По льду, выпятив грудь, скользящей походкой, приближался околодочный надзиратель Стыпуло. Он еще недавно был великовозрастным гимназистом, и в нем были еще живы инстинкты «товарищества». Поэтому, ворвавшись в толпу, он прежде всего схватил ближайшего еврея и швырнул его так усердно, что тот упал. При этом из груди его вырвался инстинктивный боевой клич: — «Держись, гимназия!» Но тотчас, вероятно, вспомнив свое новое положение и приношения
еврейского общества, он спохватился и заговорил деловым тоном...
Ревностью княгини в этом роде полнее всех злоупотребляли малосовестливые люди, являвшиеся с притворною жаждою крещения из той низменной среды
еврейских обществ, которая больше всех терпит и страдает от ужасной кагальной неправды жидовских обществ.
Наш город был один из глухих городов «черты». В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный».
Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.
Неточные совпадения
Вейнберга, утешал
общество рассказами из
еврейского быта.
Вскоре после описанных событий члены «дурного
общества» рассеялись в разные стороны. Остались только «профессор», по-прежнему, до самой смерти, слонявшийся по улицам города, да Туркевич, которому отец давал по временам кое-какую письменную работу. Я с своей стороны пролил немало крови в битвах с
еврейскими мальчишками, терзавшими «профессора» напоминанием о режущих и колющих орудиях.
Понятие о законе, несомненно разумном и по внутреннему сознанию обязательном для всех, до такой степени утрачено в нашем
обществе, что существование у
еврейского народа закона, определявшего всю их жизнь, такого закона, который был обязателен не по принуждению, а по внутреннему сознанию каждого, считается исключительным свойством одного
еврейского народа.
Не оспариваю, чтобы не случалось между русскими людьми когда-нибудь обращения в
еврейскую веру с обрезанием; могли быть отдельные случаи, но никогда не было целого
общества таких жидов, особой секты жидовствующих и притом с пропагандой [В единоплеменном и единоверном с нами царстве Болгарском являлись тоже так называемые жидовствующие.