Неточные совпадения
— О моралист! Но ты пойми, есть две
женщины: одна настаивает только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего не
требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.
Кнуров. Да разве вы не видите, что эта
женщина создана для роскоши. Дорогой бриллиант дорогой и оправы
требует.
«Нужен дважды гениальный Босх, чтоб превратить вот такую действительность в кошмарный гротеск», — подумал Самгин, споря с кем-то, кто еще не успел сказать ничего, что
требовало бы возражения. Грусть, которую он пытался преодолеть, становилась острее, вдруг почему-то вспомнились
женщины, которых он знал. «За эти связи не поблагодаришь судьбу… И в общем надо сказать, что моя жизнь…»
Честная
женщина! — писал он, —
требовать этого, значит
требовать всего.
Он в чистых формах все выливал образ Веры и, чертя его бессознательно и непритворно, чертил и образ своей страсти, отражая в ней, иногда наивно и смешно, и все, что было светлого, честного в его собственной душе и чего
требовала его душа от другого человека и от
женщины.
Но не
требовать этого, значит тоже ничего не
требовать, оскорблять
женщину, ее человеческую натуру, творчество Бога, значит прямо и грубо отказывать ей в правах на равенство с мужчиной, на что
женщины справедливо жалуются.
И если ужасался, глядясь сам в подставляемое себе беспощадное зеркало зла и темноты, то и неимоверно был счастлив, замечая, что эта внутренняя работа над собой, которой он
требовал от Веры, от живой
женщины, как человек, и от статуи, как художник, началась у него самого не с Веры, а давно, прежде когда-то, в минуты такого же раздвоения натуры на реальное и фантастическое.
Вся женская грубость и грязь, прикрытая нарядами, золотом, брильянтами и румянами, — густыми волнами опять протекла мимо его. Он припомнил свои страдания, горькие оскорбления, вынесенные им в битвах жизни: как падали его модели, как падал он сам вместе с ними и как вставал опять, не отчаиваясь и
требуя от
женщин человечности, гармонии красоты наружной с красотой внутренней.
— Напрасно вы
требовали должной вам дани, поклона, от этого пня, — сказал он, — он не понял вашего величия. Примите от меня этот поклон, не как бабушка от внука, а как
женщина от мужчины. Я удивляюсь Татьяне Марковне, лучшей из
женщин, и кланяюсь ее женскому достоинству!
В одном магазине
женщина спросила с меня за какую-то безделку два шиллинга, а муж пришел и
потребовал пять.
— Ну, вот и прекрасно. Сюда, видите ли, приехал англичанин, путешественник. Он изучает ссылку и тюрьмы в Сибири. Так вот он у нас будет обедать, и вы приезжайте. Обедаем в пять, и жена
требует исполнительности. Я вам тогда и ответ дам и о том, как поступить с этой
женщиной, а также о больном. Может быть, и можно будет оставить кого-нибудь при нем.
— Я ничего не
требую от тебя… Понимаешь — ничего! — говорила она Привалову. — Любишь — хорошо, разлюбишь — не буду плакать… Впрочем, часто у меня является желание задушить тебя, чтобы ты не доставался другой
женщине. Иногда мне хочется, чтобы ты обманывал меня, даже бил… Мне мало твоих ласк и поцелуев, понимаешь? Ведь русскую бабу нужно бить, чтобы она была вполне счастлива!..
Местное туземное население должно было подчиниться и доставлять им продовольствие. Мало того, китайцы
потребовали, чтобы мясо и рыбу приносили к ним
женщины. Запуганные тазы все это исполняли. Невольно поражаешься тому, как русские власти мирились с таким положением вещей и не принимали никаких мер к облегчению участи закабаленных туземцев.
Этикет
требовал, чтобы
женщина не проявляла шумно своего любопытства. Она сдерживала себя и рассматривала нас тихонько, украдкой.
Долго толковали они, ни в чем не согласились и наконец
потребовали арестанта. Молодая девушка взошла; но это была не та молчаливая, застенчивая сирота, которую они знали. Непоколебимая твердость и безвозвратное решение были видны в спокойном и гордом выражении лица; это было не дитя, а
женщина, которая шла защищать свою любовь — мою любовь.
—
Женщина — деликатное существо и
требует самого нежного ухода.
Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню; к тому же заботы о детях спасают ссыльных
женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты,
требуя от населения затрат и сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и в этом отношении колония поставлена даже в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией, не возвращаются.
После приговора им царь позволил ехать в Иркутск, их остановили и потом
потребовали необходимым условием быть с мужьями — отречение от дворянства, что, конечно, не остановило сих несчастных
женщин; теперь держат их розно с мужьями и позволяют видеться только два раза в неделю на несколько часов, и то при офицере.
