Неточные совпадения
Он читал книгу,
думал о том, что читал, останавливаясь, чтобы слушать Агафью Михайловну, которая без устали болтала; и вместе с тем
разные картины хозяйства и будущей семейной жизни без связи представлялись его воображению.
На дворе, на улице шумели, таскали тяжести. Это — не мешало. Самгин, усмехаясь,
подумал, что, наверное, тысячи Варвар с ужасом слушают такой шум, — тысячи, на
разных улицах Москвы, в больших и маленьких уютных гнездах. Вспомнились слова Макарова
о не тяжелом, но пагубном владычестве женщин.
— Вот уж почти два года ни
о чем не могу
думать, только
о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить. Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне
о книжках,
о разных поэзиях, а я
думаю о том, какие у нее груди и что вот поцеловать бы ее да и умереть.
Тогда еще он был молод, и если нельзя сказать, чтоб он был жив, то, по крайней мере, живее, чем теперь; еще он был полон
разных стремлений, все чего-то надеялся, ждал многого и от судьбы, и от самого себя; все готовился к поприщу, к роли — прежде всего, разумеется, в службе, что и было целью его приезда в Петербург. Потом он
думал и
о роли в обществе; наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
Легко ли? предстояло
думать о средствах к принятию каких-нибудь мер. Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича
о своих делах. Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план
разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением.
И вот, однажды после обеда, Вера Павловна сидела в своей комнате, шила и
думала, и
думала очень спокойно, и
думала вовсе не
о том, а так, об
разной разности и по хозяйству, и по мастерской, и по своим урокам, и постепенно, постепенно мысли склонялись к тому,
о чем, неизвестно почему, все чаще и чаще ей думалось; явились воспоминания, вопросы мелкие, немногие, росли, умножались, и вот они тысячами роятся в ее мыслях, и все растут, растут, и все сливаются в один вопрос, форма которого все проясняется: что ж это такое со мною?
о чем я
думаю, что я чувствую?
Я
думал сначала говорить подробно в моих записках вообще
о ружейной охоте, то есть не только
о стрельбе,
о дичи,
о ее нравах и местах жительства в Оренбургской губернии, но также
о легавых собаках, ружьях,
о разных принадлежностях охоты и вообще
о всей технической ее части.
Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и
думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения
разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы
подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть.
Обойденная со всех сторон отчаянною нуждой, Наташка часто
думала о том, что вот есть же богатые семьи, где робят одни мужики, а бабы остаются только для
разной домашности.
— Никогда, мадам! — высокомерно уронила Эльза.Мы все здесь живем своей дружной семьей. Все мы землячки или родственницы, и дай бог, чтобы многим так жилось в родных фамилиях, как нам здесь. Правда, на Ямской улице бывают
разные скандалы, и драки, и недоразумения. Но это там… в этих… в рублевых заведениях. Русские девушки много пьют и всегда имеют одного любовника. И они совсем не
думают о своем будущем.
Мужайтесь и молитесь, и мы тоже молимся за вас, за исключением, впрочем, одной известной вам особы, которая, когда ей сказали
о постигшем вас несчастии, со своей знакомой, я
думаю, вам насмешливой улыбкой, объявила, что она очень рада, что вас за ваши вольнодумные мысли и за
разные ваши приятельские компании наказывают!
— Да это, благодарим милость вашу, было немножко, — отвечал с улыбкою голова. — То, ваше высокородие, горестно, что иконы все больше родительского благословения, — и их там тоже, как мы наслышаны, не очень хранят, в сарай там али в подвал даже свалят гуртом: сырость, прель, гадина там
разная, — кровью даже сердце обливается, как и
подумаешь о том.
— Теперь, друг, еще одно слово, — продолжал он. — Слышал я, как твоя слава сперва прогремела; читал потом на тебя
разные критики (право, читал; ты
думаешь, я уж ничего не читаю); встречал тебя потом в худых сапогах, в грязи без калош, в обломанной шляпе и кой
о чем догадался. По журналистам теперь промышляешь?
