Неточные совпадения
В это время послышались еще шаги, толпа в сенях раздвинулась, и
на пороге появился священник с запасными дарами, седой старичок. За ним ходил полицейский, еще с улицы. Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом. Раскольников упросил доктора
подождать хоть немножко. Тот пожал плечами и остался.
Вдруг он переступил осторожно через
порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу,
подождал с минуту, — все это время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел
на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку,
на полу, а обеими руками оперся
на трость, опустив
на руки подбородок.
Еще дела не начались, а
на Лючу, в прихожей у
порога, и в Китае также, стоит нетерпеливо, как у долго не отпирающихся дверей, толпа миссионеров: они
ждут не дождутся, когда настанет пора восстановить дерзко поверженный крест…
Было ясно: с ней без меня был припадок, и случился он именно в то мгновение, когда она стояла у самой двери. Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное, какие-нибудь страхи. В то же время она смутно сознавала, что я должен воротиться и буду стучаться у дверей, а потому, лежа у самого
порога на полу, чутко
ждала моего возвращения и приподнялась
на мой первый стук.
Она открыла зеркальную дверь, вделанную в стену шкафа; через плечо —
на меня,
ждала. Я послушно вышел. Но едва переступил
порог — вдруг стало нужно, чтобы она прижалась ко мне плечом — только
на секунду плечом, больше ничего.
— «Ах» да «ах» — ты бы в ту пору, ахало, ахал, как время было. Теперь ты все готов матери
на голову свалить, а чуть коснется до дела — тут тебя и нет! А впрочем, не об бумаге и речь: бумагу, пожалуй, я и теперь сумею от него вытребовать. Папенька-то не сейчас, чай, умрет, а до тех пор балбесу тоже пить-есть надо. Не выдаст бумаги — можно и
на порог ему указать:
жди папенькиной смерти! Нет, я все-таки знать желаю: тебе не нравится, что я вологодскую деревнюшку хочу ему отделить?
Ариша набросила свой ситцевый сарафан, накинула шаль
на голову и со страхом переступила
порог горницы Гордея Евстратыча. В своем смущении, с тревожно смотревшими большими глазами, она особенно была хороша сегодня. Высокий рост и красивое здоровое сложение делали ее настоящей красавицей. Гордей Евстратыч
ждал ее, ходя по комнате с заложенными за спину руками.
У
порога дома Егорушка увидел новую, роскошную коляску и пару черных лошадей.
На козлах сидел лакей в ливрее и с длинным хлыстом в руках. Провожать уезжающих вышел один только Соломон. Лицо его было напряжено от желания расхохотаться; он глядел так, как будто с большим нетерпением
ждал отъезда гостей, чтобы вволю посмеяться над ними.
В сенях кто-то завозился, послышались глухие голоса, потом чья-то рука долго скребла по двери, ища скобу. Товарищи безмолвно
ждали. Дверь отворилась медленно, не вдруг, и в подвал ввалился Перфишка. Он задел ногой за
порог, покачнулся и упал
на колени, подняв кверху правую руку с гармоникой в ней.
В светлой зале за большим столом,
на котором кипел самовар,
ждали пробуждения Егора Фомича еще несколько человек. Все разместились вокруг стола и с напряженным вниманием посматривали
на дверь в кабинет, где слышались мягкие шаги и легкое покашливание. Через четверть часа
на пороге, наконец, показался и сам Егор Фомич, красивый высокий мужчина лет сорока; его свежее умное лицо было слегка помято недавним сном.
Ровно в одиннадцать часов зазвенел колокольчик. Через минуту она в первый раз показалась
на пороге моей комнаты. О, как я помню ее бледное лицо, когда она, волнуясь и стыдясь (да, стыд сменил ее вчерашнее выражение), молча стояла в дверях! Она точно не смела войти в эту комнату, где нашла потом свое счастье, единственную свою светлую полосу жизни и… гибель. Не ту гибель, о которой говорил Бессонов… Я не могу писать об этом. Я
подожду и успокоюсь.
