеслав Брониславич, такой умный, добрый и любящий, кого-то разоряет и
помогает другим делать то же? А там, впереди, поднимается что-то такое большое, неизвестное, страшное и неумолимое.
— Я эту болезнь понимаю, только немцы ее лечить не могут, а тут надо какого-нибудь
доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и
помогать могут; я сейчас пошлю туда русского
доктора Мартын-Сольского.
— Что же вы нас оставляете в такую минуту,
доктор? — умоляюще заговорил Ефим Андреич. — Мы впотьмах живем, ничего не знаем, а вы — человек образованный…
Помогите хоть чем-нибудь!
…До вас, верно, дошла весть, что в сентябре месяце я почувствовал облегчение, которого уже почти не смел надеяться, так долго гнездилась во мне болезнь в разных проявлениях… Теперь я и дышу и двигаюсь… Очень
помог мне здешний уездный
доктор Казанский… До октября месяца я безвыездно жил здесь…
Там, по словам Бобрищева-Пушкина, есть опытный, хороший
доктор, который, может быть, найдет возможность
помочь мне чем-нибудь вдобавок к гидропатии, которою я теперь себя неутомимо лечу…
— Вставайте,
доктор! — кричала ему она, стуча рукою, — стыдно валяться. Кофейку напьемтесь. У меня что-то маленькая куксится; натерла ей животик бабковою мазью, все не
помогает, опять куксится. Вставайте, посмотрите ее, пожалуйста: может быть, лекарства какого-нибудь нужно.
И Женни дружилась с
доктором и искренно сожалела о его печальной судьбе, которой, по ее мнению,
помочь уж было невозможно.
Доктор ждал гостя. Он не обременял его никакими вопросами,
помог ему хорошенько обриться; на счастье, Розанов умел стричь, он наскоро поправил Райнерову стрижку, дал ему теплые сапоги, шапку, немного белья и выпроводил на улицу часа за полтора до рассвета.
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что
доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень
помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и
доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Я вспомнил, как сам просил еще в Уфе мою мать ехать поскорее лечиться; но слова, слышанные мною в прошедшую ночь: «Я умру с тоски, никакой
доктор мне не
поможет», — поколебали во мне уверенность, что мать воротится из Оренбурга здоровою.
Я умру с тоски; никакой
доктор мне не
поможет», — а также слова отца: «Матушка, побереги ты себя, ведь ты захвораешь, ты непременно завтра сляжешь в постель…» — слова, схваченные моим детским напряженным слухом на лету, между многими другими, встревожили, испугали меня.
Нелли не дала ему договорить. Она снова начала плакать, снова упрашивать его, но ничего не
помогло. Старичок все более и более впадал в изумление и все более и более ничего не понимал. Наконец Нелли бросила его, вскрикнула: «Ах, боже мой!» — и выбежала из комнаты. «Я был болен весь этот день, — прибавил
доктор, заключая свой рассказ, — и на ночь принял декокт…» [отвар (лат. decoctum)]
Я решился бежать к
доктору; надо было захватить болезнь. Съездить же можно было скоро; до двух часов мой старик немец обыкновенно сидел дома. Я побежал к нему, умоляя Мавру ни на минуту, ни на секунду не уходить от Наташи и не пускать ее никуда. Бог мне
помог: еще бы немного, и я бы не застал моего старика дома. Он встретился уже мне на улице, когда выходил из квартиры. Мигом я посадил его на моего извозчика, так что он еще не успел удивиться, и мы пустились обратно к Наташе.
Тотчас же она явилась у нас, привезя с собой на извозчике целый узел. Объявив с первого слова, что теперь и не уйдет от меня, и приехала, чтоб
помогать мне в хлопотах, она развязала узел. В нем были сиропы, варенья для больной, цыплята и курица, в случае если больная начнет выздоравливать, яблоки для печенья, апельсины, киевские сухие варенья (на случай если
доктор позволит), наконец, белье, простыни, салфетки, женские рубашки, бинты, компрессы — точно на целый лазарет.
Да, бог мне
помог! В полчаса моего отсутствия случилось у Наташи такое происшествие, которое бы могло совсем убить ее, если б мы с
доктором не подоспели вовремя. Не прошло и четверти часа после моего отъезда, как вошел князь. Он только что проводил своих и явился к Наташе прямо с железной дороги. Этот визит, вероятно, уже давно был решен и обдуман им. Наташа сама рассказывала мне потом, что в первое мгновение она даже и не удивилась князю. «Мой ум помешался», — говорила она.
— Мне уж советовали и другие, но никакие
доктора и оподельдоки не
помогут: мой недуг не физический…
— Он умер, он умер! — вскричала она, — сейчас он тут сидел, говорил со мною — и вдруг упал и сделался недвижим… Боже мой! неужели нельзя
помочь? И мамы нет! Панталеоне, Панталеоне, что же
доктор? — прибавила она вдруг по-итальянски: — Ты ходил за
доктором?
— Водосточная,
доктор, водосточная, и я даже тогда
помогал им писать проект.
Изыскивая, как бы и чем
помочь страдальцу и развлечь его, Терхов однажды привез к Егору Егорычу, с предварительного, разумеется, позволения от него, известнейшего в то время во всей Европе гомеопата-доктора, который, войдя к Егору Егорычу, первое, что сделал, — масонский знак мастера.