Неверная, быть может, изможденная болезнью рука его (завещание было писано на одре смерти, при общем плаче друзей и родных… когда же тут было
думать о соблюдении юридических тонкостей!) писала выражение, составляющее ныне предмет споров, но бодрая его мысль несомненно была полна другим выражением, — выражением, насчет которого, к счастию для человечества, не может быть двух
разных мнений.
Вообще у нас в моде заниматься
разными предположениями, рассуждать
о покорении и призвании и проч… Вот и вы теперь вышли из школы, так тоже, чай,
думаете, что все это вопросы первостепенной важности!
Аграфена Кондратьевна. Ну, как ты хочешь, так и
думай. Господь тебе судья! А никто так не заботится
о своем детище, как материнская утроба! Ты вот тут хохришься да
разные глупости выколупываешь, а мы с отцом-то и дённо и нощно заботимся, как бы тебе хорошего человека найти да пристроить тебя поскорее.
«Человек много
думает на море
разного, — сказал он мне, —
разное думает о себе и
о боге,
о земле и
о небе…
Передонов смотрел на него злобно и
думал: «Заступается, — с княгинею, видно, заодно. Княгиня его, видно, околдовала, даром что далеко живет». А недотыкомка юлила вокруг, беззвучно смеялась и все сотрясалась от смеха. Она напоминала Передонову
о разных страшных обстоятельствах. Он боязливо озирался и шептал...
— Задумывается он все, отец Крискент… А
о чем ему
думать? Слава богу, всего, кажется, вдоволь, и только жить да радоваться нужно… Конечно, обнесли напраслиной внучков моих, про Гордея Евстратыча болтают
разное, совсем неподобное…
Они ехали в отдельном купе. Обоим было грустно и неловко. Она сидела в углу, не снимая шляпы, и делала вид, что дремлет, а он лежал против нее на диване, и его беспокоили
разные мысли: об отце, об «особе»,
о том, понравится ли Юлии его московская квартира. И, поглядывая на жену, которая не любила его, он
думал уныло: «Зачем это произошло?»
Илья
думал о людях, память подсказывала ему
разные случаи, рисовавшие людей злыми, жестокими, лживыми.
Княгиня действительно послала за Елпидифором Мартынычем не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она
думала, что князь идеально был влюблен в Елену, и совершенно была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой книги, философствуют
о разных возвышенных предметах, но никак не больше того.
— Представь себе, мой друг! а я тебя все принимал за вице-губернатора, да и
думаю: что это у него как будто бы вдруг стало совсем другое ли-цо?.. У того, знаешь, было лицо такое о-са-нистое, умное. Не-о-бык-новенно умный был человек и все стихи со-чи-нял на
разные случаи. Немного, этак сбоку, на бубнового короля был похож…
Лотохин. Так вот, изволите видеть, много у меня родственниц. Рассеяны они по
разным местам Российской империи, большинство, конечно, в столицах. Объезжаю я их часто, я человек сердобольный, к родне чувствительный… Приедешь к одной, например, навестить,
о здоровье узнать,
о делах; а она прямо начинает, как вы
думаете, с чего?
Он даже начал дело с простой шутки,
думая, что люди, не подорожившие своими средствами для постройки флота, видевшие превосходство иностранцев в
разных знаниях и искусствах, отрекшиеся, по воле царя, от своей величавой, неподвижной спеси, прогулявшиеся за границу или слышавшие подробные рассказы очевидцев
о чужих землях, — что люди эти не постоят уже за кафтан и бороду.
Сидела раз Катерина Львовна у себя на вышке под окошечком, зевала-зевала, ни
о чем определенном не
думала, да и стыдно ей, наконец, зевать стало. А на дворе погода такая чудесная: тепло, светло, весело, и сквозь зеленую деревянную решетку сада видно, как по деревьям с сучка на сучок перепархивают
разные птички.
