Неточные совпадения
Сквозь обветшавшую и никогда никуда не пригодную мудрость у нее пробивалась
живая струя здравого практического смысла, собственных
идей, взглядов и понятий. Только когда она пускала в ход собственные силы, то сама будто пугалась немного и беспокойно искала подкрепить их каким-нибудь бывшим примером.
— Право, не знаю, как вам ответить на это, мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала
живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая
идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
Самый Британский музеум, о котором я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил меня на целое утро в своих громадных сумрачных залах, когда мне хотелось на свет Божий, смотреть все
живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый, художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание, уйдет с
идеей обогатить память свою не одним фактом?
Китайцы и индийцы, кажется, сообща приложили каждый свой вкус к постройке и украшениям здания: оттого никак нельзя, глядя на эту груду камней, мишурного золота, полинялых тканей, с примесью
живых цветов, составить себе
идею о стиле здания и украшений.
Пожалуй, без приготовления, да еще без воображения, без наблюдательности, без
идеи, путешествие, конечно, только забава. Но счастлив, кто может и забавляться такою благородною забавой, в которой нехотя чему-нибудь да научишься! Вот Regent-street, Oxford-street, Trafalgar-place — не
живые ли это черты чужой физиономии, на которой движется современная жизнь, и не звучит ли в именах память прошедшего, повествуя на каждом шагу, как слагалась эта жизнь? Что в этой жизни схожего и что несхожего с нашей?..
Idee fixe [Навязчивая
идея (фр.)] Хионии Алексеевны была создать из своей гостиной великосветский салон, где бы молодежь училась хорошему тону и довершала свое образование на
живых образцах, люди с весом могли себя показать, женщины — блеснуть своей красотой и нарядами, заезжие артисты и артистки — найти покровительство, местные таланты — хороший совет и поощрение и все молодые девушки — женихов, а все молодые люди — невест.
Все наше движение 1905 г. не было одухотворено
живыми творческими
идеями, оно питалось
идеями тепло-прохладными, оно раздиралось горячими страстями и интересами.
Только в том и была разница, что Natalie вносила в наш союз элемент тихий, кроткий, грациозный, элемент молодой девушки со всей поэзией любящей женщины, а я —
живую деятельность, мое semper in motu, [всегда в движении (лат.).] беспредельную любовь да, сверх того, путаницу серьезных
идей, смеха, опасных мыслей и кучу несбыточных проектов.
Совсем напротив, отсюда-то и начинается его
живое, меткое, оригинальное сочетание
идей философских с революционными.
И даже более: довольно долго после этого самая
идея власти, стихийной и не подлежащей критике, продолжала стоять в моем уме, чуть тронутая где-то в глубине сознания, как личинка трогает под землей корень еще
живого растения. Но с этого вечера у меня уже были предметы первой «политической» антипатии. Это был министр Толстой и, главное, — Катков, из-за которых мне стал недоступен университет и предстоит изучать ненавистную математику…
Народ есть конкретная общность
живых людей, нация же есть более отвлеченная
идея.
Белинский решительный идеалист, для него выше всего
идея, выше
живого человека.
[У Вл. Соловьева есть остроумное учение о различии между бытием как состоянием, которое Гегель превратил в отвлеченную
идею, и сущим как конкретным,
живым носителем бытия, субстратом, существом.
Не отвлеченные
идеи и общие принципы занимают художника, а
живые образы, в которых проявляется
идея.
— Ерундища какая-то, — произнес Бычков. — Мертвые берегут
идеи для
живых, вместо привета — вон, и толковать еще о какой-то своей терпимости.
Деятельность моя была самая разнообразная. Был я и следователем, был и судьею; имел, стало быть, дело и с
живым материялом, и с мертвою буквою, но и в том и в другом случае всегда оставался верен самому себе или, лучше сказать,
идее долга, которой я сделал себя служителем.
В области материальных интересов, как, например: пошлин, налогов, проведения новых железных дорог и т. п., эти люди еще могут почувствовать себя затронутыми за
живое и даже испустить вопль сердечной боли; но в области
идей они, очевидно, только отбывают повинность в пользу того или другого политического знамени, под сень которого их поставила или судьба, или личный расчет.
Но главным украшением прощального обеда должен был служить столетний старец Максим Гаврилыч Крестовоздвиженский, который еще в семьсот восемьдесят девятом году служил в нашей губернии писцом в наместнической канцелярии.
Идея пригласить к участию в празднике эту
живую летопись нашего города, этого свидетеля его величия и славы, была весьма замечательна и, как увидим ниже, имела совершенный и полный успех.
