Неточные совпадения
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с
другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском
сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
На
другое утро, во вторник, Алексей Александрович, проснувшись, с удовольствием вспомнил вчерашнюю победу и не мог не улыбнуться, хотя и желал казаться равнодушным, когда правитель канцелярии, желая польстить ему,
сообщил о слухах, дошедших до него, о происшедшем в комиссии.
Гостья уже хотела было приступить к делу и
сообщить новость. Но восклицание, которое издала в это время дама приятная во всех отношениях, вдруг дало
другое направление разговору.
— Противузаконная, однако ж, вещь, — сказал Вишнепокромов, — капиталы не должны быть в одних <руках>. Это теперь предмет трактатов во всей Европе. Имеешь деньги, — ну,
сообщай другим: угощай, давай балы, производи благодетельную роскошь, которая дает хлеб мастерам, ремесленникам.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно
сообщит ее
другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а
другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
— Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя… Зачем ты, Дуня! — заговорила в смущении Пульхерия Александровна, — это я, вправду, ехала сюда, всю дорогу мечтала, в вагоне: как мы увидимся, как мы обо всем
сообщим друг другу… и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что я! Я и теперь счастлива… Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива, что тебя вижу, Родя…
Далее Соня
сообщала, что помещение его в остроге общее со всеми, внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на нарах, подстилая под себя войлок, и
другого ничего не хочет себе устроить.
Выслушав этот рассказ, Клим решил, что Иноков действительно ненормальный и опасный человек. На
другой день он
сообщил свое умозаключение Лидии, но она сказала очень твердо...
— Беседуя с одним, она всегда заботится, чтоб
другой не слышал, не знал, о чем идет речь. Она как будто боится, что люди заговорят неискренно, в унисон
друг другу, но, хотя противоречия интересуют ее, — сама она не любит возбуждать их. Может быть, она думает, что каждый человек обладает тайной, которую он способен
сообщить только девице Лидии Варавка?
При второй встрече с Климом он
сообщил ему, что за фельетоны Робинзона одна газета была закрыта,
другая приостановлена на три месяца, несколько газет получили «предостережение», и во всех городах, где он работал, его врагами всегда являлись губернаторы.
— Ночью будет дождь, —
сообщил доктор, посмотрев на Варвару одним глазом, прищурив
другой, и пообещал: — Дождь и прикончит его.
Царь ко всему равнодушен, пишут мне, а
другой человек, близкий к высоким сферам,
сообщает; царь ненавидит то, что сам же дал, — эту Думу, конституцию и все.
А на
другой день, идя домой, Дронов
сообщил Климу...
И, подтверждая свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство
других, он
сообщал шепотом, захлебываясь словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
Он на
другой же день
сообщил ей свое решение.
Надо теперь перенестись несколько назад, до приезда Штольца на именины к Обломову, и в
другое место, далеко от Выборгской стороны. Там встретятся знакомые читателю лица, о которых Штольц не все
сообщил Обломову, что знал, по каким-нибудь особенным соображениям или, может быть, потому, что Обломов не все о них расспрашивал, тоже, вероятно, по особенным соображениям.
Соня, я вовсе не об этом пришел говорить; я пришел что-то
сообщить, но совсем
другое.
Про Дергачева же и
других я здесь ничего не имею
сообщить.
Князь
сообщил ему адрес Версилова, и действительно Версилов на
другой же день получил лично от Зерщикова письмо на мое имя и с лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке денег.
Мы с бароном делали наблюдения над всеми сидевшими за столом лицами, которые стеклись с разных концов мира «для стяжаний», и тихонько
сообщали друг другу свои замечания.
