Неточные совпадения
С
ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж
дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
Тотчас же убили, всего каких-нибудь пять или десять минут назад, — потому так выходит, тела еще теплые, — и вдруг, бросив и тела и квартиру отпертую и зная, что сейчас туда люди прошли, и добычу бросив, они, как малые
ребята, валяются на
дороге, хохочут, всеобщее внимание на себя привлекают, и этому десять единогласных свидетелей есть!
Лежат они поперек
дороги и проход загораживают; их ругают со всех сторон, а они, «как малые
ребята» (буквальное выражение свидетелей), лежат друг на друге, визжат, дерутся и хохочут, оба хохочут взапуски, с самыми смешными рожами, и один другого догонять, точно дети, на улицу выбежали.
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по праздникам на
дорогах встречались группы рабочих; в будни они были чумазы, растрепанны и злы, в праздники приодеты, почти всегда пьяны или выпивши, шли они с гармониями, с песнями, как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с казармами. Однажды кучка таких веселых
ребят, выстроившись поперек
дороги, крикнула ямщику...
Кажется, я миновал дурную
дорогу и не «хлебных» лошадей. «Тут уж пойдут натуральные кони и
дорога торная, особенно от Киренска к Иркутску», — говорят мне. Натуральные — значит привыкшие, приученные, а не сборные. «Где староста?» — спросишь, приехав на станцию… «Коней ладит, барин. Эй,
ребята! заревите или гаркните (то есть позовите) старосту», — говорят потом.
Эх, старый! Девке воля
Милей всего. Ни терем твой точеный,
Ни соболи, бобры, ни рукавички
Строченые не
дороги; на мысли
У девушки Снегурочки другое:
С людьми пожить; подружки нужны ей
Веселые, да игры до полночи,
Весенние гулянки да горелки
С
ребятами, покуда…
Вторая категория днем спит, а ночью «работает» по Москве или ее окрестностям, по барским и купеческим усадьбам, по амбарам богатых мужиков, по проезжим
дорогам. Их работа пахнет кровью. В старину их называли «Иванами», а впоследствии — «деловыми
ребятами».
А в те поры деньги были
дороги, вещи — дешевы, гляжу я на них, на мать твою с отцом — экие
ребята, думаю, экие дурачишки!
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их — теплые тоже
ребята; ругай других больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с
дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем не было ничего. Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не хочу читать — осерчал.
— Так! — продолжал Рыбин сурово и важно. — Я тоже думаю, что знал. Не смерив — он не прыгает, человек серьезный. Вот,
ребята, видали? Знал человек, что и штыком его ударить могут, и каторгой попотчуют, а — пошел. Мать на
дороге ему ляг — перешагнул бы. Пошел бы, Ниловна, через тебя?
Ну, а зимой, бог даст, в Петербург переедем, увидите людей, связи сделаете; вы теперь у меня
ребята большие, вот я сейчас Вольдемару говорил: вы теперь стоите на
дороге, и мое дело кончено, можете идти сами, а со мной, коли хотите советоваться, советуйтесь, я теперь ваш не дядька, а друг, по крайней мере, хочу быть другом и товарищем и советчиком, где могу, и больше ничего.
— Нечего делать, — сказал Перстень, — видно, не доспел ему час, а жаль, право! Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется! А теперь дозволь, государь, я тебя с
ребятами до
дороги провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и говорить с твоею милостью, да что ж делать, без меня тебе отселе не выбраться!
— Молчи! — сурово сказал отец, усаживая её. — Я свиньям не потатчик. Эй,
ребята, проводите-тка
дорогих гостей по шее, коли им пряники не по зубам пришлись!
Захватя сих калмыцких
ребят, употребляли они их на той степи за вожей ради показания
дорог.
— Эки нарядные
ребята! — сказал Назарка. — Ровно уставщики длиннополые, — и он промаршировал по
дороге, передразнивая их.
— Тс, тише! что ты орешь, дуралей! — перервал тот же поляк. — Иль ты думаешь, что от твоего лба пуля отскочит? Смотри, ясновельможный шутить не любит. Пойдемте,
ребята. А ты, хозяин, ступай пе???редом да выведи нас на большую
дорогу.
