Неточные совпадения
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром был у Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное
воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить, было новое,
живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.
Кто б ни был ты, о мой читатель,
Друг, недруг, я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
Прости. Чего бы ты за мной
Здесь ни искал в строфах небрежных,
Воспоминаний ли мятежных,
Отдохновенья ль от трудов,
Живых картин, иль острых слов,
Иль грамматических ошибок,
Дай Бог, чтоб в этой книжке ты
Для развлеченья, для мечты,
Для сердца, для журнальных сшибок
Хотя крупицу мог найти.
За сим расстанемся, прости!
Воспоминания — или величайшая поэзия, когда они —
воспоминания о
живом счастье, или — жгучая боль, когда они касаются засохших ран…
Вчера Полозову все представлялась натуральная мысль: «я постарше тебя и поопытней, да и нет никого на свете умнее меня; а тебя, молокосос и голыш, мне и подавно не приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона (точно, в сущности, было только 2, а не 4) — наживи — ка ты, тогда и говори», а теперь он думал: — «экой медведь, как поворотил; умеет ломать», и чем дальше говорил он с Кирсановым, тем
живее рисовалась ему, в прибавок к медведю, другая картина, старое забытое
воспоминание из гусарской жизни: берейтор Захарченко сидит на «Громобое» (тогда еще были в ходу у барышень, а от них отчасти и между господами кавалерами, военными и статскими, баллады Жуковского), и «Громобой» хорошо вытанцовывает под Захарченкой, только губы у «Громобоя» сильно порваны, в кровь.
Это основы нашего быта — не
воспоминания, это —
живые стихии, существующие не в летописях, а в настоящем; но они только уцелели под трудным историческим вырабатыванием государственного единства и под государственным гнетом только сохранились, но не развились. Я даже сомневаюсь, нашлись ли бы внутренние силы для их развития без петровского периода, без периода европейского образования.
Рассказ прошел по мне электрической искрой. В памяти, как
живая, стала простодушная фигура Савицкого в фуражке с большим козырем и с наивными глазами. Это
воспоминание вызвало острое чувство жалости и еще что-то темное, смутное, спутанное и грозное. Товарищ… не в карцере, а в каталажке, больной, без помощи, одинокий… И посажен не инспектором… Другая сила, огромная и стихийная, будила теперь чувство товарищества, и сердце невольно замирало от этого вызова. Что делать?
В житомирской гимназии мне пришлось пробыть только два года, и потом завязавшиеся здесь школьные связи были оборваны. Только одна из них оставила во мне более глубокое
воспоминание, сложное и несколько грустное, но и до сих пор еще
живое в моей душе.
Теперь я люблю
воспоминание об этом городишке, как любят порой память старого врага. Но, боже мой, как я возненавидел к концу своего пребывания эту затягивающую, как прудовой ил, лишенную
живых впечатлений будничную жизнь, высасывавшую энергию, гасившую порывы юного ума своей безответностью на все
живые запросы, погружавшую воображение в бесплодно — романтическое ленивое созерцание мертвого прошлого.
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь в прошлом, на том блаженном времени, когда была жива «сама» и дом стоял полною чашей. Не стало «самой» — и все пошло прахом. Вон какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять, из своего роду-племени тоже не выкинешь. Аграфена являлась
живою летописью малыгинской семьи и свято блюла все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло все
воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть раз пять.
Для него собственно этот день связан с незабвенными
воспоминаниями; он его чтит ежегодно памятью о всех старых товарищах, старается, сколько возможно,
живее представить себе быт и круг действия каждого из них.
Невольным образом в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу не обращать на нее внимания. Придется, может быть, и об Лицее сказать словечко; вы это простите, как
воспоминания, до сих пор
живые! Одним словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу. [Сообщения И. И. Пущина о том, как он осуществлял свое обещание Е. И. Якушкину, — в письмах к Н. Д. Пущиной и Е. И. Якушкину за 1858 г. № 225, 226, 228, 242 и др.]
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно прошла, но в душе оставалось еще
живое и трогательное
воспоминание прошедшей детской любви. Мне случалось в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
И чем
живее идет игра, тем обильнее и чувствительнее делаются
воспоминания.
Потом начались рассказы про дворовых девок: скольких она сама «заставала», скольких выслеживала при помощи доверенных лиц, и преимущественно Улитушки. Старческая память с изумительною отчетливостью хранила эти
воспоминания. Во всем ее прошлом, сером, всецело поглощенном мелким и крупным скопидомством, сослеживание вожделеющих дворовых девок было единственным романическим элементом, затрогивавшим какую-то
живую струну.