Наша встреча, это наше супружество были лишь эпизодом, каких будет еще немало в жизни этой
живой, богато одаренной женщины. Все лучшее в мире, как я уже сказал, было к ее услугам и получалось ею совершенно даром, и даже
идеи и модное умственное движение служили ей для наслаждения, разнообразя ей жизнь, и я был лишь извозчиком, который довез ее от одного увлечения к другому. Теперь уж я не нужен ей, она выпорхнет, и я останусь один.
Меня не оскорбляла и не наводила на обычные мысли
идея живого растения…
Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называется общей
идеей или богом
живого человека.
Но мы уже заметили, что в этой фразе важно слово «образ», — оно говорит о том, что искусство выражает
идею не отвлеченными понятиями, а
живым индивидуальным фактом; говоря: «искусство есть воспроизведение природы в жизни», мы говорим то же самое: в природе и жизни нет ничего отвлеченно существующего; в «их все конкретно; воспроизведение должно по мере возможности сохранять сущность воспроизводимого; потому создание искусства должно стремиться к тому, чтобы в нем было как можно менее отвлеченного, чтобы в нем все было, по мере возможности, выражено конкретно, в
живых картинах, в индивидуальных образах.
Здесь же считаю не излишним заметить, что в определении красоты как единства
идеи и образа, — в этом определении, имеющем в виду не прекрасное
живой природы, а прекрасные произведения искусств, уже скрывается зародыш или результат того направления, по которому эстетика обыкновенно отдает предпочтение прекрасному в искусстве перед прекрасным в
живой действительности.
Но в нем есть справедливая сторона — то, что «прекрасное» есть отдельный
живой предмет, а не отвлеченная мысль; есть и другой справедливый намек на свойство истинно художественных произведений искусства: они всегда имеют содержанием своим что-нибудь интересное вообще для человека, а не для одного художника (намек этот заключается в том, что
идея — «нечто общее, действующее всегда и везде»); отчего происходит это, увидим на своем месте.
Я бился с своей Анной Ивановной три или четыре дня и, наконец, оставил ее в покое. Другой натурщицы не было, и я решился сделать то, чего во всяком случае делать не следовало: писать лицо без натуры, из головы, «от себя», как говорят художники. Я решился на это потому, что видел в голове свою героиню так ясно, как будто бы я видел ее перед собой
живою. Но когда началась работа, кисти полетели в угол. Вместо
живого лица у меня вышла какая-то схема.
Идее недоставало плоти и крови.
Не знаю сам. Но я с собой был честен
И двум
идеям вместе не служил.
Просторно сердце женщины, напротив;
В нем резкие противоречья могут
Ужиться рядом. В нем бывает слышен,
Среди любви
живой и настоящей,
Нередко запоздалый отголосок
Другой, отжившей, конченной любви.
Вины тут нет: подобные явленья
В природе женской. Но делиться я
И с тенью даже не могу тем сердцем.
Которое мне отдалося. В нем
Я должен быть один.
Даже наиболее образованные люди, притом люди с
живою натурою, с теплым сердцем, чрезвычайно легко отступаются в практической жизни от своих
идей и планов, чрезвычайно скоро мирятся с окружающей действительностью, которую, однако, на словах не перестают считать пошлою и гадкою.
Но эти караван-сараи — не внешние гостиницы
идеи, а ее плоть, без которой она не могла бы осуществиться, — чрево матери, принявшее прошедшее для будущего, но и
живое своею жизнию; каждая фаза исторического развития имела сама в себе цель и, следственно, награду и удовлетворение.
Наконец — последнее замечание о Чацком. Делают упрек Грибоедову в том, что будто Чацкий — не облечен так художественно, как другие лица комедии, в плоть и кровь, что в нем мало жизненности. Иные даже говорят, что это не
живой человек, а абстракт,
идея, ходячая мораль комедии, а не такое полное и законченное создание, как, например, фигура Онегина и других выхваченных из жизни типов.
Тартюф, конечно, — вечный тип, Фальстаф — вечный характер, — но и тот и другой, и многие еще знаменитые подобные им первообразы страстей, пороков и прочее, исчезая сами в тумане старины, почти утратили
живой образ и обратились в
идею, в условное понятие, в нарицательное имя порока, и для нас служат уже не
живым уроком, а портретом исторической галереи.
Это — смесь хороших инстинктов с ложью,
живого ума с отсутствием всякого намека на
идеи и убеждения, путаница понятий, умственная и нравственная слепота — все это не имеет в ней характера личных пороков, а является, как общие черты ее круга. В собственной, личной ее физиономии прячется в тени что-то свое, горячее, нежное, даже мечтательное. Остальное принадлежит воспитанию.
Книжная словесность, вынесенная к нам из Византии, старалась, конечно, внести в народ свои
идеи, но, как чуждая народной жизни, она могла только по-своему искажать то, что было
живого в народе, и не в состоянии была, ни проникнуться истинными его нуждами, ни спуститься до степени его понимания.