Японцы тихо, с улыбкой удовольствия и удивления,
сообщали друг другу замечания на своем звучном языке. Некоторые из них, и особенно один из переводчиков, Нарабайоси 2-й (их два брата, двоюродные, иначе гейстра), молодой человек лет 25-ти, говорящий немного по-английски, со вздохом сознался, что все виденное у нас приводит его в восторг, что он хотел бы быть европейцем, русским, путешествовать и заглянуть куда-нибудь, хоть бы на Бонинсима…
Мы прилежно смотрели на просторную гладь океана и молчали, потому что нечего было
сообщить друг другу.
Подойдя в воротам, он попросил дежурного доложить смотрителю о том, что желал бы видеть Маслову. Дежурный знал Нехлюдова и, как знакомому человеку,
сообщил ему их важную острожную новость: капитан уволился, и на место его поступил
другой, строгий начальник.
На
другой день Нехлюдов поехал к адвокату и
сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и если всё так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату о содержимых 130 человеках по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
Привалов даже обрадовался этому предложению: он чувствовал себя виновным пред старушкой Колпаковой, что до сих пор не навестил ее. Он отправился к ней на
другой же день утром. Во дворе колпаковской развалины его встретил старик Полуянов, приветливо улыбнулся и с лукавым подмигиванием
сообщил...
— Нет, нет, я шучу, извини. У меня совсем
другое на уме. Позволь, однако: кто бы тебе мог такие подробности
сообщить, и от кого бы ты мог о них слышать. Ты не мог ведь быть у Катерины Ивановны лично, когда он про тебя говорил?
Другой знак
сообщили мне на тот случай, если что экстренное произойдет: сначала два раза скоро: тук-тук, а потом, обождав еще один раз, гораздо крепче.
Сообщали же
друг другу мысли свои при нем до странности откровенно.
И вот, замыслив убийство, он заранее
сообщает другому лицу — и к тому же в высочайшей степени заинтересованному лицу, именно подсудимому, — все обстоятельства о деньгах и знаках: где лежит пакет, что именно на пакете написано, чем он обернут, а главное, главное
сообщает про эти «знаки», которыми к барину можно пройти.
В последний год старик как раз засел за апокрифические Евангелия и поминутно
сообщал о своих впечатлениях своему молодому
другу.
Кончил он опять со своим давешним злым и юродливым вывертом. Алеша почувствовал, однако, что ему уж он доверяет и что будь на его месте
другой, то с
другим этот человек не стал бы так «разговаривать» и не
сообщил бы ему того, что сейчас ему
сообщил. Это ободрило Алешу, у которого душа дрожала от слез.
На
другое утро караульные
сообщили мне, что свечение морской воды длилось всю ночь и прекратилось только перед рассветом.
Дерсу
сообщил мне, что красные волки всегда бродят по тайге стаями и охотятся за козами сообща, причем одни играют роль загонщиков, а
другие устраивают засаду.
Шли мы теперь без проводника, по приметам, которые нам
сообщил солон. Горы и речки так походили
друг на
друга, что можно было легко ошибиться и пойти не по той дороге. Это больше всего меня беспокоило. Дерсу, наоборот, относился ко всему равнодушно. Он так привык к лесу, что
другой обстановки, видимо, не мог себе представить. Для него было совершенно безразлично, где ночевать — тут или в ином месте…
Надо было идти дальше, но как-то не хотелось: спутники мои устали, а китайцы были так гостеприимны. Я решил продневать у них еще одни сутки — и хорошо сделал. Вечером в этот день с моря прибежал молодой удэгеец и
сообщил радостную весть: Хей-ба-тоу с лодкой возвратился назад и все имущество наше цело. Мои спутники кричали «ура» и радостно пожимали
друг другу руки. И действительно, было чему радоваться; я сам был готов пуститься в пляс.
Поговорив немного с туземцами, мы пошли дальше, а Дерсу остался. На
другой день он догнал нас и
сообщил много интересного. Оказалось, что местные китайцы решили отобрать у горбатого тазы жену с детьми и увезти их на Иман. Таз решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан Лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.