Развязки нехитрых романов девичьей обыкновенно бывали очень строгие и даже бесчеловечные (виновную выдавали замуж в дальнюю деревню, непременно за мужика-вдовца, с большим семейством; виновного — разжаловывали в скотники или отдавали в солдаты); но
воспоминания об этих развязках как-то стерлись (память культурных людей относительно прошлого их поведения вообще снисходительна), а самый процесс сослеживания «амурной интриги» так и мелькал до сих пор перед глазами, словно
живой.
Разговор, сначала безразличный и вялый, по мере того как головы разгорячались, становился
живее и
живее и, наконец, неизменно переходил в беспорядочную ссору, основу которой составляли
воспоминания о головлевских умертвиях и увечиях.
Когда он исчезнет — порвется одна из
живых нитей, связующих меня с миром, останется
воспоминание, но — оно целиком во мне, навсегда ограничено, неизменно.
Я отметил уже, что
воспоминание о той девушке не уходило; оно напоминало всякое другое
воспоминание, удержанное душой, но с верным,
живым оттенком. Я время от времени взглядывал на него, как на привлекательную картину. На этот раз оно возникло и отошло отчетливее, чем всегда. Наконец мысли переменились. Желая узнать название корабля, я обошел его, став против кормы, и, всмотревшись, прочел полукруг рельефных золотых букв...
Лишь один раз в его лице появилось неведомое
живое усилие, какое бывает при внезапном
воспоминании.
Хотя я видел девушку всего раз, на расстоянии, и не говорил с ней, — это
воспоминание стояло в особом порядке. Увидеть ее портрет среди вещей Геза было для меня словно
живая встреча. Впечатление повторилось, но — теперь — резко и тяжело; оно неестественно соединялось с личностью Геза. В это время Синкрайт сказал...
Каждый из них, достигнув старости, находит отраду в
воспоминании того
живого чувства, которое одушевляло его в молодости, когда с удочкой в руке, забывая и сон и усталость, страстно предавался он своей любимой охоте.
Елена не стала с ним более разговаривать об этом происшествии и по наружности оставалась спокойной; но когда Елпидифор Мартыныч ушел от нее, то лицо Елены приняло почти отчаянное выражение: до самой этой минуты гнев затемнял и скрывал перед умственными очами Елены всякое ясное
воспоминание о князе, но тут он как
живой ей представился, и она поняла, до какой степени князь любил ее, и к вящему ужасу своему сознала, что и сама еще любила его.
Изъян третий: постоянно находясь под игом
воспоминаний о периоде самоотверженности, они чувствуют себя до того задавленными и оскорбленными при виде чего-либо нового, не по их инициативе измышленного, что нет, кажется, во всем их нравственном существе
живого места, которое не ныло бы от уязвленного самолюбия.
Но меня того, которого она знала, который угадал бы ее приезд и пошел бы ей навстречу, не было.
Живая связь невысказанного взаимного понимания между нами прекратилась как прекратилась она с товарищеской средой. Правда,
воспоминание о ней лежало где-то глубоко, на дне души, вместе с другими, все еще дорогими образами. Но я чувствовал, что это только до времени, что настанет минута, когда и эти представления станут на суд моего нового настроения…
Но вместе с этим говорят нам, что «это, однако же, не отдельные лица, а общие типы»; после такой фразы было бы излишне доказывать, что самое определенное, наилучшим образом обрисованное лицо остается в поэтическом произведении только общим, неопределенно очерченным абрисом, которому
живая определенная индивидуальность придается только воображением (собственно говоря,
воспоминаниями) читателя.
Портрет пишется не потому, чтобы черты
живого человека не удовлетворяли нас, а для того, чтобы помочь нашему
воспоминанию о
живом человеке, когда его нет перед нашими глазами, и дать о нем некоторое понятие тем людям, которые не имели случая его видеть.
Уж и по самой своей незаконченности, неопределенности, именно по тому самому, что обыкновенно оно только «общее место», а не
живой индивидуальный образ или событие, произведение искусства особенно способно вызывать наши
воспоминания.
Единовластное владычество ружья продолжалось половину моего века, тридцать лет; потом снова появилась на сцене удочка, и, наконец, старость, а более слабость зрения, хворость и леность окончательно сделали из меня исключительного рыбака. Но я сохраняю
живое, благодарное
воспоминание обо всех прежних моих охотах, и мои статьи о них служат тому доказательством.
Окончивши курс, он совершенно уж не тосковал, и в нем только осталось бледное
воспоминание благородного женского существа, которое рано или поздно должно было улететь в родные небеса, и на тему эту принимался несколько раз писать стихи, а между тем носил в душе более
живую и совершенно новую для него мысль: ему надобно было начать службу, и он ее начал, но, как бедняк и без протекции, начал ее слишком неблистательно.
Искренне, в глубине души, свою женитьбу на Тане он считал теперь ошибкой, был доволен, что окончательно разошелся с ней, и
воспоминание об этой женщине, которая в конце концов обратилась в ходячие
живые мощи и в которой, как кажется, все уже умерло, кроме больших, пристально вглядывающихся умных глаз,
воспоминание о ней возбуждало в нем одну только жалость и досаду на себя.
