Неточные совпадения
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем
свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого
жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Друзья мои, вам жаль поэта:
Во цвете радостных надежд,
Их не свершив еще для
света,
Чуть из младенческих одежд,
Увял! Где жаркое волненье,
Где благородное стремленье
И чувств и мыслей молодых,
Высоких, нежных, удалых?
Где бурные любви желанья,
И
жажда знаний и труда,
И страх порока и стыда,
И вы, заветные мечтанья,
Вы, призрак жизни неземной,
Вы, сны поэзии святой!
— Сестры и братья, — четвертый раз мы собрались порадеть о духе святе, да снизойдет и воплотится пречистый
свет! Во тьме и мерзости живем и
жаждем сошествия силы всех сил!
Женская фигура, с лицом Софьи, рисовалась ему белой, холодной статуей, где-то в пустыне, под ясным, будто лунным небом, но без луны; в
свете, но не солнечном, среди сухих нагих скал, с мертвыми деревьями, с нетекущими водами, с странным молчанием. Она, обратив каменное лицо к небу, положив руки на колени, полуоткрыв уста, кажется,
жаждала пробуждения.
Вера умна, но он опытнее ее и знает жизнь. Он может остеречь ее от грубых ошибок, научить распознавать ложь и истину, он будет работать, как мыслитель и как художник; этой
жажде свободы даст пищу: идеи добра, правды, и как художник вызовет в ней внутреннюю красоту на
свет! Он угадал бы ее судьбу, ее урок жизни и… и… вместе бы исполнил его!
В самой глубине народной жизни, у лучших людей из народа никакого народничества нет, там есть
жажда развития и восхождения, стремление к
свету, а не к народности.
По обыкновению, шел и веселый разговор со множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем на
свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная война в Канзасе, предвестница нынешней великой войны Севера с Югом, предвестница еще более великих событий не в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие; в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор в подобных кружках, и о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно найти себе удовлетворение, как фальшивой
жажде во время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
Это наивное раздвоение ребенка и размышляющей женщины, эта детская и в высшей степени правдивая
жажда истины и справедливости и непоколебимая вера в свои стремления — все это освещало ее лицо каким-то прекрасным
светом искренности, придавало ему какую-то высшую, духовную красоту, и вы начинали понимать, что не так скоро можно исчерпать все значение этой красоты, которая не поддается вся сразу каждому обыкновенному, безучастному взгляду.
Одним словом, я задыхался в четвертом этаже, я
жаждал блеску и
света, меня давила эта умеренность, с которою могут ужиться только убогие, посредственные натуры…
— Невинные восторги первого авторства погибают в неравной борьбе с томящей
жаждой получить первый гонорар, — резюмировал Пепко мое настроение: — тут тебе и святое искусство, и служение истине, добру и красоте, и призвание, и лучшие идеи века, и вклад во всемирную сокровищницу своей скромной лепты вдовицы, и тут же душевный вопль: «Подайте мне мой двугривенный!» Я уверен, что литература упала, — это факт, не требующий доказательств, — от двух причин: перевелись на белом
свете меценаты, которые авторам давали случаи понюхать, чем пахнет жареное, а с другой — авторы нынешние не нюхают табака.
«Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной
жаждой свободы,
света!
И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах, в голубом небе, в лунном
свете, в полете ночной птицы, во всем, что видишь и слышишь, начинают чудиться торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная
жажда жизни; душа дает отклик прекрасной, суровой родине, и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей.
Но вольный воздух и
свет, вопреки всем предосторожностям погибающего самодурства, врываются в келью Катерины, она чувствует возможность удовлетворить естественной
жажде своей души и не может долее оставаться неподвижною: она рвется к новой жизни, хотя бы пришлось умереть в этом порыве.
О дух неправды! Тот, кто ищет
свет,
Кто
жаждет лишь обнять, что вечно и прекрасно,
Над тем у ада власти нет,
И ты сгубить его надеешься напрасно.
Познает правду он, рассеется твой мрак,
Как ветром на луну навеянная тучка!
И если б все живущие народы
И всех грядущих поколений тьмы,
Все пали ниц передо мной — ужели б
Я хоть на миг ту
жажду позабыл,
Которой нет на
свете утоленья?
Жажда встречи,
Клятвы, речи —
Все на
светеТрын-трава…
Григорий Иванович. Я совсем приготовился, полон воодушевления!
Жажду общества и
света — и что же? Что я нашел? Пустую комнату и проваленный диван, на котором даже сидеть нельзя. Мамаша! Это недопустимо.
Григорий Иванович (козыряя). Подпоручик Миронов, честь имею. Из глуши провинции, из дебрей невежества.
Жажду просвещения, общества и
света!
Оно показывает то, чего
жаждет и о чем тоскует душа, являя тварь в
свете Преображения.
Оплакивая в канаве свое падение, я проникался духом смирения: я порицал свободу (и это так рано!), и
жаждал какой-то сладкой неволи, и тосковал о каком-то рабстве — рабстве сладком, добром, смирном, покорном и покойном, — словом, о рабстве приязни и попечительности дружбы, которая бы потребовала от меня отчета и нанесла бы мне заслуженные мною укоры, нанесла бы тоном глубоким и сильным, но таким, который бы неизбежно смягчался и открывал мне будущее в спокойном
свете.
Он не мечтал о ее поцелуях, — да и как они будут целоваться в публичном месте, — но
жаждал общения с ней, ждал того
света, который должен взвиться, точно змейка электрического огня, и озарить его, ударить его невидимым током вместе со взрывом страсти двух живых существ.
— Нет, он
жаждет озариться
светом истины.
Женщина
света, рано, еще почти ребенком выданная против воли замуж за человека гораздо старше себя, который был ей мужем только по имени, она
жаждала изведать все радости любви и взять свою долю счастья на пиру жизни.
Я ничего не боюсь формального. Мне не нужно ни ханжества, ни изуверства. Я не спрашиваю, какая мне будет награда за добрые дела и какая мзда за грехи? Я вся проникнута теперь
жаждой обновления и веры в дух, от которого идут весь
свет и вся истина!..
В этой аскалонской темнице, выкопанной при Ироде, сидело очень много разноплеменных людей и все они страшно томились тут от тесноты, голода,
жажды и недостатка дневного
света и воздуха.