— На коня, добрые молодцы! — закричал Малыш. — Эй ты, рыжая борода, вперед!.. показывай
дорогу!.. Ягайло, ступай возле него по правую сторону, а ты, Павша, держись левой руки. Ну,
ребята, с богом!..
— Нет, Юрий Дмитрич! — отвечал решительным голосом запорожец. — Долг платежом красен. Вчера этот бездельник прежде всех отыскал веревку, чтоб меня повесить. Рысью,
ребята! — закричал он, когда вся толпа выехала на твердую
дорогу.
— Какое! Восьмеро
ребят, мал мала меньше, — отвечал один из пильщиков, — да такой уж человек бесшабашный. Как это попадут деньги — беда! Вот хоть бы теперь: всю
дорогу пьянствовал. Не знаю, как это, с чем и домой придет.
— Ну вот еще, будешь нам рассказывать! Он, вестимо он! Ах, он…
Ребята, давай мне его сюда, давай сюда!.. Ступай, догоняй; всего одна
дорога; да живо… испуган зверь, далеко бежит… Ну!
— Теперь слушайте,
ребята! — продолжал Рославлев. — Ты, я вижу, господин церковник, молодец! Возьми-ка с собой человек пятьдесят с ружьями да засядь вон там в кустах, за болотом, около
дороги, и лишь только неприятель вас минует…
— Коня! — закричал он вдруг, будто пробудившись от сна. Дайте мне коня… я вас проведу,
ребята, мы потешимся вместе… вам вся честь и слава, — мне же… — он вскочил на коня, предложенного ему одним из казаков и, махнув рукою прочим, пустился рысью по
дороге; мигом вся ватага повскакала на коней, раздался топот, пыль взвилась, и след простыл…
Был Настин черед стряпаться, но она ходила домой нижней
дорогой, а не рубежом. На другое утро
ребята, ведя раненько коней из ночного, видели, что Степан шел с рубежа домой, и спросили его: «Что, дядя Степан, рано поднялся?» Но Степан им ничего не отвечал и шибко шел своей
дорогой. Рубашка на нем была мокра от росы, а свита была связана кушаком. Он забыл ее развязать, дрожа целую ночь в ожидании Насти.
— Ну, последнее слово,
ребята, — два целковых! — крикнул Грузов, подымая высоко над головой футляр и вертя им. — Самому
дороже… Ну — раз! два!
Убедившись, что жена и
ребята крепко-накрепко спали, он осторожно, чуть дыша, спустился с печи и стал приготовляться в
дорогу.
— А, опять у меня на плотине отдыхать задумал? Видишь ты, какую себе моду завел. Погоди, поставлю на тот год «фигуру» (крест), так небойсь, не станешь по
дороге, как в заезжий дом, на мою плотину заезжать… Э, а что ж это он так шумит, как змеек с трещоткой, что
ребята запускают в городе? Надо, видно, опять за явором притаиться да посмотреть.
Пошли мы дальше.
Дорогой поговорили меж собой и все так порешили, чтобы за Бураном смотреть. Меня
ребята выбрали вожатым; мне, значит, привалами распоряжаться, порядки давать; ну а Бурану все же впереди идти, потому что он с дороги-то не сбивается. Ноги у бродяги привычные: весь изомрет, а ноги-то все живы, — идет себе, с ноги на ногу переваливается. Так ведь до самой смерти все старик шел.
«Все ли вы,
ребята, с этими женщинами на поселении жить соглашаетесь или
дорогой идти, потом бросить?»
Ну, сели, поехали. До свету еще часа два оставалось. Выехали на
дорогу, с версту этак проехали; гляжу, пристяжка у меня шарахнулась. Что, думаю, такое тут? Остановил коней, оглядываюсь: Кузьма из кустов ползет на
дорогу. Встал обок
дороги, смотрит на меня, сам лохмами своими трясет, смеется про себя… Фу ты, окаянная сила! У меня и то кошки по сердцу скребнули, а барыня моя, гляжу, ни жива ни мертва…
Ребята спят, сама не спит, мается. На глазах слезы. Плачет… «Боюсь я, говорит, всех вас боюсь…»
Как полированные, блестели по
дороге широкие следы деревянных полозьев с крапинками золотистого лошадиного навоза, кричали выползавшие из хат
ребята, и со звонким лаем носились собаки за тяжелым вороньем, грузно приседавшим над черными пятнами старых помоев.
