Мы действительно становимся на краткие мгновения самим Первосущим и чувствуем его неукротимое желание и
жажду бытия: борьба, мучение, уничтожение явления кажутся нам теперь необходимыми при этом избытке бесчисленных, врывающихся в жизнь форм бытия, при этой чрезмерной плодовитости мировой Воли.
Неточные совпадения
И в хрустально-чистом холодном воздухе торжественно, величаво и скорбно разносились стройные звуки: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» И какой жаркой, ничем ненасытимой
жаждой жизни, какой тоской по мгновенной, уходящей, подобно сну, радости и красоте
бытия, каким ужасом перед вечным молчанием смерти звучал древний напев Иоанна Дамаскина!
Беспокойным и пытливым умом
жаждал он той высшей мудрости, которую Господь имел на своем пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде
бытия земли, той мудрости, которая была при нем великой художницей, когда он проводил круговую черту по лицу бездны.
Природа, так сказать,
жаждала своего освобождения от уз случайного
бытия, и разум совершил это в науке.
Триипостасность присутствует в человеческом духе не только как его основа, но и внутренняя форма
бытия, смутное искание и
жажда.
Коренное различие между философией и религией заключается и том, что первая есть порождение деятельности человеческого разума, своими силами ищущего истину, она имманентна и человечна и в то же время она воодушевлена стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к
бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному; философия
жаждет истины, которая есть главный и единственный стимул философствования.
Всякий миг
бытия жаждет прикрепиться к какому-нибудь прежде, чтобы на нем успокоиться, но это прежде неминуемо само оказывается после, ищет своего собственного прежде, и так до бесконечности в обе стороны.
В то время как у людей высшей и утонченной культуры Достоевский пробуждает онтологическое сознание и
жажду перехода от творчества символических культурных ценностей к творчеству подлинного
бытия, у малокультурных русских людей он может парализовать вкус к культуре и укрепить нигилистическое отношение к культуре.
Эстетизм хотел быть всем, быть другой жизнью, он переливался за границы искусства, он
жаждал претворения
бытия в искусство, отрешения от
бытия, жертвы жизнью этого мира во имя красоты.
В глубине всякой подлинной религии и всякой подлинной мистики есть
жажда преодоления «мира» как низшего
бытия, победа над «миром», и, следовательно, есть аскетика как путь к этому преодолению и этой победе.
В гениальности трепещет цельная природа человеческого духа, его
жажда иного
бытия.
Эта эгалитарно-нигилистическая страсть глубоко антикосмична, она восстает против иерархических ступеней
бытия и
жаждет равного небытия, равенства в ничто, в пустоте, в нищете, в оголении от всех форм культурного
бытия, в пустой свободе от всех иерархических ценностей.