Неточные совпадения
— Камень — дурак. И дерево — дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома,
дороги, мосты и всякие вещи,
машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом стал проникать в настоящую философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного человека.
— Помилуйте, не могу: до железной
дороги восемьдесят верст, а
машина уходит со станции в Москву в семь часов вечера — ровно только, чтоб поспеть.
Именно ведь тем и хорош русский человек, что в нем еще живет эта общая совесть и что он не потерял способности стыдиться. Вот с победным шумом грузно работает пароходная
машина, впереди движущеюся
дорогой развертывается громадная река, точно бесконечная лента к какому-то приводу, зеленеет строгий хвойный лес по берегам, мелькают редкие селения, затерявшиеся на широком сибирском приволье. Хорошо. Бодро. Светло. Жизнь полна. Это счастье.
— На железную
дорогу, а поспеешь к
машине, так еще сторублевую!
До самого вечера Марья проходила в каком-то тумане, и все ее злость разбирала сильнее. То-то охальник: и место назначил — на росстани, где от
дороги в Фотьянку отделяется тропа на Сиротку. Семеныч улегся спать рано, потому что за день у
машины намаялся, да и встать утром на брезгу. Лежит Марья рядом с мужем, а мысли бегут по
дороге в Фотьянку, к росстани.
Оказывается, чуть-чуть
дороже обыкновенной швейной
машины и продается в рассрочку.
— Теперича, ежели Петенька и не шибко поедет, — опять начал Порфирий Владимирыч, — и тут к вечеру легко до станции железной
дороги поспеет. Лошади у нас свои, не мученные, часика два в Муравьеве покормят — мигом домчат. А там — фиюю! пошла
машина погромыхивать! Ах, Петька! Петька! недобрый ты! остался бы ты здесь с нами, погостил бы — право! И нам было бы веселее, да и ты бы — смотри, как бы ты здесь в одну неделю поправился!
Но вдруг я вскочил в ужасе. Мне отчетливо послышался скрежет
машины, частые толчки, как будто на гигантском катке катали белье… Казалось, я должен опять крикнуть что-то Урманову… Поэтому я быстро подбежал к окну и распахнул его… Ночь была тихая. Все кругом спало в серой тьме, и только по железной
дороге ровно катился поезд, то скрываясь за откосами, то смутно светясь клочками пара. Рокочущий шум то прерывался, то опять усиливался и наконец совершенно стих…
— От
машин жить
дороже и шуму больше.
— Видел я его даве: орелко… Нет, Матвеевна, не ладно. Ты куда, барин? — спросил меня старик, когда я пошел от вашгерда. — На
машину? Ну, нам с тобой по
дороге. Прощай, Матвеевна. А ты, Лукерья, что не заходишь к нам? Настя и то собиралась к тебе забежать, да ногу повихнула, надо полагать.
В глубине прииска, где
дорогу Панье загородила невысокая каменистая горка, виднелась довольно сложная золотопромывательная
машина; издали можно было разобрать только ряды стоек и перекладин, водяное колесо и крутой подъем, по которому подвозились на
машину пески.
— Гм… А не лучше ли было бы поставить три таких паровых
машин, как у Бучинского? Ведь оне стоили бы не
дороже канавы, а в случае окончания работ вы канаву бросите, а
машины продали бы.
Осыпаемые проклятиями романтиков, они молча отвечали громко — то пароходами, то железными
дорогами, то целыми отраслями науки, вновь разработанными, как геогнозия, политическая экономия, сравнительная анатомия, то рядом
машин, которыми они отрешали человека от тяжких работ.
Порою в этом адском шуме и возне
машин вдруг победительно и беззаботно вспыхнет весёлая песня, — улыбаюсь я в душе, вспоминая Иванушку-дурачка на ките по
дороге в небеса за чудесной жар-птицей.
Муж на железной
дороге, так
машиной убило.
Один раз
машина ехала очень скоро по железной
дороге.