Ложились спать молча; и старики, потревоженные рассказами, взволнованные, думали о том, как хороша молодость, после которой, какая бы она ни была, остается в
воспоминаниях одно только
живое, радостное, трогательное, и как страшно холодна эта смерть, которая не за горами, — лучше о ней и не думать!
Мучало его только
воспоминание о невесте. И не только
воспоминание, но представление
живое о том, что могло бы быть. Невольно представлялась ему знакомая фаворитка государя, вышедшая потом замуж и ставшая прекрасной женой, матерью семейства. Муж же имел важное назначение, имел и власть, и почет, и хорошую, покаявшуюся жену.
Давно уж в один день не испытывала старушка столько сильных впечатлений, так что и молиться она не могла спокойно: всё грустно-живое
воспоминание о покойном графе и о молодом франтике, который так безбожно обыграл ее, не выходило у нее из головы.
Причина этого очень понятна:
воспоминания детства всегда
живее представляются человеку, нежели
воспоминания о последующих годах его жизни.
Это случилось лет тридцать назад, и из трех участников экспедиции остался в
живых только один я. Да, их, моих товарищей, уже нет, родной край далеко-далеко, и я часто вызываю мысленно дорогие тени моего детства и мысленно блуждаю в их обществе по родным местам, освященным
воспоминаниями первой дружбы.
Мне особенно ярко вспоминается моя первая трахеотомия; это
воспоминание кошмаром будет стоять передо мною всю жизнь… Я много раз ассистировал при трахеотомиях товарищам, много раз сам проделал операцию на трупе. Наконец однажды мне предоставили сделать ее на
живой девочке, которой интубация перестала помогать. Один врач хлороформировал больную, другой — Стратонов, ассистировал мне, каждую минуту готовый прийти на помощь.
Ее превосходительство желала, чтобы дорогой и блистательный гость унес с собою самое приятное
воспоминание о своем пребывании в Славнобубенске, и потому они сразу проектировали в будущем загородный пикник на картинном берегу Волги, два вечера, один бал и «благотворительный» спектакль с
живыми картинами в пользу «наших бедных», в котором должны были принять участие исключительно только благородные любители.
В книге «О жизни» Толстой пишет: «Радостная деятельность жизни со всех сторон окружает нас, и мы все знаем ее в себе с самых первых
воспоминаний детства… Кто из
живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного и чаще всего в самом раннем детстве, — того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех; и близких, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного, — чтобы всем было хорошо, чтобы все были счастливы».
Слезы капали на дорогие строки, поднявшие во мне целый рой
воспоминаний. Она стояла передо мной как
живая, моя милая, чудная мамуня, и грудь моя разрывалась от желания горячо поцеловать дорогой призрак. А между тем вокруг меня шумел и жужжал неугомонный рой институток. Они о чем-то спорили, кричали, перебивая друг друга.
Между нами, связанными тяжелыми
воспоминаниями о моей строгой парижской рецензии, сразу же завязался очень
живой разговор.
Для меня Сансон, вся его личность, тон, манера говорить и преподавать,
воспоминания, мнения о сценическом искусстве были ходячей летописью первой европейской сцены. Он еще не был и тогда дряхлым старцем. Благообразный старик, еще с отчетливой, ясной дикцией и барскими манерами,
живой собеседник, начитанный и, разумеется, очень славолюбивый и даже тщеславный, как все сценические «знаменитости», каких я знавал на своем веку, в разных странах Европы.
И
воспоминание это тем
живее, чем согласнее была жизнь моего друга и брата с законом разума, чем больше она проявлялась в любви.
Умер отец, я постарела; всё что нравилось, ласкало, давало надежду — шум дождя, раскаты грома, мысли о счастье, разговоры о любви, — всё это стало одним
воспоминанием, и я вижу впереди ровную, пустынную даль: на равнине ни одной
живой души, а там на горизонте темно, страшно…
Из
воспоминаний своего самого раннего детства он знал, что такое ревность необузданного мужчины. Его отец, Александр Васильевич, был человек гордый, порою необузданный и не стеснявшийся в своих желаниях, насколько это позволяло ему его положение. Так, при
живой еще первой жене, он женился на второй — Дарье Васильевне, урожденной Скуратовой, и всю жизнь мучил ее своими ревнивыми подозрениями.
А
воспоминания врезались в его душу, как острый нож в
живое мясо.
Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай и тут опять, повторив в своем
воспоминании всё, чтò с ним было, он
живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые сулившие ему счастие мысли.
Маленькая изящная Пеллегрина могла знать тайности, но ей также ничто не мешало и лгать и клеветать на людей. Эта женщина —
живое и мерзкое
воспоминание, при котором является укол в сердце и мелькает перед глазами тень маленького Пика.