Впрочем, кроме Кавериной, все прочие
женщины работали плохо. Каверина зарабатывала более всех. Лиза влегла в работу, как горячая лошадь в потный хомут, но работа у ней не спорилась и
требовала поправок; другие работали еще безуспешнее.
И за свои деньги он хотел очень многого, почти невозможного: его немецкая сентиментальная душа смутно жаждала невинности, робости, поэзии в белокуром образе Гретхен, но, как мужчина, он мечтал, хотел и
требовал, чтобы его ласки приводили
женщину в восторг, и трепет, и в сладкое изнеможение.
Как некогда Христос сказал рабам и угнетенным: «Вот вам религия, примите ее — и вы победите с нею целый мир!», — так и Жорж Занд говорит
женщинам: «Вы — такой же человек, и
требуйте себе этого в гражданском устройстве!» Словом, она представительница и проводница в художественных образах известного учения эмансипации
женщин, которое стоит рядом с учением об ассоциации, о коммунизме, и по которым уж, конечно, миру предстоит со временем преобразоваться.
— Вы больше бы, чем всякая другая
женщина, стеснили меня, потому что вы, во имя любви, от всякого мужчины
потребуете, чтобы он постоянно сидел у вашего платья. В первый момент, как вы мне сказали, я подумал было сделать это для вас и принести вам себя в жертву, но я тут же увидел, что это будет совершенно бесполезно, потому что много через полгода я все-таки убегу от вас совсем.
— Я вовсе не того хотел, да и не в моих правилах
требовать извинения от
женщины.
Женщина так уж воспитана, что
требует, чтобы однажды принятая канитель была проделана от начала до конца, а исключение в этом случае допускается только в пользу «чизльгёрстских философов»…
Получается самое проклятое положение, тем более что
требуют от
женщины неизмеримо больше, чем от мужчины.
— Удивительная удача! — воскликнул он. — У вас была полная возможность попасть в тюрьму, и — вдруг! Да, видимо, пошевеливается крестьянин, — это естественно, впрочем! Эта
женщина — удивительно четко вижу я ее!.. Нам нужно пристроить к деревенским делам специальных людей. Людей! Их не хватает нам… Жизнь
требует сотни рук…
— Девушка бесподобная — про это что говорить! Но во всяком случае, как
женщина умная, самолюбивая и, может быть, даже несколько по характеру ревнивая, она, конечно,
потребует полного отречения от старой привязанности. Я считаю себя обязанным поставить вам это первым условием: счастие Полины так же для меня близко и дорого, как бы счастие моей собственной дочери.
— Кто борщу
требовал? — провозгласила довольно грязная хозяйка, толстая
женщина лет 40, с миской щей входя в комнату.
— Какой же любви
потребовали бы вы от
женщины? — спросила Лизавета Александровна.
— Какой? — отвечал Александр, — я бы
потребовал от нее первенства в ее сердце. Любимая
женщина не должна замечать, видеть других мужчин, кроме меня; все они должны казаться ей невыносимы. Я один выше, прекраснее, — тут он выпрямился, — лучше, благороднее всех. Каждый миг, прожитый не со мной, для нее потерянный миг. В моих глазах, в моих разговорах должна она почерпать блаженство и не знать другого…
Мне известно, по слухам самым интимнейшим (ну предположите, что сама Юлия Михайловна впоследствии, и уже не в торжестве, а почтираскаиваясь, — ибо
женщина никогда вполнене раскается — сообщила мне частичку этой истории), — известно мне, что Андрей Антонович пришел к своей супруге накануне, уже глубокою ночью, в третьем часу утра, разбудил ее и
потребовал выслушать «свой ультиматум».
Конечно, никто не вправе
требовать от меня как от рассказчика слишком точных подробностей касательно одного пункта: тут тайна, тут
женщина; но я знаю только одно: ввечеру вчерашнего дня она вошла в кабинет Андрея Антоновича и пробыла с ним гораздо позже полуночи.
По приезде в Москву Егор Егорыч настоял, чтобы она сделала себе весь туалет заново, доказывая, что молодые
женщины должны любить наряды, так как этого
требует в каждом человеке чувство изящного.
Вообще мать-протопопица была
женщина глупая и неряшливая, что еще более усиливало тяготу жизни отца Василия; как бы то ни было, впрочем, она уразумела, наконец, чего от нее
требует муж, и убрала со стола водку и другие съедомые предметы.
Обе
женщины поклонялись сердитому богу моего деда, — богу, который
требовал, чтобы к нему приступали со страхом; имя его постоянно было на устах
женщин, — даже ругаясь, они грозили друг другу...
Не знаю, как вы, а я рад войне; только как бы домой не
потребовали, а я собираюсь отсюда во Флоренцию, в Рим; во Францию нельзя, так я думаю в Испанию —
женщины там, говорят, удивительные, только бедность и насекомых много.
Горький опыт подтверждал убеждения друзей и врачей, и молодая
женщина твердостию покорилась всему, чего от нее
требовали.