Мужик отбежал от телеги, а
машина, как щепку, сбросила с
дороги телегу и лошадь, а сама не тряхнулась, пробежала дальше.
Я просидел у больного с полчаса, утешая и успокаивая его жену. Комната была убогая, но все в ней говорило о запросах хозяина. В углу лежала груда газет, на комоде и на швейной
машине были книги, и на их корешках я прочел некоторые
дорогие, близкие имена.
Все наши усовершенствования жизни: и железные
дороги, и телеграфы, и всякие
машины могут быть полезны для соединения людей, а потому и для приближения царства божия.
Только посмотреть на жизнь, ведомую людьми в нашем мире, посмотреть на Чикаго, Париж, Лондон, все города, все заводы, железные
дороги,
машины, войска, пушки, крепости, храмы, книгопечатни, музеи, 30-этажные дома и т. п., и задать себе вопрос, что надо сделать прежде всего для того, чтобы люди могли жить хорошо? Ответить можно наверное одно: прежде всего перестать делать всё то лишнее, что теперь делают люди. А это лишнее в нашем европейском мире — это 0,99 всей деятельности людей.
Вдруг зашумела
машина. Старшая девочка побежала назад, а меньшая — перебежала через
дорогу.
— Ни разу не был. У нас тут, кто в Томск съездил, тот уж и нос дерет, словно весь свет объездил. А вот скоро, пишут в газетах, к нам железную
дорогу проведут. Скажите, господин, как же это так?
Машина паром действует — это я хорошо понимаю. Ну, а если, положим, ей надо через деревню проходить, ведь она избы сломает и людей подавит!
— Что, Михайло Михайлыч, призадумались? Небось, приятно поглядеть на дела рук своих? В прошлом году на этом самом месте была голая степь, человечьим духом не пахло, а теперь поглядите: жизнь, цивилизация! И как всё это хорошо, ей-богу! Мы с вами железную
дорогу строим, а после нас, этак лет через сто или двести, добрые люди настроят здесь фабрик, школ, больниц и — закипит
машина! А?
Был уже поздний час и луна стояла полунощно, когда Я покинул дом Магнуса и приказал шоферу ехать по Номентанской
дороге: Я боялся, что Мое великое спокойствие ускользнет от Меня, и хотел настичь его в глубине Кампаньи. Но быстрое движение разгоняло тишину, и Я оставил
машину. Она сразу заснула в лунном свете, над своей черной тенью она стала как большой серый камень над
дорогой, еще раз блеснула на Меня чем-то и претворилась в невидимое. Остался только Я с Моей тенью.
Из-за туч выглянул месяц. Степь тонула в сумраке, только ковыль за
дорогою белел одинокими махрами и тихо, как живой, шевелился. На горизонте дрожало зарево от доменных печей завода, с рудника доносился мерный стук подъемной
машины.
Навернула
машина на колеса, сколько ей верст до Питера полагается, — и стоп. Вышел родитель из вагона, бороду рукой обмел, да так, не пивши, не евши, к военному министру и попер.
Дорогу не по вехам искать: прямо от вокзалу разворот до Главного штабу идет, пьяный не собьется.
Сегодня, для разнообразия, ходили на Финляндскую железную
дорогу и смотрели, как
машина свистит, а также порешили, что я завтра иду к ейному тятеньке и буду за нее свататься.
Августовское солнце сверкало.
Машина подлетала уже к Петровскому парку. Вдоль кустов желтой акации при
дороге во весь опор мчался молодой доберман-пинчер, как будто хотел догнать кого-то. Вдруг оглянулся на их
машину, придержал бег, выровнялся с
машиною, взглянул на сидевших в
машине молодыми, ожидающими глазами, коротко лаянул и ринулся вперед.
Чем меньше я дам работы народу, заменив ее
машинами, и чем
дороже продам ему свой товар, тем я больше наживу, — говорит фабрикант.