Неточные совпадения
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам
императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед
дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Кажется, ни за что не умрешь в этом целебном, полном неги воздухе, в теплой атмосфере, то есть не умрешь от болезни, а от старости разве, и то когда заживешь чужой век. Однако здесь оканчивает жизнь
дочь бразильской
императрицы, сестра царствующего императора. Но она прибегла к целительности здешнего воздуха уже в последней крайности, как прибегают к первому знаменитому врачу — поздно: с часу на час ожидают ее кончины.
Лишенная возможности воспитать дома
дочь, потому что должна была уступить желанию
императрицы Марии Феодоровны видеть в институтах
дочерей хороших фамилий, княгиня надеялась, что по крайней мере мальчиков она воспитает у себя дома, вдали от «растлевающего петербургского влияния»; но и в этом она ошиблась.
Эту единственную свою
дочь бабушка, в угождение
императрице, но против своего желания, должна была записать в институт, и это было для нее первым толчком горя в ее двери.
— Никогда ничего подобного серьезно я не говорила и никаких мер для распространения слухов, будто я
дочь покойной русской
императрицы Елизаветы Петровны, не предпринимала.
«Принцесса Елизавета,
дочь покойной
императрицы Всероссийской Елизаветы Петровны, — писала она, — умоляет императора Оттоманов о покровительстве».
В другом письме (от 26 июля) генерал-прокурор сообщил князю Голицыну, что английский посланник уверял
императрицу, что «всклепавшая на себя имя» есть
дочь пражского трактирщика, и потому советовал послать к ней протестантского пастора, которому, может быть, удастся выведать истину.
Завещание
императрицы Елизаветы Петровны сделано в пользу одной ее
дочери, в нем не упоминается о моем брате. Было бы слишком долго объяснять здесь причину этого, достаточно сказать, что он в настоящее время предводительствует племенами, всегда верными законным своим государям и теперь поддерживающими права Елизаветы II.
Стесненные денежные обстоятельства принцессы породили во мне новые подозрения в ее происхождении, и я несколько раз спрашивал ее, кто она такая, и каждый раз она называла себя русскою великою княжной,
дочерью покойной
императрицы Елизаветы Петровны.
Все эти предания отличаются местными подробностями, но сводятся на следующее:
императрица Елизавета вступила в тайный брак с Разумовским и имела детей — сына и
дочь.
— Повторяю, что сказала прежде: сама себя
дочерью русской
императрицы я никогда не выдавала. Это выдумка не моя, а других.
Чарномский показал, что князь Радзивил, сев в Венеции на корабль варварийского капитана, чтоб ехать в Константинополь, объявил своим спутникам, что отправляющаяся с ним к султану принцесса есть
дочь покойной
императрицы всероссийской Елизаветы Петровны.
Мы свиделись, и в разговоре со мной князь намекнул, что я могу быть весьма полезною для Польши, так как ему от сопровождавших его французских офицеров положительно известно, что я законная
дочь покойной русской
императрицы Елизаветы Петровны, имею неотъемлемое право на русскую корону, и если достигну престола, то в вознаграждение за содействие, которое окажут мне поляки, должна буду возвратить Польше Белоруссию и заставить Пруссию и Австрию восстановить Польшу в пределах 1772 года.
Духовное завещание блаженной памяти
императрицы Елизаветы Петровны, составленное в пользу
дочери ее, цело и находится в надежных руках.
Гали мне часто говаривал, что я законная
дочь русской
императрицы Елизаветы Петровны; то же постоянно говорили мне и другие окружавшие меня люди.
Стали обращаться к князю Карлу Радзивилу, находившемуся с ней в ежедневных почти сношениях, и «пане коханку», под условием строжайшей тайны, каждому рассказывал, что это
дочь русской
императрицы Елизаветы, рожденная от тайного брака, и приехала из Германии, чтобы под его покровительством ехать в Константинополь.
Вследствие этих посещений, в декабре 1773 года разнесся в Оберштейне слух, что в этом замке под именем принцессы Владимирской живет прямая наследница русского престола, законная
дочь покойной
императрицы Елизаветы Петровны, великая княжна Елизавета.
Доманский смутился. Но, несколько оправившись и придя в себя, с наглостью «отрекся от данного прежде показания, утверждая, что никогда не говорил при следствии приписываемых ему фельдмаршалом слов». Наглость поляка вывела князя Голицына из терпения. Он грозил ему строгим наказанием за ложь, но Доманский стоял на своем, говоря, что никогда не слыхал, чтобы графиня Пиннеберг называла себя
дочерью русской
императрицы. Не было никаких средств образумить упрямого шляхтича.
Мог ли русский народ признать своею государыней женщину, не знавшую по-русски, «великую княжну», о которой до того никто не слыхивал, ибо ни о браке
императрицы Елизаветы, ни о рождении ею
дочери никогда не было объявлено, а если и ходили о том слухи, то одни им верили, а другие, составлявшие громадное большинство, или не верили, или вовсе не знали о существовании княжны Таракановой?
