Неточные совпадения
Он долго сидел в этой тишине, сидел неподвижно, опасаясь спугнуть дремоту разума, осторожно наблюдая, как погружаются в нее все впечатления дня; она тихонько
покрывала день, как
покрывает снег вспаханное поле, кочковатую
дорогу.
Сеть из винограда, плющей и миртов
покрывала коттедж сверху донизу. С галереи видно было море, с другой стороны —
дорога в город.
От слободы Качуги пошла
дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не
покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной. На последней станции все горы; но я ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в
дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.
Тихо светит по всему миру: то месяц показался из-за горы. Будто дамасскою дорого́ю и белою, как снег, кисеею
покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен.
Пришла зима. Выпал глубокий снег и
покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно сад опять распустился белыми листьями… В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и запах мягкого снега…
Катря и Домнушка все-таки укутали барышню в большую шаль, ноги
покрыли одеялом, а за спину насовали подушек. Но и это испытание кончилось, — Антип растворил ворота, и экипаж весело покатил на Самосадку. Мелькнула контора, потом фабрика, дальше почерневшие от дыма избушки Пеньковки, высокая зеленая труба медного рудника, прогремел под колесами деревянный мост через Березайку, а дальше уже начинался бесконечный лес и тронутые первою зеленью лужайки.
Дорога от р. Березайки пошла прямо в гору.
Первый зимний путь, если снег выпал ровно, при тихой погоде, если он достаточно
покрывает все неровности
дороги и в то же время так умеренно глубок, что не мешает ездить тройками в ряд, — бывает у нас на Руси великолепно хорош.
Мне было неловко видеть ее печаль при свидании с нами; я сознавал, что мы сами по себе ничто в ее глазах, что мы ей
дороги только как воспоминание, я чувствовал, что в каждом поцелуе, которыми она
покрывала мои щеки, выражалась одна мысль: ее нет, она умерла, я не увижу ее больше!
В поздний путь, на дворе поздняя осень, туман лежит над полями, мерзлый, старческий иней
покрывает будущую
дорогу мою, а ветер завывает о близкой могиле…
Глубокий снег
покрывал кладбище, так что нужно было разгребать
дорогу лопатами, чтоб дойти до могилы; памятника еще не существовало, а стоял простой белый крест, на котором даже надписи никакой не значилось.
От времени до времени, прорываясь сквозь чащу леса, скользил вдоль просеки яркий луч восходящего солнца; но по обеим сторонам
дороги густой мрак
покрывал все предметы.
Уж ночь была, светила луна, мороз
покрыл лужи пленками серебра. Фома шел по тротуару и разбивал тростью эти пленки, а они грустно хрустели. Тени от домов лежали на
дороге черными квадратами, а от деревьев — причудливыми узорами. И некоторые из них были похожи на тонкие руки, беспомощно хватавшиеся за землю…
Наши приятели, распростясь с начальником отряда, отправились в
дорогу и, догнав в четверть часа пленных, были свидетелями восторгов кирасирского офицера.
Покрывая поцелуями портрет своей любезной, он повторял: «Боже мой, боже мой! кто бы мог подумать, чтоб этот казак, этот варвар имел такую душу!.. О, этот русской достоин быть французом! Il est Francais dans l'вame!» [Он француз в душе! (франц.)]
— Это прелесть! это чудо что такое!.. Это совершенство! — восхищалась дама,
покрывая все довольно громким смехом. — Представьте себе, господа, бедного Рафаэля, который мазилкой мост красит на большой
дороге! или Канову, который тумбы обтесывает!.. Это чудо! Это совершенство! прелесть! Ну, а певцов, скульпторов, музыкантов, актеров: их всех куда девать?
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него
покрывало и открывает дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на
дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.
Она вырывается, оставив в руках сторожей свое верхнее
покрывало, и еще быстрее бежит назад прежней
дорогой.
Голову ее
покрывала дорогая черная шаль; одета она была в короткий бархатный шушун оливкового цвета и темно-синюю мериносовую юбку; белые руки, чинно сложенные у груди, поддерживали друг дружку.
В
дороге он ограничивал свою наблюдательность трактирами, честолюбие его удовлетворялось названиями сиятельства и светлости от трактирной прислуги; любознательность не шла далее
покроя платья.
В то самое время, как «Морской сборник» поднял вопрос о воспитании и Пирогов произнес великие слова: «Нужно воспитать человека!», — в то время, как университеты настежь распахнули двери свои для жаждущих истины, в то время, как умственное движение в литературе, преследуя титаническую работу человеческой мысли в Европе, содействовало развитию здравых понятий и разрешению общественных вопросов: — в это самое время сеть железных
дорог готовилась уже
покрыть Россию во всех направлениях и начать новую эру в истории ее путей сообщения; свободная торговля получила могущественное развитие с понижением тарифа; потянулась к нам вереница купеческих кораблей и обозов; встрепенулись и зашумели наши фабрики; пришли в обращение капиталы; тучные нивы и благословенная почва нашей родины нашли лучший сбыт своим богатым произведениям.