Остальное в моем рассказе не
требовало искажения, отчего характер Геза, после того как я посвятил слушателей в историю с пьяной
женщиной, немедленно стал предметом азартного обсуждения.
Прислуга,
женщина лет тридцати пяти, медлительная и настороженная, носила мне из ресторана обеды и ужины, прибирала комнаты и уходила к себе, зная уже, что я не
потребую ничего особенного и не пущусь в разговоры, затеваемые большей частью лишь для того, чтобы, болтая и ковыряя в зубах, отдаваться рассеянному течению мыслей.
Женщины не могли более вытерпливать голода: они стали проситься вон из крепости, что и было им позволено; несколько слабых и больных солдат вышли за ними; но бунтовщики их не приняли, а
женщин, продержав одну ночь под караулом, прогнали обратно в крепость,
требуя выдачи своих сообщников и обещаясь за то принять и прокормить высланных.
Ax!.. я едва дышу… он всё бежал за мною,
Что если бы он сорвал маску… нет,
Он не узнал меня… да и какой судьбою
Подозревать, что
женщина, которой свет
Дивится с завистью, в пылу самозабвенья
К нему на шею кинется, моля
Дать ей два сладкие мгновенья,
Не
требуя любви, — но только сожаленья,
И дерзко скажет — я твоя!..
Он этой тайны вечно не узнает…
Пускай… я не хочу… но он желает
На память у меня какой-нибудь предмет,
Кольцо… что делать… риск ужасный!
Но для
женщины паспорт не так обязателен, и есть страны, где его вовсе не
требуют.
Он приказал узнать, кто там кричит голосом без радости, и ему сказали, что явилась какая-то
женщина, она вся в пыли и лохмотьях, она кажется безумной, говорит по-арабски и
требует — она
требует! — видеть его, повелителя трех стран света.
— Граждане, товарищи, хорошие люди! Мы
требуем справедливости к нам — мы должны быть справедливы друг ко другу, пусть все знают, что мы понимаем высокую цену того, что нам нужно, и что справедливость для нас не пустое слово, как для наших хозяев. Вот человек, который оклеветал
женщину, оскорбил товарища, разрушил одну семью и внес горе в другую, заставив свою жену страдать от ревности и стыда. Мы должны отнестись к нему строго. Что вы предлагаете?
Старик Джиованни Туба еще в ранней молодости изменил земле ради моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце
женщины, охваченное страстью, эта пустыня, поглощающая солнце, ненужное рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть в его даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой земли, которая
требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда людей и мало дает радости — мало!
Вышневский. Вы не
требовали; но я должен был чем-нибудь вознаградить вас за разность в летах. Я думал найти в вас
женщину, способную оценить жертвы, которые я вам принес. Я ведь не волшебник, я не могу строить мраморных палат одним жестом. На шелк, на золото, на соболь, на бархат, в который вы окутаны с головы до ног, нужны деньги. Их нужно доставать. А они не всегда легко достаются.
— Конечно, — вы человек одинокий. Но когда имеешь семью, то есть —
женщину, которая
требует того, сего, пятого, десятого, то — пойдёшь куда и не хочешь, — пойдёшь! Нужда в существовании заставляет человека даже по канату ходить… Когда я это вижу, то у меня голова кружится и под ложечкой боль чувствую, — но думаю про себя: «А ведь если будет нужно для существования, то и ты, Иван Веков, на канат полезешь»…
— А так! У них пению время, а молитве час. Они не
требуют, чтоб люди уродами поделались за то, что их матери не в тот, а в другой год родили. У них божие идет богови, а кесарево кесареви. Они и живут, и думают, и любят, и не надоедают своим
женщинам одною докучною фразою. Мне, вы знаете, смерть надоели эти наши ораторы! Все чувства боятся! Сердчишек не дал бог, а они еще мечами картонными отмахиваются. Любовь и привязанность будто чему-нибудь хорошему могут мешать? Будто любовь чему-нибудь мешает.
Виновата же была, разумеется, не она. Она была такая же, как и все, как большинство. Воспитана она была, как того
требует положение
женщины в нашем обществе, и поэтому как и воспитываются все без исключения
женщины обеспеченных классов, и как они не могут не воспитываться. Толкуют о каком-то новом женском образовании. Bсё пустые слова: образование
женщины точно такое, какое должно быть при существующем не притворном, а истинном, всеобщем взгляде на
женщину.
Лидия. Скажите! Стыдно? Я теперь решилась называть стыдом только бедность, все остальное для меня не стыдно. Маman, мы с вами
женщины, у нас нет средств жить даже порядочно; а вы желаете жить роскошно, как же вы можете
требовать от меня стыда! Нет, уж вам поневоле придется смотреть кой на что сквозь пальцы. Такова участь всех матерей, которые воспитывают детей в роскоши и оставляют их без денег.