Я
думал, что виденный сейчас спектакль будет единственным предметом разговоров, но я ошибся: солдаты говорили, судя по долетавшим до меня словам,
о своих собственных делах; впрочем, раза два или три речь явственно относилась к театру, и я слышал имя Щепкина с
разными эпитетами «хвата, молодца, лихача» и проч.
А те парни, которые к Михайле ходят, всегда впереди, говорят громче всех и совершенно ничего не боятся. Раньше, когда я
о народе не
думал, то и людей не замечал, а теперь смотрю на них и всё хочу разнообразие открыть, чтобы каждый предо мной отдельно стоял. И добиваюсь этого и — нет: речи
разные, и у каждого своё лицо, но вера у всех одна и намерение едино, — не торопясь, но дружно и усердно строят они нечто.
Он обращал ее внимание на
разные тонкости и подчеркивал счастливые выражения и глубокие мысли, но она видела только жизнь, жизнь, жизнь и самое себя, как будто была действующим лицом романа; у нее поднимало дух, и она сама, тоже хохоча и всплескивая руками,
думала о том, что так жить нельзя, что нет надобности жить дурно, если можно жить прекрасно; она вспоминала свои слова и мысли за обедом и гордилась ими, и когда в воображении вдруг вырастал Пименов, то ей было весело и хотелось, чтобы он полюбил ее.
В разноголосом пении, отрывистом говоре чувствуется могучий зов весны, напряженная дума
о ней, которая всегда вызывает надежду пожить заново. Непрерывно звучит сложная музыка, точно эти люди разучивают новую хоровую песню, — ко мне в пекарню течет возбуждающий поток пестрых звуков, и
разных и единых в хмельной прелести своей. И, тоже
думая о весне, видя ее женщиною, не щадя себя возлюбившей все на земле, я кричу Павлу...
Какая-то душевная тишь нашла на меня с тех пор, как я здесь поселился; ничего не хочется делать, никого не хочется видеть, мечтать не
о чем, лень мыслить; но
думать не лень: это две вещи
разные, как ты сам хорошо знаешь.
Афоня. Нет, не к росту. Куда мне еще расти, с чего! Я и так велик по годам. А это значит: мне не жить. Ты, дедушка, возьми то: живой человек
о живом и
думает, а у меня ни к чему охоты нет. Другой одёжу любит хорошую, а мне все одно, какой ни попадись зипунишко, было бы только тепло. Вот ребята теперь, так у всякого своя охота есть: кто рыбу ловит, кто что; в
разные игры играют, песни поют, а меня ничто не манит. В те поры, когда людям весело, мне тошней бывает, меня тоска пуще за сердце сосет.
«Эге, это уже, видно, становится на свете полночь», —
подумал он про себя и, зевнув во всю глотку, стал быстро спускаться под гору,
думая опять
о своем стаде. Ему так и виделись его карбованцы, как они, точно живые, ходят по
разным рукам, в
разных делах и все пасутся себе, и все плодятся. Он даже засмеялся, представивши, как
разные дурни
думают, что стараются для себя. А придет срок, и он, хозяин стада, опять сгонит его в свой кованый сундук вместе с приплодом.
Антрыгина. Ну его! Уж коли я на что решилась, так я и сделаю. Ты еще моего характера не знаешь. Ты, может быть,
думаешь, что я буду жалеть
о разных глупостях? Как же, нужно очень! Я уж давно все шалости из головы выкинула. У меня и в помышлении-то нет ничего такого. (Задумывается с улыбкой).
Дарьялов. Да, поезжай, потому что, не говоря уж
о том, что покупка эта не шуточная — в пятьдесят, в шестьдесят тысяч, — но в этом же доме будет и квартира наша. Должна ты, я
думаю, видеть ее расположение. Ты же с
разными тряпками переедешь в нее, и, может быть, негде будет поставить их.
