Неточные совпадения
Григорий в семинарии
В час ночи просыпается
И уж потом
до солнышка
Не спит —
ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
— Не то еще услышите,
Как
до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали
ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И
ждут до сего дня.
И Бородавкин
ждал этого клича,
ждал с страстностью, с нетерпением, доходившим почти
до негодования.
— А я тебя
ждал до двух часов. Куда же ты поехал от Щербацких?
— Да что ж! По нашему
до Петрова дня
подождать. А вы раньше всегда косите. Что ж, Бог даст, травы добрые. Скотине простор будет.
— Ах! — вскрикнула она, увидав его и вся просияв от радости. — Как ты, как же вы (
до этого последнего дня она говорила ему то «ты», то «вы»)? Вот не
ждала! А я разбираю мои девичьи платья, кому какое…
— Ну, уж этого я не
ждал от тебя! On peut être jaloux, mais à ce point, c’est du dernier ridicule! [Можно быть ревнивым, но в такой мере — это смешно
до последней степени!]
На утро однако всё устроилось, и к девяти часам — срок,
до которого просили батюшку
подождать с обедней, сияющие радостью, разодетые дети стояли у крыльца пред коляской, дожидаясь матери.
Но туча, то белея, то чернея, так быстро надвигалась, что надо было еще прибавить шага, чтобы
до дождя поспеть домой. Передовые ее, низкие и черные, как дым с копотью, облака с необыкновенной быстротой бежали по небу.
До дома еще было шагов двести, а уже поднялся ветер, и всякую секунду можно было
ждать ливня.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет
до того, приедет или не приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и с волнением
ждала золовку.
До двух часов
ждали в саду.
Кипя враждой нетерпеливой,
Ответа дома
ждет поэт;
И вот сосед велеречивый
Привез торжественно ответ.
Теперь ревнивцу то-то праздник!
Он всё боялся, чтоб проказник
Не отшутился как-нибудь,
Уловку выдумав и грудь
Отворотив от пистолета.
Теперь сомненья решены:
Они на мельницу должны
Приехать завтра
до рассвета,
Взвести друг на друга курок
И метить в ляжку иль в висок.
Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда катались по росистой траве его,
до лет, когда
поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощию своих свежих, быстрых ног.
И разве
ждали бы его здесь
до одиннадцати часов, пока ему самому заблагорассудилось пожаловать?
— Лжешь, ничего не будет! Зови людей! Ты знал, что я болен, и раздражить меня хотел,
до бешенства, чтоб я себя выдал, вот твоя цель! Нет, ты фактов подавай! Я все понял! У тебя фактов нет, у тебя одни только дрянные, ничтожные догадки, заметовские!.. Ты знал мой характер,
до исступления меня довести хотел, а потом и огорошить вдруг попами да депутатами [Депутаты — здесь: понятые.]… Ты их
ждешь? а? Чего
ждешь? Где? Подавай!
— Нельзя же было кричать на все комнаты о том, что мы здесь говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете
до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите.
Подождите: я видел его и говорил с ним сейчас; его еще можно спасти.
Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Они положили
ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет; а
до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она — она ведь и жила только одною его жизнью!
— Я-то в уме-с, а вот вы так… мошенник! Ах, как это низко! Я все слушал, я нарочно все
ждал, чтобы все понять, потому что, признаюсь, даже
до сих пор оно не совсем логично… Но для чего вы все это сделали — не понимаю.
Они оба замолчали, и молчание длилось даже
до странности долго, минут с десять. Раскольников облокотился на стол и молча ерошил пальцами свои волосы. Порфирий Петрович сидел смирно и
ждал. Вдруг Раскольников презрительно посмотрел на Порфирия.
Благодарю покорно,
Я скоро к ним вбежал!
Я помешал! я испужал!
Я, Софья Павловна, расстроен сам, день целый
Нет отдыха, мечусь как словно угорелый.
По должности, по службе хлопотня,
Тот пристает, другой, всем дело
до меня!
По
ждал ли новых я хлопот? чтоб был обманут…
Аркадий первый вышел на крыльцо; он взобрался в ситниковскую коляску. Его почтительно подсаживал дворецкий, а он бы с удовольствием его побил или расплакался. Базаров поместился в тарантасе. Добравшись
до Хохловских выселков, Аркадий
подождал, пока Федот, содержатель постоялого двора, запряг лошадей, и, подойдя к тарантасу, с прежнею улыбкой сказал Базарову...
Базаров дошел
до рощи, присел в тени на опушку и только тогда открыл Петру, какой он
ждал от него услуги.
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал
до поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил в нем и еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без страха, уверенно
ждет, что сейчас явятся какие-то люди, — может быть, идиоты, — и почтительно попросят его...
