Неточные совпадения
Он чувствовал себя окрепшим. Все испытанное им за последний месяц утвердило его отношение к жизни, к людям.
О себе сгоряча
подумал, что он действительно независимый человек и, в сущности, ничто не мешает ему выбрать
любой из двух путей, открытых пред ним. Само собою разумеется, что он не пойдет на службу жандармов, но, если б издавался хороший, независимый от кружков и партий орган, он, может быть, стал бы писать в нем. Можно бы неплохо написать
о духовном родстве Константина Леонтьева с Михаилом Бакуниным.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности идти, куда хочешь, повернуть в
любой переулок, выйти на площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не
думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то огромным праздником души.
Он дал Прачкину денег и забыл
о нём, но
Люба Матушкина, точно бабочка, мелькала в глазах у него всё чаще, улыбаясь ему, ласково кивая головой, протягивая длинные хрупкие пальцы руки, и всё это беспокоило его, будя ненужные мысли
о ней. Однажды она попросила у него книг, он
подумал, неохотно дал ей, и с той поры между ними установились неопределённые и смешные отношения: она смотрела на него весёлыми глазами, как бы чего-то ожидая от него, а его это сердило, и он ворчал...
— Он? Хороший, — неуверенно ответила
Люба. — Так себе, — добавила она,
подумав. Ленивый очень, ничего не хочет делать! Всё
о войне говорит теперь, хотел ехать добровольцем, а я чтобы сестрой милосердия. Мне не нравится война. А вот дедушка его чудесный!
Любой помпадур ни
о чем ином не
думает, кроме того, как бы руку на что-нибудь наложить или какой-нибудь монумент на воздух взорвать.
—
О чем тебе
думать? — сказала
Люба, пожимая плечами.
Глядя в зеркало на свое взволнованное лицо, на котором крупные и сочные губы казались еще краснее от бледности щек, осматривая свой пышный бюст, плотно обтянутый шелком, она почувствовала себя красивой и достойной внимания
любого мужчины, кто бы он ни был. Зеленые камни, сверкавшие в ее ушах, оскорбляли ее, как лишнее, и к тому же ей показалось, что их игра ложится ей на щеки тонкой желтоватой тенью. Она вынула из ушей изумруды, заменив их маленькими рубинами,
думая о Смолине — что это за человек?
Горничная внесла самовар, и разговор прервался.
Люба молча заваривала чай, Фома смотрел на нее и
думал о Медынской. С ней бы поговорить!
Люба с самого начала держалась просто и приветливо, и с нею было хорошо разговаривать. Иногда я не смел
о ней
думать, иногда ликующая мысль врывалась в душу, что и она меня любит. Раз она мне сказала своим задушевным голосом...
Я держался от
Любы отдаленно, мне стыдно было навязываться. Наверно, она все время
думает о Филиппе, — чего я к ней буду лезть? В первый раз, когда я ее обогнал на Площадной и не поклонился и она взволнованно покраснела, у меня мелькнуло: может быть, и я ей нравлюсь?
Вот, ручаюсь вам, изберите теперь
любого из нынешних академистов и спросите: «Сколько було?», так иной и сам инспектор не ответит или возьмет да сбрешет; а наш Вековечкин все это знал вразнобивку на память по месяцам и нам предал это так, что я
о сию пору хоть патриарху могу ответить, что в сентябре 1 100 святых, а в октябре 2 543, а в ноябре аж 6 500, а в декабре: еще больше — 14 400; а в генваре уже даже 70 400; а в феврале убывает — всего 1 072, а в марте даже 535, а в июне всего 130, но в общей-то сложности: представьте же, какая убежденность, или что можно
подумать против таковой области таковых-то свидетелей!