Неточные совпадения
Вдруг послышалось, что
в комнате, где была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все было тихо, стало быть померещилось. Вдруг явственно послышался легкий крик или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая
тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и
ждал, едва переводя дух, но вдруг вскочил, схватил топор и выбежал из спальни.
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что еще скажет она, и готовясь наговорить ей очень много обидной правды.
В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги.
Ждать пришлось долго, прежде чем
в тишине прозвучали тихие слова...
—
Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно
в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная
тишина. Но
в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали
в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла
в окнах и даже задребезжала посуда
в буфете.
Лидия заставила
ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная,
в раскрытые окна из сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился
в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у окна, прислушиваясь к
тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
…Я
ждал ее больше получаса… Все было тихо
в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая, на залавке
в передней свою постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом
тишина, стон больного и опять
тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула
в дверях…
Однажды мать взяла меня с собой
в костел. Мы бывали
в церкви с отцом и иногда
в костеле с матерью. На этот раз я стоял с нею
в боковом приделе, около «сакристии». Было очень тихо, все будто чего-то
ждали… Священник, молодой, бледный, с горящими глазами, громко и возбужденно произносил латинские возгласы… Потом жуткая глубокая
тишина охватила готические своды костела бернардинов, и среди молчания раздались звуки патриотического гимна: «Boźe, coś Polskę przez tak długie wieki…»
— Скорее! — торопила мать, быстро шагая к маленькой калитке
в ограде кладбища. Ей казалось, что там, за оградой,
в поле спряталась и
ждет их полиция и, как только они выйдут, — она бросится на них, начнет бить. Но когда, осторожно открыв дверку, она выглянула
в поле, одетое серыми тканями осенних сумерек, —
тишина и безлюдье сразу успокоили ее.
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак ночи и
ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами
в Севастополе, один нарушает
тишину утра. На кораблях глухо бьет 8-я стклянка.
Сидит неделю, сидит другую; вреда не делает, а только не понимает. И обыватели тоже не понимают. Тут-то бы им и отдышаться, покуда он без вреда запершись сидел, а они вместо того испугались. Да нельзя было и не испугаться. До тех пор все вред был, и все от него пользы с часу на час
ждали; но только что было польза наклевываться стала, как вдруг все кругом стихло: ни вреда, ни пользы. И чего от этой
тишины ждать — неизвестно. Ну, и оторопели. Бросили работы, попрятались
в норы, азбуку позабыли, сидят и
ждут.
Но между тем какой позор
Являет Киев осажденный?
Там, устремив за нивы взор,
Народ, уныньем пораженный,
Стоит на башнях и стенах
И
в страхе
ждет небесной казни;
Стенанья робкие
в домах,
На стогнах
тишина боязни;
Один, близ дочери своей,
Владимир
в горестной молитве;
И храбрый сонм богатырей
С дружиной верною князей
Готовится к кровавой битве.
Закрыв глаза, он вслушивался
в тишину ночи и
ждал звуков, а когда звук раздавался, Илья вздрагивал и, пугливо приподняв голову с подушки, смотрел широко открытыми глазами во тьму.
Старая деревянная церковь понравилась ему,
в ней было множество тёмных уголков, и его всегда жутко тянуло заглянуть
в их уютную, тёплую
тишину. Он тайком
ждал, что
в одном из них найдёт что-то необычное, хорошее, оно обнимет его, ласково прижмёт к себе и расскажет нечто, как, бывало, делала его мать. Иконы были чёрные от долголетней копоти, осевшей на них, и все святые лики, добрые и строгие, одинаково напоминали бородатое, тёмное лицо дяди Петра.
Чтение смолкло.
В комнате послышалось легкое движение; потом настала
тишина.
Ждали, что заговорит кто-нибудь из тех, кого привыкли слушать, но никто не начинал… Дося вопросительно смотрела на меня.
Справа по обрыву стоял лес, слева блестело утреннее красивое море, а ветер дул на счастье
в затылок. Я был рад, что иду берегом. На гравии бежали, шумя, полосы зеленой воды, отливаясь затем назад шепчущей о
тишине пеной. Обогнув мыс, мы увидели вдали, на изгибе лиловых холмов берега, синюю крышу с узким дымком флага, и только тут я вспомнил, что Эстамп
ждет известий. То же самое, должно быть, думал Дюрок, так как сказал...
