Неточные совпадения
— Напрасно ж ты уважал меня в этом случае, — возразил с унылою
улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш
долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
Дальше ему все грезится ее стыдливое согласие,
улыбка и слезы, молча протянутая рука,
долгий, таинственный шепот и поцелуи в виду целого света.
Она шла еще тише, прижималась к его плечу и близко взглядывала ему в лицо, а он говорил ей тяжело и скучно об обязанностях, о
долге. Она слушала рассеянно, с томной
улыбкой, склонив голову, глядя вниз или опять близко ему в лицо, и думала о другом.
Слезы и
улыбка, молча протянутая рука, потом живая резвая радость, счастливая торопливость в движениях, потом
долгий,
долгий разговор, шепот наедине, этот доверчивый шепот душ, таинственный уговор слить две жизни в одну!
— Да, — отвечал с прежнею грустною
улыбкою Дубовский. — Теперь главная его султанша француженка, за которую он одних
долгов заплатил в Париже двадцать пять тысяч франков, и если б вот мы пришли немного пораньше сюда, так, наверное, увидали бы, как она прокатила по Невскому на вороной паре в фаэтоне с медвежьею полостью… Стоит это чего-нибудь или нет?
…Прошло дней пять в затаённом ожидании чего-то; постоялка кивала ему головою как будто ласковее, чем прежде, и
улыбка её, казалось, мягче стала,
дольше задерживалась на лице.
Сегодня Гордей Евстратыч был особенно в духе, потому что Михалко привез ему из Полдневской один старый
долг, который он уже считал пропащим. Несколько раз он начинал подшучивать над младшей невесткой Дуней, которая всего еще полгода была замужем; красивая, свежая, с русым волосом и ленивыми карими глазами, она только рдела и стыдливо опускала лицо. Красавец Архип, муж Дуни, любовался этим смущением своей молодайки и, встряхивая своими черными, подстриженными в скобу волосами, смеялся довольной
улыбкой.
Я ее, пожалуй, тебе отдам в
долг за свою цену: ты когда-нибудь отдашь, — сказал барин с самодовольной
улыбкой, которую он не мог удержать при мысли о том, что делает благодеяние.
Проживем длинный, длинный ряд дней,
долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с
улыбкой — и отдохнем.
Как бы в ответ на
долгий взгляд Буланина какая-то чудная
улыбка, слабая, грустная и ласковая, чуть-чуть тронула губы Сысоева, а ресницы его опять медленно опустились вниз с болезненным и усталым выражением.
Наступило молчание,
долгое, как столетие. Попугай громко скрипел, поворачиваясь в кольце. Аян шумно дышал, горе его было велико, безмерно; бешеная, стыдливая
улыбка дрожала в лице. Слова, услышанные им, были резки и сухи, как окрик всадника, несущегося по улице...
Временами ее худенькие ручки тянулись в
Долгой, ленивой истоме, и тогда в ее глазах мелькала на мгновение странная, едва уловимая
улыбка, в которой было что-то лукавое, нежное и ожидающее: точно она знала, тайком от остальных людей, о чем-то сладком, болезненно-блаженном, что ожидало ее в тишине и в темноте ночи.
— Так она закричала и убежала, — сказал корнет с неловкой
улыбкой, отвечая на
улыбку графа, имевшую на него такое
долгое и сильное влияние.
— Одно только противно: ежели эта барыня точно знала отца, — продолжал граф, открывая
улыбкой свои белые, блестящие зубы, — как-то всегда совестно за папашу покойного: всегда какая-нибудь история скандальная или
долг какой-нибудь. От этого я терпеть не могу встречать этих отцовских знакомых. Впрочем, тогда век такой был, — добавил он уже серьезно.
На лице ее засветилась прежняя
улыбка, и вся она ожила, посвежела, точно очнулась от
долгого сна.
Хозяева встали им навстречу, но
долгое время могли приветствовать их только знаками и телодвижениями, на которые гости, с своей стороны, отвечали одними
улыбками и поклонами: такой ужасный лай подняли четыре белые шавки, соскочившие при появлении чужих лиц с шитых подушек, на которых лежали.
Лишь изредка они обменивались незначительным односложным замечанием,
улыбкой или
долгим взглядом.
Чтобы хоть чем-нибудь сгладить неловкость своего молчания и скрыть борьбу, происходившую в нем, священник начал принужденно улыбаться, и эта
улыбка,
долгая, вымученная сквозь пот и краску лица, не вязавшаяся с неподвижным взглядом серо-голубых глаз, заставила Кунина отвернуться. Ему стало противно.
Экипаж после
долгой, убийственной езды по глинистой почве остановился наконец у подъезда. Два окна над самым подъездом были ярко освещены, из крайнего правого, выходившего из спальной Ольги, слабо пробивался свет, все же остальные окна глядели темными пятнами. На лестнице нас встретила Сычиха. Она поглядела на меня своими колючими глазками, и морщинистое лицо ее наморщилось в злую, насмешливую
улыбку.