Хотя мы знаем, с кем более согласен сочинитель, но противники предка его, Загоскина, и тогдашнего молодого поколения, особенно непреклонный Рокотов, говорят очень убедительно и дельно; сопротивление их новым
идеям так естественно, так много в нем здравого русского толка, что действующие лица являются
живыми людьми, а не отвлеченными призраками или воплощенными мыслями, выведенными для торжества известного принципа.
Нужно, чтобы роман имел в основании своем какую-нибудь
идею, из которой бы развилось все его действие и к осуществлению которой оно все должно быть направлено; нужно, чтобы это развитие действия совершенно свободно и естественно вытекало из одной главной
идеи, не раздвояя интереса романа представлением нескольких разнородных пружин; нужно, чтобы в описании всех предметов и событий романа автор художественно воспроизводил действительность, не рабски копируя ее, но и не позволяя себе отдаляться от
живой истины; нужно, наконец, чтобы романические характеры не только были верны действительности, но — верны самим себе, чтобы они постоянно являлись с своими характеристическими чертами, отличающими одно лицо от другого, словом — чтобы с начала до конца они были бы выдержаны.
В Париже целое ученое общество принялось издавать карту, где мы были отмежеваны в качестве туранских выходцев в подобающие нам границы — и европейское общественное мнение с
живым, гoрячим участием ухватилось за пропаганду
идей пана Духинского.
Конечно, этот предмет любви не есть только абстрактная
идея или мертвое зеркало, им может быть лишь
живое существо, имеющее лицо, ипостась.
И то, что загорелось в душе впервые со дней Кавказа, все становилось властнее и ярче, а главное — определеннее: мне нужна была не «философская»
идея Божества, а
живая вера в Бога, во Христа и Церковь.
Как все животное, человек мог и должен был в себе найти
идеи или имена всех животных и тем познать себя как
живое средоточие животного мира, печальника всего
живого.
Но Бог, открывающийся в Софии, являет Себя в триипостасности Своей как Творец, Бог-Отец, Логос и Дух Святый животворящий; животворением же дается и знание себя осуществленным в своей
идее, ее ощутившей как
живую, действующую силу космоса, победу в хаосе.
Понятий абсолютно антиидейных и внесофийных нет и быть не может, ex nihilo nihil fit [Из ничего не происходит ничего (лат.).], и даже пустейшие и ничтожнейшие или ложные понятия суть паразиты, вырастающие на
живом древе
идей; но также не может быть и понятий вполне и безусловно софийных, ибо понятия рождаются из дискурсивного мышления, которое соответствует раздробленному состоянию мира, сотканного из бытия и небытия, и подлинно софийная
идея не есть уже понятие мышления, но выходит за пределы разума (о чем ниже).
По глубочайшему смыслу учения Платона, мир
идей есть не что иное, как София, т. е. хотя и
живое откровение Божества, но еще не само Божество.
Но, очевидно, не эту
живую жизнь имеет в виду великий разум художника, говорящий устами Версилова. Ведь
идея бессмертия души существует «многие тысячи лет», человечество не проходит мимо этой
идеи, а, напротив, все время упирается в нее. А мы все ищем. Не в этом
живая жизнь, которую чует Достоевский. Но не от него мы узнаем, в чем же она. Он сам не знает.
Малым своим разумом Достоевский знает, в чем эта
живая жизнь. Все в том же личном бессмертии. В комментариях к своему письму самоубийцы-материалиста он пишет: «Вера в бессмертие души человеческой есть единственный источник
живой жизни на земле, — жизни, здоровья, здоровых
идей и здоровых выводов и заключений».
Возвышенный идеальный эгоцентризм есть всегда идолотворение и ложное отношение к
идеям, подменяющее отношение к
живому Богу.
В основе христианства лежит не отвлеченная и всегда бессильная
идея добра, которая неизбежно является нормой и законом по отношению к человеку, а
живое существо, личность, личное отношение человека к Богу и ближнему.
Живая Истина,
живая Правда,
живая Красота может стать выше любви к ближнему, но не отвлеченная
идея истины, правды, красоты.
Алкание истины и правды заслуживает блаженства, но когда истина и правда превращаются в отвлеченную
идею, враждебную всему
живому, личному и конкретному, то последствия этого бывают истребительны и злы.
Но нельзя жертвовать любовью к ближнему, к
живому существу, к Божьему творению во имя совершенно отвлеченных
идей справедливости, красоты, истины, человечества и пр.
«Добрые дела» начинают понимать не как проявление любви к Богу и к ближнему, к
живому существу, не как обнаружение благостной силы, дающей жизнь другим существам, а как способ самоспасения и самооправдания, как путь осуществления отвлеченной
идеи добра, за которое человек получает награду в будущей жизни.
Он беспредельно предан своей
идее о Боге, но он уже почти потерял способность созерцать
живого Бога.