Когда же пришло третье извещение, что невестка вышла из близкой опасности, но что очень больна, что
доктора не могут ей
помочь и отправляют ее на кумыс, Степан Михайлович весьма прогневался на
докторов, говоря, что они людоморы, ничего не смыслят и поганят душу человеческую бусурманским питьем.
Свежих людей редко видят в палате № 6. Новых помешанных
доктор давно уже не принимает, а любителей посещать сумасшедшие дома немного на этом свете. Раз в два месяца бывает во флигеле Семен Лазарич, цирюльник. Как он стрижет сумасшедших и как Никита
помогает ему делать это и в какое смятение приходят больные всякий раз при появлении пьяного улыбающегося цирюльника, мы говорить не будем.
Эти простые слова тронули Боброва. Хотя его и связывали с
доктором почти дружеские отношения, однако ни один из них до сих пор ни словом не подтвердил этого вслух: оба были люди чуткие и боялись колючего стыда взаимных признаний.
Доктор первый открыл свое сердце. Ночная темнота и жалость к Андрею Ильичу
помогли этому.
— Послушайте, я догадываюсь, что вас терзает… Поверьте, мне вас глубоко жаль, и я готов
помочь вам… Но… голубушка моя, — в голосе
доктора послышались слезы,милый мой Андрей Ильич… не можете ли вы перетерпеть как-нибудь? Вы только вспомните, скольких нам трудов стоило побороть эту поганую привычку! Беда, если я вам теперь сделаю инъекцию… вы уже больше никогда… понимаете, никогда не отстанете.
— Без тебя тут до обеда приходила Юлия, — сказала она. — Как я поглядела, она не очень-то верит своему папаше. Пусть, говорит, вас лечит мой папа, но вы все-таки потихоньку напишите святому старцу, чтобы он за вас помолился. Тут у них завелся старец какой-то. Юличка у меня зонтик свой забыла, ты ей пошли завтра, — продолжала она, помолчав немного. — Нет, уж когда конец, то не
помогут ни
доктора, ни старцы.
Елена Андреевна(одна). Нет ничего хуже, когда знаешь чужую тайну и не можешь
помочь. (Раздумывая.) Он не влюблен в нее — это ясно, но отчего бы ему не жениться на ней? Она некрасива, но для деревенского
доктора, в его годы, это была бы прекрасная жена. Умница, такая добрая, чистая… Нет, это не то, не то…
— Был. «Довольно, говорит, валяться, выписывайся!» Я умолил
доктора, чтобы меня не отпускали отсюда… Хорошо здесь, — тихо, скромно… Вот — Никита Егорович, читаем мы с ним библию. Семь лет читал её, всё в ней наизусть знает и может объяснить пророчества… Выздоровлю — буду жить с Никитой Егорычем, уйду от отца! Буду
помогать в церкви Никите Егорычу и петь на левом клиросе…
Починяя мое белье или
помогая Карповне около печки, она то напевала, то говорила о своем Владимире, об его уме, прекрасных манерах, доброте, об его необыкновенной учености, и я соглашался с нею, хотя уже не любил ее
доктора.
— Я. На волоске ее жизнь была… Три дня она не разрешалась… Всех модных
докторов объехали, никто ничего не мог сделать, а я, слава богу,
помог без ножа и без щипцов, — нынче ведь очень любят этим действовать, благо инструменты стали светлые, вострые: режь ими тело человеческое, как репу.
Его высочество посетил одну статс-даму, которую застал в страшном горе: у нее был очень болен маленький сын, которому не могли
помочь тогдашние лучшие
доктора столицы.
«На поверку выходит, что это я
помог путям природы!» — мучительно подумал он, а потом, обратясь к Минодоре, сказал, чтобы она вышла к
доктору и попросила его еще раз завтра приехать; графа Хвостикова и Аделаиду Ивановну он услал в свои комнаты. Старушка поплелась, ведомая под руку Минодорой.
— Это, сударь, кто
доктором слывет, действительно так: а кто по-простонародью простыми травками да муравками пользует, так у нас и отроду-родясь про эти дипломы не слыхано. Этак во всякой деревне и барыне и бабке, которая дает больному лекарствица, какого знает, надо диплом иметь? Что это вы, сударь! Пока человек лекаря с дипломом-то сыщет, его уж и в поминанье запишут. Мы впросте
помогаем, чем умеем, и только; вот и все наши дипломы.
— Спасибо вам, гражданин
доктор, за капли. Уж так
помогли, так
помогли!.. Пожалуйте еще баночку.
— Терпи, терпи, — ласково бормотала Пелагея Ивановна, наклоняясь к женщине, —
доктор сейчас тебе
поможет…
Елена. Это пройдет… вот
доктор… он
поможет… О, какое несчастие!
— Подождите! Я
помогу вам… он сильно болен. Он двое суток лежал у меня. Берите под мышки… Был
доктор. Очень скверно…
5) Основатель разумной системы деятельно
помогал Беллю и Ланкастеру в утверждении их планов воспитания. Он дал первому в несколько раз более тысячи фунтов стерлингов. «Национальному комитету»
доктора Белля он дал 500 фунтов и предлагал подписать 1000, если эти народные школы будут открыты для всех детей, без различия сословий и религий. О предложении этом спорили в комитете два дня, и оно было отвергнуто весьма ничтожным большинством голосов. (См. протоколы комитета.)