Мы еще вменяли себе в гражданский
долг делать им грациозные книксены, приправленные сентиментальными
улыбками. Мы слыхали только, что поляки хотят свободы — и этого словца для нас было уже достаточно, чтобы мы, во имя либерализма, позволили корнать себя по Днепр, от моря до моря. Они говорили нам, что «это, мол, все наше» — мы кланялись и верили. Не верить и отстаивать «захваченное» было бы не либерально, а мы так боялись, чтобы кто не подумал, будто мы не либеральны.
Бейгуш с
улыбкой, в которой выражалась явная затруднительность дать ей какой-либо ответ на это, только плечами пожал; но из двух «вопросов», возбужденных Лидинькой, возник очень оживленный и даже горячий спор, в котором приняла участие большая часть присутствующих. И после
долгих пререканий порешили наконец на том, что ни снимать салоп, ни целовать руку мужчина женщине отнюдь не должен. Лидинька искренно торжествовала.
Капитан Петрович при слабом отблеске костра успел разглядеть горящие глаза Иоле, его воодушевленное лицо и молящую
улыбку. Неизъяснимое чувство любви, жалости и сознания своего братского
долга захватили этого пожилого офицера. Он понял, чего хотел Иоле, этот молодой орленок, горячий, смелый и отважный, достойный сын своего отца. Он понял, что юноша трепетал при одной мысли о возможности подобраться к неприятельскому судну и в отчаянном бою заставить замолчать австрийские пушки.
— Капитан Танасио Петрович, — отчеканивая каждое слово, произнес веско и значительно молодой офицер: — я в неоплатном
долгу перед родиной и моим королем… И если мне суждено погибнуть — я сделаю это, славя мою героическую маленькую родину со счастливой
улыбкой на устах!
Ночь морозная дышала
Тихой, крепкой красотой,
Даль туманная блистала
Под задумчивой луной.
И по улицам пустынным
Долго-долго я бродил…
Счастье, счастье! Чем, скажи мне,
Чем тебя я заслужил?
Эта грустная
улыбка,
Этот тихий разговор.
Этот вздох груди высокой,
Этот дивный
долгий взор, —
И кому же?.. О, за что же?
Чем я это заслужил?
Долго ночью этой чудной
Я домой не приходил.
Богомолка долго еще рассказывала. Много было странного и наивного, но она относилась ко всему с таким глубоким благоговением, что
улыбка не шла на ум. Лицо ее смотрело серьезно и успокоенно, как бывает у очень верующих людей после причастия. Видимо, из своего
долгого путешествия, полного тяжелых лишений, собеседница наша несла с собою в душе нечто новое, бесконечно для нее дорогое, что всю остальную жизнь заполнит теплом, счастьем и миром.
Взгляд Иоанна загорелся болезненно-злобным огнем, а черты лица исказились зверскою
улыбкою. Это было почти постоянным последствием
долгой беседы с его кровожадным любимцем.
С веселой, почти торжествующей
улыбкой вышел граф Алексей Андреевич из флигеля Минкиной. Забыты были и
долг, и клятва перед церковным алтарем. Изгнание властной домоправительницы, так недавно бесповоротно решенное графом, отличавшимся во всем другом железною волею и непоколебимою решимостью, таким образом, не состоялось. Минкина снова царствовала в его сердце. Такова была власть страсти над этим замечательным человеком.
— О, что касается до этого, то я люблю тебя, люблю так, как едва ли кто в состоянии любить, и пока сердце мое бьется, оно будет принадлежать исключительно тебе. Но этого мало. Мой
долг доставить тебе спокойствие, вернуть на твое прелестное личико
улыбку. Дорогая Маня, ты несчастлива, а я хочу, чтобы ты была счастлива.
Ему казалось, что и теперь, как тогда, семнадцать лет тому назад, он снова
долгое время будет принужден проходить сквозь строй едва заметных, но для него чересчур ясных приятельских насмешливых
улыбок.
— Мы исполним наш
долг, — отвечала княжна Юлия. — Но что бы ни случилось — ничто не разлучит меня с вами, и ничто не помешает мне любить вас, ничто не заставит меня выйти за другого. К тому же, — прибавила она с
улыбкой избалованной дочери, — мой отец будет говорить со мной об этом… а я сумею его тронуть и убедить…
Подвластность Пьера заключалась в том, что он не смел не только ухаживать, но не смел с
улыбкой говорить с другою женщиной, не смел ездить в клубы, на обеды, так, для того чтобы провести время, не смел расходовать деньги для прихотей, не смел уезжать на
долгие сроки, исключая как по делам, в число которых жена включала и его занятия науками, в которых она ничего не понимала, но которым она приписывала большую важность.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила
дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской
улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?