Неточные совпадения
— А знаешь, я
о тебе
думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни
школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было
думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он начинал рассказывать
о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную
школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все между собой были знакомы, подбирались по специальностям, по состоянию и поведению. Пьяницы (а их было между «мастеровщиной» едва ли не большинство) в трезвых семейных домах не принимались. Двор всегда гудел ребятишками, пока их не отдадут в мастерские, а
о школах и не
думали. Маленьких не учили, а подросткам, уже отданным в мастерские, учиться некогда.
Колония называется исправительной, но таких учреждений или лиц, которые специально занимались бы исправлением преступников, на Сахалине нет; нет также на этот счет каких-либо инструкций и статей в «Уставе
о ссыльных», кроме немногих указаний на случаи, когда конвойный офицер или унтер-офицер может употребить против ссыльного оружие или когда священник должен «назидать в обязанностях веры и нравственности», объяснять ссыльным «важность даруемого облегчения» и т. п.; нет на этот счет и каких-либо определенных воззрений; но принято
думать, что первенство в деле исправления принадлежит церкви и
школе, а затем свободной части населения, которая своим авторитетом, тактом и личным примером значительно может способствовать смягчению нравов.
— У нас нынче в
школах только завоеваниямучат. Молодые люди
о полезных занятиях и
думать не хотят; всё — «Wacht am Rhein» да «Kriegers Morgenlied» [«Стражу на Рейне», «Утреннюю песню воина» (нем.)] распевают! Что из этого будет — один бог знает! — рассказывает третий немец.
Вообще у нас в моде заниматься разными предположениями, рассуждать
о покорении и призвании и проч… Вот и вы теперь вышли из
школы, так тоже, чай,
думаете, что все это вопросы первостепенной важности!
Адуев посмотрел на нее и
подумал: «Ты ли это, капризное, но искреннее дитя? эта шалунья, резвушка? Как скоро выучилась она притворяться? как быстро развились в ней женские инстинкты! Ужели милые капризы были зародышами лицемерия, хитрости?.. вот и без дядиной методы, а как проворно эта девушка образовалась в женщину! и все в
школе графа, и в какие-нибудь два, три месяца!
О дядя, дядя! и в этом ты беспощадно прав!»
— Я вам мое мнение сказал, — отвечал лекарь. — Я себе давно решил, что все хлопоты об устройстве врачебной части в селениях ни к чему не поведут, кроме обременения крестьян, и давно перестал об этом
думать, а
думаю о лечении народа от глупости, об устройстве хорошей, настоящей
школы, сообразной вкусам народа и настоящей потребности, то есть чтобы все эти гуманные принципы педагогии прочь, а завести
школы, соответственные нравам народа, спартанские, с бойлом.
Шаховской вспыхнул: «Дусенька, — закричал он, — ну как же тебе не стыдно, как же тебе не глешно, ведь тебе совсем не жаль человека, который тебя так любит, ты, велно, забыла
о нем, ведь ты
подумала, что сказываешь урок своей мадаме, [Актриса была из театральной
школы.] а ты вообрази, что это N. N.», — и он назвал по имени человека, к которому, как
думали, была неравнодушна молодая актриса…
Я читала, занималась и музыкой, и мамашей, и
школой; но все это только потому, что каждое из этих занятий было связано с ним и заслуживало его одобрение; но как только мысль
о нем не примешивалась к какому-нибудь делу, руки опускались у меня, и мне так забавно казалось
подумать, что есть на свете что-нибудь, кроме его.
Иван Михайлович(Венеровскому).Я и давно хотел посмотреть эту
школу — так интересно! а вместе с тем надо,
думаю, нам переговорить нынче
о делах, помните,
о состоянии Любочки; вот я привез с собой. (Показывает портфель.)Здесь нам и удобнее будет. Потолкуем, а потом я вас повезу к нам. Что ж, Катеньке можно сказать, так как нынче все узнают. Она нам не помешает, а еще напротив — совет даст, — она хоть и с странностями, а человек умный. Катенька!
— Она замечательный человек, — сказала мать и прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днем с огнем поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться.
Школа, аптечки, книжки — все это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора
о себе серьезно
подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет… Замуж нужно.
Но то, что мы тогда видели на деревенском «порядке» и в полях, не гнело и не сокрушало так, как может гнесть и сокрушать теперь. Народ жил исправно,
о голоде и нищенстве кругом не было слышно. Его не учили, не было ни
школы, ни фельдшера, но одичалости, распутства, пропойства — ни малейшего. Барщина, конечно, но барщина — как и мы понимали — не «чересчурная». У всех хорошо обстроенные дворы,
о «безлошадниках» и
подумать было нельзя. Кабака ни одного верст на десять кругом.
И опять замолчали надолго. Марья Васильевна
думала о своей
школе,
о том, что скоро экзамен и она представит четырех мальчиков и одну девочку. И как раз, пока она
думала об экзаменах, ее обогнал помещик Ханов, в коляске четверкой, тот самый, который в прошлом году экзаменовал у нее
школу. Поравнявшись, он узнал ее и поклонился.
Марья Васильевна
думала все
о школе,
о том, какая будет задача на экзамене — трудная или легкая.
Конечно, может быть, генерал очень преувеличивал царствовавшее в военных
школах тридцатых годов растление, или, по крайней мере, дурное мнение
о корпусах принадлежало ему единолично? Но генерал ручался, что «не один он так
думает, и перечислил несколько лиц из важных государственных особ, недовольных общественным в то время воспитанием».
За что они на него злобствовали, — этого, я
думаю, они и сами себе объяснить не могли; но только они как ощетинились, так и не приняли себе ни одного его благодеяния. Он, например, построил им в селе общую баню, в которую всем можно было ходить мыться, и завел
школу, в которой хотел обучать грамоте мальчиков и девочек; но крестьяне в баню не стали ходить, находя, что в ней будто «ноги стынут», а
о школе шумели: зачем нашим детям умнее отцов быть?