Неточные совпадения
— Кабарга! — шепнул Дерсу на мой вопросительный взгляд. Минуты через две я увидел
животное, похожее на козулю, только значительно меньше ростом и темнее окраской. Изо рта ее книзу торчали два тонких клыка. Отбежав шагов 100, кабарга остановилась, повернула в нашу сторону свою грациозную головку и
замерла в выжидательной позе.
Я стал направлять его взгляд рукой по линии выдающихся и заметных предметов, но, как я ни старался, он ничего не видел. Дерсу тихонько поднял ружье, еще раз внимательно всмотрелся в то место, где было
животное, выпалил и — промахнулся. Звук выстрела широко прокатился по всему лесу и
замер в отдалении. Испуганная кабарга шарахнулась в сторону и скрылась в чаще.
И такова сила самодурства в этом темном царстве Торцовых, Брусковых и Уланбековых, что много людей действительно
замирает в нем, теряет и смысл, и волю, и даже силу сердечного чувства — все, что составляет разумную жизнь, — и в идиотском бессилии прозябает, только совершая отправления
животной жизни.
«Я не задыхаюсь от радости, как
животное, — говорил он сам себе, — дух не
замирает, но во мне совершается процесс важнее, выше: я сознаю свое счастье, размышляю о нем, и оно полнее, хотя, может быть, тише…
Аннушка положила на плечо соседа свою голову и
замерла в этой позе, потупив глаза в землю. Гармонист задумчиво покручивал ус, а человек в пиджаке отошёл к окну и стал там, прислонясь к стене и смешно вытянув голову по направлению к певцам, точно он ртом ловил звуки песни. Толпа в дверях шуршала платьем и глухо ворчала, слившись в одно большое
животное.
Будь он самый грубый,
животный человек, но если в душе его не
замерло народное чувство, если в нем не перестало биться русское сердце, звуки Глинки навеют на него тихий восторг и на думные очи вызовут даже невольную сладкую слезу, и эту слезу, как заветное сокровище, не покажет он ни другу-приятелю, ни отцу с матерью, а разве той одной, к кому стремятся добрые помыслы любящей души…
Когда она на своем громадном вороном жеребце Вулкане бешеном
животном, не знавшем никого, кроме хозяйки, вылетала сумасшедшим карьером на арену, публика
замирала от страха и восторга.
Вижу, народ зыблется в Кремле; слышу, кричат: „Подавайте царевну!..” Вот палач, намотав ее длинные волосы на свою поганую руку, волочит царевну по ступеням Красного крыльца, чертит ею по праху широкий след… готова плаха… топор занесен… брызжет кровь… голова ее выставлена на позор черни… кричат: „Любо! любо!..” Кровь стынет в жилах моих, сердце
замирает, в ушах раздается знакомый голос: „Отмсти, отмсти за меня!..” Смотрю вперед: вижу сияющую главу Ивана Великого и, прилепясь к ней, сыплю удары на бедное
животное, которое мчит меня, как ветер.