Вокруг нас царила та напряжённая
тишина, от которой всегда
ждёшь чего-то и которая, если б могла продолжаться долго, сводила бы с ума человека своим совершенным покоем и отсутствием звука, этой яркой тени движения. Тихий шорох волн не долетал до нас, — мы находились
в какой-то яме, поросшей цепкими кустарниками и казавшейся мохнатым зевом окаменевшего животного. Я смотрел на Шакро и думал...
И — оглянулся, услыхав, что слова звучали фальшиво. Спокойное течение реки смывало гнев;
тишина, серенькая и тёплая, подсказывала мысли, полные тупого изумления. Самым изумительным было то, что вот сын, которого он любил, о ком двадцать лет непрерывно и тревожно думал, вдруг,
в несколько минут, выскользнул из души, оставив
в ней злую боль. Артамонов был уверен, что ежедневно, неутомимо все двадцать лет он думал только о сыне, жил надеждами на него, любовью к нему,
ждал чего-то необыкновенного от Ильи.
Чинно,
в полной
тишине и молчании спустились из спальни вниз девочки и вошли
в залу. Там уже
ждали их к молитве старшеотделенки. Поближе к образу стояли стрижки.
Новая
тишина воцарилась
в комнате. Опять одно только тиканье часов нарушало воцарившееся безмолвие… Прошла минута, другая — прежнее молчание. Я
подождала немного — ни звука… Княжна дремала, положив худенькую ручку на грудь, а другою рукой перебирала складки одеяла и сорочки быстрым судорожным движением.
Катя сидела у фонтана под горой и закусывала. Ноги горели от долгой ходьбы, полуденное солнце жгло лицо. Дороги были необычно пусты, нигде не встретила она ни одной телеги. Безлюдная
тишина настороженно прислушивалась, тревожно
ждала чего-то. Даже ветер не решался шевельнуться. И странно было, что все-таки шмели жужжат
в зацветающих кустах дикой сливы и что по дороге беззаботно бегают милые птички посорянки, похожие на хохлатых жаворонков.
Теперь он спокоен, пока при нем говорят, производят шум, кричат, и он тогда прислушивается и
ждет; но стоит наступить минутной
тишине — он хватается за голову, бежит на стену, на мебель и бьется
в припадке, похожем на падучую.
Уходят. Екатерина Ивановна, не поднимаясь, на том же стуле
ждет — руки ее опущены между колен. Солнце зашло, и
в саду вечерние тени. Где-то далеко пастухи играют на жилейках.
Тишина. Тяжело и грузно ступая, всходит по ступеням Георгий Дмитриевич, испуганно осматривает террасу и говорит: — Катя! Никого нет. — Нерешительно переступает порог и
в первую минуту не видит Екатерины Ивановны. Осторожно делает еще два шага.
И
тишина,
тишина кругом…
В поезде спят. Кажется, и сам поезд спит
в этом тусклом сумраке, и все, все спит спокойно и равнодушно. И хочется кому-то сказать: как можно спать, когда там тебя
ждут так жадно и страстно!
В шестом часу съехались почти все приглашенные, но
в роскошных залах дворца царствовала чинная
тишина. Все
ждали царицу праздника.
И
в позе гордого смирения он
ждет ответа — один перед черным, свирепо торжествующим гробом, один перед грозным лицом необъятной и величавой
тишины. Один. Неподвижными остриями вонзаются
в мглу огни свечей, и где-то далеко напевает, удаляясь, вьюга: их двое, их двое…
Тишина.
Но едва молодая вдова сняла с себя платье, как
в мертвой
тишине ночи ей опять показалось, что как будто кто-то стукнул рюмкой у шкафика,
в котором покойный муж всегда держал под ключом вино и настойку. Платонида Андревна, стянув с себя половину чулка,
подождала и, не услыхав более ни одного звука, подумала: верно, это возятся мыши.
Она большими, открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду
ждала увидать его мертвое лицо, и чувствовала, что
тишина, стоявшая над домом и
в доме, заковывала ее.