Спервоначалу девицы одна за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу на рукава аль на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики со старухами, ни подростки с малыми
ребятами. Всех одарила щедрая рука Патапа Максимыча: поминали б
дорогую его Настеньку, молились бы Богу за упокой души ее.
— Чтой-то, батька, какой ноне спесивый стал, — возразила Никитишна. — Заночевал бы, завтра пообедал бы. Чуть брожу, а для гостя
дорогого знатный бы обедец состряпала. Наши ключовски
ребята лось выследили, сегодня загоняли и привезли. Я бы взяла у них лосиного мясца, да такое б тебе кушанье состряпала, хоть царю самому на стол. Редко ноне лосей-то стали загонять. Переводятся что-то.
Один раз пошел я с
ребятами на большую
дорогу лошадей стеречь и вижу — идет солдат с сумочкой за плечами.
— Айда!.. Айда,
ребята! — закричали зычные голоса, и много бурлаков кинулись в мурьи сбираться в путь-дорогу.
Бедный что-то такое поймет, уступит богатому, предоставит своим
ребятам по-прежнему чахнуть с голоду, а дочь свою пошлет
дорогою Сонечки Мармеладовой.
—
Ребята, пустите с
дороги, старшина с писарем идет!
Дорогой мой товарищ, вы должны справиться, и не средне, а очень хорошо, должны уметь быть агитатором и пропагандистом, должны суметь подойти к рабочим
ребятам, взять от них все лучшее и дать им все лучшее свое. А еще нужно забыть себя, забыть слово «я», раствориться в массе и думать «мы».
Хотелось домой идти одной, но пришлось идти с
ребятами, и по
дороге спорила, что-то доказывала, горячилась. А потом, дома, было на душе очень грустно, и даже немножко поплакала в подушку, когда все в квартире заснули. Должно быть, чтобы быть великим шарлатаном, нужно иметь в душе великую грусть.
— Все деревня! — сурово отозвался Ведерников. — Сейчас ругался с
ребятами в курилке. Вы для деревни забываете завод, для вас ваше хозяйство
дороже завода. А они: «Ну да! А то как же! Самое страдное время, мы рожь косили. Пусть штрафуют». — «Дело не в штрафе, а это заводу вредит, понимаете вы это дело?» — «Э! — говорят, — на каком месте стоял, на том и будет стоять». Во-от! Что это за рабочие? Это чужаки, только оделись в рабочие блузы. Гнать нужно таких с завода.
На откосе рощи, за канавою
дороги, водоносы расположились на отдых. Кувшины и бидоны, полные сверкающей водой, рядком стояли на валу канавы, а
ребята лежали под березами, сплетшись в одну огромную, живописную кучу. В зеленой тени сверкали золотистые, бронзовые и оливковые тела, яркими цветами пестрели женские косынки и блузки.
Третье препятствие еще меньше существует для хозяйки. Она не боится того, что подача этого ломтика ослабит энергию Мавриных
ребят и поощрит их к праздности и попрошайничеству, потому что она знает, что и эти
ребята понимают, как
дорог ей ломоть, который она отрезает им.
Так ничтожно то, что могут сделать один, два человека, десятки людей, живя в деревне среди голодных и по силам помогая им. Очень мало. Но вот что я видел в свою поездку. Шли
ребята из-под Москвы, где они были в пастухах. И один заболел и отстал от товарищей. Он часов пять просидел и пролежал на краю
дороги, и десятки мужиков прошли мимо его. В обед ехал мужик с картофелем и расспросил малого и, узнав, что он болен, пожалел его и привез в деревню.
По
дороге от деревни, держась за руку, шли Стенька Верхотин и Таня. Какие славные
ребята: и тут, на отдыхе, не бросают общественной работы. Он помогал в деревне организовать комсомольскую ячейку, она развернула широкую работу в женотделе. И как хорошо идут, держась за руку, — какая хорошая товарищеская пара!
Крестьяне доделывают постройки, возят навоз, скотина голодает на высохшем пару, ожидая отавы. Коровы и телята зыкаются с поднятыми крючковато хвостами, бегают от пастухов со стойла.
Ребята стерегут лошадей по
дорогам и обрезам. Бабы таскают из леса мешки травы, девки и девочки вперегонку друг с другом ползают между кустов по срубленному лесу, собирают ягоды и носят продавать дачникам.