(Половой, длинный и сухопарый малый, лет двадцати, со сладким носовым тенором, уже успел мне
сообщить, что их сиятельство, князь Н., ремонтер ***го полка, остановился у них в трактире, что много
других господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского дают на театре, что кони, дескать, в цене, — впрочем, хорошие приведены кони.)
Так тебе и кажется, что и позабыл-то ты все, что знал, и что больной-то тебе не доверяет, и что
другие уже начинают замечать, что ты потерялся, и неохотно симптомы тебе
сообщают, исподлобья глядят, шепчутся… э, скверно!
От хозяина фанзы мы узнали, что находимся у подножия Сихотэ-Алиня, который делает здесь большой излом, а река Тютихе течет вдоль него. Затем он
сообщил нам, что дальше его фанзы идут 2 тропы: одна к северу, прямо на водораздельный хребет, а
другая — на запад, вдоль Тютихе. До истоков последней оставалось еще 12 км.
Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее.
Другая нога устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти не могу, Дерсу поставил палатку, натаскал дров и
сообщил мне, что пойдет к китайцам за лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу ушел, и я остался один.
Дня за два до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился назначить 2 китайцев, которые должны были проводить меня до Сихотэ-Алиня, возвратиться обратно
другой дорогой и
сообщить ему о том, что они в пути увидят.
…Знаменитый Тюрго, видя ненависть французов к картофелю, разослал всем откупщикам, поставщикам и
другим подвластным лицам картофель на посев, строго запретив давать крестьянам. С тем вместе он
сообщил им тайно, чтоб они не препятствовали крестьянам красть на посев картофель. В несколько лет часть Франции обсеялась картофелем.
Граф спросил письмо, отец мой сказал о своем честном слове лично доставить его; граф обещал спросить у государя и на
другой день письменно
сообщил, что государь поручил ему взять письмо для немедленного доставления.
Как ни был прост мой письменный ответ, консул все же перепугался: ему казалось, что его переведут за него, не знаю, куда-нибудь в Бейрут или в Триполи; он решительно объявил мне, что ни принять, ни
сообщить его никогда не осмелится. Как я его ни убеждал, что на него не может пасть никакой ответственности, он не соглашался и просил меня написать
другое письмо.
Офицер ожидал меня во всей форме, с белыми отворотами, с кивером без чехла, с лядункой через плечо, со всякими шнурками. Он
сообщил мне, что архиерей разрешил священнику венчать, но велел предварительно показать метрическое свидетельство. Я отдал офицеру свидетельство, а сам отправился к
другому молодому человеку, тоже из Московского университета. Он служил свои два губернских года, по новому положению, в канцелярии губернатора и пропадал от скуки.
Действительно, оба сына, один за
другим,
сообщили отцу, что дело освобождения принимает все более и более серьезный оборот и что ходящие в обществе слухи об этом предмете имеют вполне реальное основание. Получивши первое письмо, Арсений Потапыч задумался и два дня сряду находился в величайшем волнении, но, в заключение, бросил письмо в печку и ответил сыну, чтоб он никогда не смел ему о пустяках писать.
— Сказывают, во ржах солдат беглый притаился, —
сообщают друг другу девушки, — намеднись Дашутка, с села, в лес по грибы ходила, так он как прыснет из-за ржей да на нее. Хлеб с ней был, молочка малость — отнял и отпустил.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до убийства не дошло! —
сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся,
другой — с
другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают
друг друга. Как вдруг столкнулись. Смотрят
друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
Чуть не каждый год мы читаем в газетах, что в том или
другом месте умер старик или старуха ста, ста десяти лет, а лет восемь или десять назад сибирские газеты
сообщали о смерти поселенца 136 лет…
Однажды, на рождестве, Кароль с
другим рабочим, возвращаясь из церкви лесной тропинкой, наткнулся в чаще на огонек. У костра сидело двое вооруженных людей. Они спросили у испуганных рабочих — чьи они? — угостили водкой и
сообщили, что панам скоро конец.