пел Нога, коверкая из молодечества слова и подкрикивая хору жесточайшим фальцетом. Никто не
думал больше
о натертых ногах и об ранцах, наломивших спины. Люди давно уже издали заметили четырех «своих» квартирьеров, идущих роте навстречу, чтобы сейчас же развести ее по заранее назначенным дворам. Еще несколько шагов, и взводы разошлись, точно растаяли, по
разным переулкам деревни, следуя с громким хохотом и неумолкающими шутками каждый за своим квартирьером.
Все люди только одного хотят и об одном хлопочут:
о том, чтобы жить хорошо. И потому с самых старинных времен всегда и везде святые и мудрые люди
думали и поучали людей
о том, как им надо жить, чтобы жизнь их была не дурная, а хорошая. И все эти мудрые и святые люди в
разных местах и в
разное время учили людей одному и тому же учению.
И тут-то являются
разные науки: государственная, финансовая, церковная, уголовная, полицейская, является наука политическая экономия, история и самая модная — социология,
о том, по каким законам живут и должны жить люди, и оказывается, что дурная жизнь людей не от них, а оттого, что таковы законы, и что дело людей не в том, чтобы перестать жить дурно и изменять свою жизнь от худшего к лучшему, а только в том, чтобы, живя попрежнему, по своим слабостям
думать, что всё худое происходит не от них самих, а от тех законов, какие нашли и высказали ученые.
Ведь согласитесь, если на вас нападают, если против вас изыскивают
разные тайные пути, которые должны вредить вам, то с вашей стороны будет очень естественно
подумать о самозащите,
о том, чтобы, по мере возможности, парализовать эти вредные происки и замыслы. Ну, вот вам, отсюда и вытекает полиция вне полиции или, вернее сказать, контрполиция.
«Все это, конечно, показывает благородство адмирала, но все-таки лучше, если бы таких выходок не было!» —
думал Ашанин, имея перед глазами пример капитана. И, слушая в кают-компании
разные анекдоты
о «глазастом дьяволе», — так в числе многих кличек называли адмирала, — он испытывал до некоторой степени то же чувство страха и вместе захватывающего интереса, какое, бывало, испытывал, слушая в детстве страшную нянину сказку.
— Да, правда! И вот мне за это казнь. Вы знаете… Мне все-таки с тех пор ни разу не дали свидания с ним, и все время высылают с
разными поручениями из Харькова. И я боюсь даже
подумать… Душу мою они сделали грязной тряпкой, а его — все-таки расстреляли!..
О, если это зерно, я им тогда покажу!
Еще в июне, и даже во второй половине его, никто и не
думал о том, что война была уже на носу. Даже и пресловутый инцидент испанского наследства еще не беспокоил ни немецкую, ни французскую прессу. Настроение Берлина было тогда совсем не воинственное, а скорее либерально-оппозиционное в противобисмарковом духе. Это замечалось во всем и в тех разговорах, какие мне приводилось иметь с берлинцами
разного сорта.
И тогда ты не
думал, так сказать,
о зеркальных там
разных шкафах и другом барахле.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в
разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал
подумать о том, что он ничего не
думал.
Ночь явилась в виде красных, зеленых и желтых фонариков. Пока их не было, не было и ночи, а теперь всюду легла она, заползла в кусты, прохладною темнотою, как водой, залила весь сад, и дом, и самое небо. Стало так прекрасно, как в самой лучшей сказке с раскрашенными картинками. В одном месте дом совсем пропал, осталось только четырехугольное окно, сделанное из красного света. А труба на доме видна, и на ней блестит какая-то искорка, смотрит вниз и
думает о своих делах. Какие дела бывают у трубы?
Разные.
— Ну вот: и отметаю! Эх, владыко, владыко! сколько я лет томился, все ждал человека, с которым бы
о духовном свободно по духу побеседовать, и, узнав тебя,
думал, что вот такого дождался; а и ты сейчас, как стряпчий, за слово емлешься! Что тебе надо? — слово всяко ложь, и я тож. Я ничего не отметаю; а ты обсуди, какие мне приклады
разные приходят — и от любви, а не от ненависти. Яви терпение, — вслушайся.