—
Подожди, — сказал он мягко, как только мог. — Я хотел напомнить тебе, что Плеханов доказывал возможность для социал-демократии ехать из Петербурга в Москву вместе с буржуазией
до Твери…
— Барышня одна, толстенькая, ну —
до чего смела! Того и
жди — в морду влепит приставу. А — мышь против собаки…
«
Ждать до двух — семь часов», — сердито сосчитал Самгин. Было еще темно, когда он встал и начал мыться, одеваться; он старался делать все не спеша и ловил себя на том, что торопится. Это очень раздражало. Потом раздражал чай, слишком горячий, и была еще одна, главная причина всех раздражений: назвать ее не хотелось, но когда он обварил себе палец кипятком, то невольно и озлобленно подумал...
Лидия заставила
ждать ее долго, почти
до рассвета. Вначале ночь была светлая, но душная, в раскрытые окна из сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
— Замок, конечно, сорван, а — кто виноват? Кроме пастуха да каких-нибудь старичков, старух, которые на печках смерти
ждут, — весь мир виноват, от мала
до велика. Всю деревню, с детями, с бабами, ведь не загоните в тюрьму, господин? Вот в этом и фокус: бунтовать — бунтовали, а виноватых — нету! Ну, теперь идемте…
Подождите до возраста более зрелого, когда природа понудит вас вить гнездо.
Старичок остановился,
подождал, когда фельдшер дошел
до него, и заговорил торопливо, вполголоса, шагая мелкими шагами цыпленка...
— Просто —
до ужаса… А говорят про него, что это — один из крупных большевиков… Вроде полковника у них. Муж сейчас приедет, — его
ждут, я звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или не надо? Небольшого роста, но очень стройная, она казалась высокой, в красивом лице ее было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
— Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления,
до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так и
ждешь, что вылетят две-три птицы.
Они ушли, а Анисья, добежав
до первого перекрестка, присела за плетень, в канаве, и
ждала, что будет.
Еще на год отодвинулось счастье! Обломов застонал болезненно и повалился было на постель, но вдруг опомнился и встал. А что говорила Ольга? Как взывала к нему, как к мужчине, доверилась его силам? Она
ждет, как он пойдет вперед и дойдет
до той высоты, где протянет ей руку и поведет за собой, покажет ее путь! Да, да! Но с чего начать?
«Вон, должно быть, и братец пришли! — заключил он. — Да черт с ним! Еще протолкуешь с час, а мне и есть хочется, и жарко! Да и Ольга
ждет меня…
До другого раза!»
Обломов пошел в обход, мимо горы, с другого конца вошел в ту же аллею и, дойдя
до средины, сел в траве, между кустами, и
ждал.
— Нет, дойдемте
до вашего сада, я там по горе сойду, мне надо туда… Я
подожду на острове у рыбака, чем это кончится.
«А когда после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. — Найду ли я силы написать ему сегодня
до вечера? И что напишу? Все то же: „Не могу, ничего не хочу, не осталось в сердце ничего…“ А завтра он будет
ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с бабушкой!.. Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему говорить: волки не знают его!..»
— Ты
ждешь меня! — произнес он не своим голосом, глядя на нее с изумлением и страстными
до воспаления глазами. — Может ли это быть?
— Где ты пропадал? Ведь я тебя целую неделю
жду: спроси Марфеньку — мы не спали
до полуночи, я глаза проглядела. Марфенька испугалась, как увидела тебя, и меня испугала — точно сумасшедшая прибежала. Марфенька! где ты? Поди сюда.
Она
ждала Ламберта с нетерпением и только дивилась, что он, не отходивший от нее и юливший около нее
до сегодня, вдруг ее совсем бросил и сам исчез.
— По моему обычаю, дошел, гуляя,
до твоей квартиры и даже
подождал тебя у Петра Ипполитовича, но соскучился. Они там у тебя вечно ссорятся, а сегодня жена у него даже слегла и плачет. Посмотрел и пошел.
Да и сверх того, им было вовсе не
до русской литературы; напротив, по его же словам (он как-то раз расходился), они прятались по углам,
поджидали друг друга на лестницах, отскакивали как мячики, с красными лицами, если кто проходил, и «тиран помещик» трепетал последней поломойки, несмотря на все свое крепостное право.
Я унижаюсь почти
до интриги и
ждала вас как спасителя.
А чтобы доказать им, что я не боюсь их мужчин и готов принять вызов, то буду идти за ними в двадцати шагах
до самого их дома, затем стану перед домом и буду
ждать их мужчин.
Версилова в церкви на похоронах не было, да, кажется, по их виду, можно было еще
до выноса заключить, что в церковь его и не
ждали.
— Друг ты мой, мне слишком приятно от тебя слышать… такие чувства… Да, я помню очень, я действительно
ждал тогда появления краски в твоем лице, и если сам поддавал, то, может быть, именно чтоб довести тебя
до предела…
— Тогда? Да я тогда с ней вовсе и не встретился. Она едва
до Кенигсберга тогда доехала, да там и осталась, а я был на Рейне. Я не поехал к ней, а ей велел оставаться и
ждать. Мы свиделись уже гораздо спустя, о, долго спустя, когда я поехал к ней просить позволения жениться…
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все
ждал на месте, и только лишь когда я добежал
до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в мою комнату, задвинулся на защелку и, не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом в подушку, и — плакал, плакал. В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!