Поджидая в отдельной комнате полового, я стал
на пороге в большую общую залу и увидал против себя за столом у окна двух посетителей.
— Ну, это не совсем вежливо с их стороны, — ворчал мой приятель, появляясь
на пороге с самоваром, — я до смерти хочу пить, живым манером запалю сию машину, а ты
подожди. Если хочешь, ступай в избу: церемоний не полагается.
Впереди не было надежды
на образование; но суровая школа жизни, с мудрыми своими уроками,
ждала ее у
порога родительского дома.
А Григорий остановился у
порога, бросил
на пол мокрый картуз и, громко топая ногами, пошёл к жене. С него текла вода. Лицо у него было красное, глаза тусклые и губы растягивались в широкую, глупую улыбку. Он шёл, и Матрёна слышала, как в сапогах его хлюпала вода. Он был жалок, таким она не
ждала его.
Возвращаясь домой и перешагивая
порог, губернатор не ощущал радости и даже не думал, что вот еще
на один день он остался жив; он принимал это без размышлений, как будто забыв даже значение своей прогулки, — и
ждал следующего дня огромным, темным ожиданием.
Да, не нужно ничего принимать к сердцу, нужно стоять выше страданий, отчаяния, ненависти, смотреть
на каждого больного как
на невменяемого, от которого ничего не оскорбительно. Выработается такое отношение, — и я хладнокровно пойду к тому машинисту, о котором я рассказывал в прошлой главе, и меня не остановит у
порога мысль о незаслуженной ненависти, которая меня там
ждет. И часто-часто приходится повторять себе: «Нужно выработать безразличие!» Но это так трудно…
Я только и
ждала этой минуты. Едва длинная костлявая фигура француженки исчезла за
порогом ее «дупла», я соскочила с постели, мельком взглянула
на спящую Перекую, набросила холщовую юбочку, натянула чулки и, не одев башмаков, чтобы не шуметь, выскользнула из дортуара.
— Подкрадется, ваше превосходительство, клянусь святым Патриком, подкрадется, — прогнусил в ответ Акатову, немножко задыхаясь, дремучий семинарист Феоктист Меридианов, которого Акатов едва ли когда видел, не знал по имени и не пустил бы к себе
на порог ни в дом, ни в департамент, но бог Морфей ничем этим не стесняется и сводит людей в такие компании, что только ахнешь проснувшись, и Акатов ахнул, и совсем позабыл и о Подозерове, и о его письме, и вот причина, почему Подозеров
ждет дружеского ответа «разумеется» очень нетерпеливо, «но совершенно напрасно».
В дверях коридора появился фельдшер. С широко открытыми страдающими глазами, он остановился
на пороге, крепко вцепившись пальцами в локти. Иван продолжал лязгать ключом по замку. Варвара Васильевна, бледная и спокойная, с сдвинутыми тонкими бровями,
ждала с кружкою в руках.
Уходят. Екатерина Ивановна, не поднимаясь,
на том же стуле
ждет — руки ее опущены между колен. Солнце зашло, и в саду вечерние тени. Где-то далеко пастухи играют
на жилейках. Тишина. Тяжело и грузно ступая, всходит по ступеням Георгий Дмитриевич, испуганно осматривает террасу и говорит: — Катя! Никого нет. — Нерешительно переступает
порог и в первую минуту не видит Екатерины Ивановны. Осторожно делает еще два шага.
Ждать пришлось недолго. Через несколько дней, когда Толстых, по обыкновению последних дней, как зверь в клетке, ходил по своему запертому
на ключ кабинету, ему вдруг послышались приближающиеся к двери шаги. Он быстро подошел и отпер ее.
На пороге стоял бледный, как смерть, Иннокентий Антипович. Толстых окинул его вопросительным взглядом.
О! постойте,
подождите хоть немного, милые призраки, у изголовья несчастливца, заставьте его забыть
на этот день железа, черную избу, стоны товарищей его заключения; очаруйте его, дорогие гости, своими ласками, подарите его еще одним земным праздником, может быть, последним
на пороге в вечность…