Орлова, находившегося еще за границей, она благодарила за искусное задержание самозванки, а князю Голицыну писала, что женщина, выдающая себя за
дочь покойной
императрицы Елизаветы Петровны, со свитой своею задержана на русской эскадре, с которою контр-адмирал Грейг придет в Ревель или в Кронштадт, как скоро лед дозволит кораблям войти в рейд.
Вот этот манифестик: «В духовном завещании
императрицы Всероссийской Елизаветы, сделанном в пользу
дочери ее Елизаветы Петровны (?), сказано: «
дочь моя, Елизавета Петровна, наследует мне и будет управлять так же самодержавно, как и я управляла».
Смущенный и совершенно растерянный, Доманский сказал пленнице, что она в разговорах с ним действительно называла себя
дочерью русской
императрицы Елизаветы Петровны.
Но каждый раз, чтоб отделаться от подобных расспросов, я шутливо отвечала: «Да принимайте меня за кого вы хотите: пусть буду я
дочь турецкого султана или персидского шаха или русской
императрицы; я и сама ничего не знаю о своем рождении».
Духовник стал увещевать пленницу с полным раскаянием сознаться во всех злых намерениях против государыни и в том, что она выдавала себя за
дочь покойной
императрицы Елизаветы Петровны.
В Пизе и вообще во владениях тосканских ходили уже слухи, что под именем графини Селинской скрывается
дочь покойной русской
императрицы, «опасная (?) соперница» Екатерины.
В октябре 1740 года, когда
императрица Анна Иоанновна умирала, временщик Бирон искал себе союзников и клевретов среди придворных. Миних внушал ему страх своими успехами, коварного Остермана он также опасался. Между тем, временщик мечтал выдать свою
дочь за герцога Брауншвейгского Антона или женить сына на Анне Леопольдовне, но эти мечты были разрушены самой
императрицей — она устроила брак Анны с Антоном и назначила наследником только что родившегося у них сына Ивана.
После Рымникской победы, пожалованный в графы и Русской, и Священной Римской империи, Александр Васильевич с гордостью написал письмо к своей
дочери, начав его словами: «Comtess de deux empires», говорит, что чуть не умер от удара, будучи осыпан милостями
императрицы.
Императрица-мать поняла все несчастье; она не находила ни слов, ни слез, чтобы выразить все, ею испытываемое: она оставалась неподвижною. Великий князь встал, вошел в алтарь и переговорил потихоньку с духовником императрицы-матери, отцом Криницким, который тотчас же направился медленными шагами к своей августейшей духовной
дочери и сказал, подавая ей крест...
Императрица часто, как мы знаем, от увеселения переходила к посту и молитвам. Начинались угрызения совести и плач о грехах. Она требовала к себе духовника. И являлся он, важный, степенный, холодный, и тихо и плавно лились из уст его слова утешения. Мало-помалу успокаивалась его державная духовная
дочь и в виде благодарности награждала его землями, крестьянами и угодьями. Одно его имение на Неве стоило больших денег.
Первая с восторгом начала передавать о приеме, оказанном ей и ее
дочерям во дворце, о ласковом обращении
императрицы Марии Федоровны, о милостивых словах императора Павла Петровича, об обворожительной любезности фрейлины Нелидовой.
Эта «молодая графиня Разумовская», титулованная так и в камер-фурьерских журналах, была родная племянница Алексея и Кирилла Разумовских,
дочь их покойного брата Данилы, Авдотья Даниловна, фрейлина
императрицы.
—
Дочерью, — отвечала
императрица, — она счастливо явилась на свет в нынешнюю ночь.
Стояло начало декабря 1745 года. Василий Иванович хотя и состоял уже в действительной службе, зачисленный в нее вскоре после воцарения
императрицы Елизаветы Петровны, но, по обычаю того времени, только числился в ней, проживая в деревне. Он и теперь прибыл лишь для того, чтобы самому сдать сына и при случае удостоиться чести лицезреть монархиню,
дочь его благодетеля и крестного отца.
Они продолжали еще вести неустанную борьбу излюбленными ими подпольными средствами с митрополитом Сестренцевичем, с одной стороны, и православною придворною партией, к которой принадлежали, между прочим, Дмитревский, Оленин и Похвиснев с
дочерью и во главе которой стояла
императрица Мария Федоровна.
Мысль, что через него приютит
дочь в институт под покров самой
императрицы и, может быть, добудет себе местечко с порядочным жалованьем, заставила Горлицына обратиться к прежнему своему товарищу.
— Ты сам сообрази… Меня все признали, родной дядя, даже
императрице самой представили, я ей понравилась и своим у нее человеком стала… Вдруг хватают разыскиваемого убийцу моей матери, а он околесицу городит, что я не я, а его
дочь Татьяна Берестова… Язык-то тебе как раз за такие речи пообрежут. Тебе беда, а не мне… Я отверчусь… Коль уж очень туго придется, сама пойду к государыне, сама ей во всем как на духу признаюсь и попрошу меня в монастырь отпустить…
Его
дочь, его, выросшего в доме своей матери, знаменитой Авдотьи Борисовны, принимавшей посещения
императриц, его, знакомство с которым считалось за великую честь, его, проведшего свою жизнь рыцарем без страха и упрека…