Накануне был зазимок, снег неровно
покрыл поля,
дорогу и крыши; и нынче, как бы для праздника, день был красный, солнечный и морозный, так что издалека было и слышно, и видно.
В поле ветер веет,
Травку колыхает,
Путь мою
дорогу —
Пылью
покрывает.
Покрыли рогожечкой, да в острог и повезли, —
дорогой умер.
Понурив голову, неспешными шагами пошел Патап Максимыч домой. Мимоходом велел Пантелею Алексея к нему позвать да пару саврасых вяток в тележку на железных осях заложить. А сиденье в тележке наказал
покрыть персидским ковром, на котором сам выезжал в дальнюю
дорогу.
Потом идет снег и
покрывает дорогу ухабами, единственными в свете, укачивающими до морской болезни; потом весна и грязь, потом опять ремонт — и так из года в год.
Третий распорядился в своем участке
покрыть дорогу слоем глины в пол-аршина.
В моих ушах еще звучит пронзительный свисток локомотива, шумят колеса поезда — и весь этот шум и грохот
покрывают дорогие моему сердцу слова...
Похоронили Андрея Ивановича на самом конце кладбища, в одном из последних разрядов. Был хмурый весенний день. В колеях
дорог стояла вода, по откосам белел хрящеватый снег, покрытый грязным налетом, деревья были голы, мокрая буро-желтая трава
покрывала склоны могил, в проходах гнили прошлогодние листья.
Особенной свежестью росы еще отзывался этот воздух. Ночи стали уже холодные, и вниз по лощине, куда Теркин повернул по
дороге в овражек, белая пелена
покрывала озимые всходы. И по деревьям овражка ползли разрывчатые куски жидкого тумана.
Через
дорогу, за канавою, засаженною лозинами, желтела зреющая рожь. Горизонт над рожью был свинцового цвета, серые тучи сплошь
покрывали небо. Но тучи эти не грозили дождем, и от них только чувствовалось уютнее и ближе к земле. С востока слабо дул прохладный, бодрящий ветер.
Она вышла уже на почтовую
дорогу. Вдруг ребенок пронзительно вскрикнул, и на этот крик молодая женщина тоже ответила криком. Она прижала маленькое, холодное личико к своим губам и
покрыла его лихорадочными поцелуями.
Старинный персидский ковер
покрывал пол, а на преддиванном столе, покрытом бархатною скатертью, стояла
дорогая касельская лампа.
Марфа, важно раскинувшись по скамье с задком, в
дорогом кокошнике, горящем алмазами и другими драгоценными камнями, в штофном струистом сарафане, в богатых запястьях и в длинных жемчужных серьгах, с головою полуприкрытою шелковым с золотою оторочкой
покрывалом, сидела по правую сторону между бояр; рядом с нею помещалась Наталья Иванова, в парчовом повойнике, тоже украшенном самоцветными камнями, в
покрывале, шитом золотом по червчатому атласу, и в сарафане, опушенном голубою камкой.
— Согласен, согласен,
дорогая моя! —
покрывал он поцелуями ее руки.
Марфа, важно раскинувшись на скамье с задком, в
дорогом кокошнике, горящем алмазами и другими драгоценными камнями, в штофном струистом сарафане, в богатых запястьях и в длинных жемчужных серьгах, с головой полуприкрытой шелковым с золотой оторочкой
покрывалом, сидела по правую сторону между бояр; рядом с ней помещалась Настасья Ивановна, в парчовом повойнике, тоже украшенном самоцветными камнями, в
покрывале, шитом золотом по червачному атласу, и в сарафане, опушенном голубой камкой.
— Княжна, Людмила,
дорогая! — схватил ее руки князь и стал
покрывать их горячими поцелуями.
Князь молча смотрел на нее восторженным взглядом и чуть в первую минуту не позабыл взять и поцеловать протягиваемую ею руку. Наконец он опомнился, схватил эту
дорогую руку, которую он считал своею, и стал
покрывать ее горячими поцелуями.
— Наконец-то я вижу тебя,
дорогая моя Рена! — воскликнула Анжелика Сигизмундовна,
покрывая поцелуями лицо дочери.
Нефора покрылась темным
покрывалом и велела проводнику вести мула по
дороге к Мареотидскому озеру, где на берегу, в известной ей местности, жил христианский епископ.