Неточные совпадения
— Здесь моя
жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями
дикарей, и если бы Бог мне каждый год посылал один светлый женский взгляд, один, подобный тому…
«Это можно понять как символическое искание смысла
жизни. Суета сует. Метафизика
дикарей. Возможно, что и просто — скука сытых людей».
— Так что же! У нас нет
жизни, нет драм вовсе: убивают в драке, пьяные, как
дикари! А тут в кои-то веки завязался настоящий человеческий интерес, сложился в драму, а вы — мешать!.. Оставьте, ради Бога! Посмотрим, чем разрешится… кровью, или…
Я теперь живой, заезжий свидетель того химически-исторического процесса, в котором пустыни превращаются в жилые места,
дикари возводятся в чин человека, религия и цивилизация борются с дикостью и вызывают к
жизни спящие силы.
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте
дикарь, посмотрю на эти чудеса — и
жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
Помню, как меня учили читать топографические карты и как долго не мог я к этому привыкнуть, а тут простой
дикарь, отроду никогда не видевший их, разбирается так свободно, как будто он всю
жизнь только этим и занимался.
Три раза пытался бежать с дороги маленький самосадский
дикарь и три раза был жестоко наказан родными розгами, а дальше следовало ошеломляющее впечатление новой парижской
жизни.
Нью-йоркские газеты обмолвились о ней лишь краткими и довольно сухими извлечениями фактического свойства, так как в это время на поверхности политической
жизни страны появился один из крупных вопросов, поднявших из глубины взволнованного общества все принципы американской политики… нечто вроде бури, точно вихрем унесшей и портреты «
дикаря», и веселое личико мисс Лиззи, устроившей родителям сюрприз, и многое множество других знаменитостей, которые, как мотыльки, летают на солнышке газетного дня, пока их не развеет появление на горизонте первой тучи.
Негр Сам, чистильщик сапог в Бродвее, мостовой сторож, подозревавший незнакомца в каком-нибудь покушении на целость бруклинского моста, кондуктор вагона, в котором Матвей прибыл вечером к Central park, другой кондуктор, который подвергал свою
жизнь опасности, оставаясь с глазу на глаз с
дикарем в электрическом вагоне, в пустынных предместьях Бруклина, наконец, старая барыня, с буклями на висках, к которой таинственный
дикарь огромного роста и ужасающего вида позвонился однажды с неизвестными, но, очевидно, недобрыми целями, когда она была одна в своем доме…
Но пришло время для
дикаря, когда, с одной стороны, он, хотя и смутно, но понял значение общественной
жизни, значение главного двигателя ее, общественного одобрения или осуждения — славы; с другой стороны, когда страдания его личной
жизни стали так велики, что он не мог уже продолжать верить в истинность своего прежнего понимания
жизни, и он принял учение общественное, государственное и подчинился ему.
«Неразумно жертвовать своим спокойствием или
жизнью, — говорит
дикарь, — чтобы защищать что-то непонятное и неосязаемое, условное: семью, род, отечество, и, главное, опасно отдавать себя в распоряжение чуждой власти».
Дикарь признает
жизнь только в себе, в своих личных желаниях. Благо его
жизни сосредоточено в нем одном. Высшее благо для него есть наиполнейшее удовлетворение его похоти. Двигатель его
жизни есть личное наслаждение. Религия его состоит в умилостивлении божества к своей личности и в поклонении воображаемым личностям богов, живущим только для личных целей.
Мы не любим, синьор, когда о наших делах пишут в газетах языком, в котором понятные слова торчат редко, как зубы во рту старика, или когда судьи, эти чужие нам люди, очень плохо понимающие
жизнь, толкуют про нас таким тоном, точно мы
дикари, а они — божьи ангелы, которым незнаком вкус вина и рыбы и которые не прикасаются к женщине!
Дикарь или полудикий человек не представляет себе
жизни иной, как та, которую знает он непосредственно, как человеческую
жизнь; ему кажется, что дерево говорит, чувствует, наслаждается и страдает, подобно человеку; что животные действуют так же сознательно, как человек, — у них свой язык; даже и на человеческом языке не говорят они только потому, что хитры и надеются выиграть молчанием больше, нежели разговорами.
Романы Купера более, нежели этнографические рассказы и рассуждения о важности изучения быта
дикарей, познакомили общество с их
жизнью.
Так, дыхание важнее всего в
жизни человека; но мы не обращаем и внимания на него, потому что ему обыкновенно не противостоят никакие препятствия; для
дикаря, питающегося даром ему достающимися плодами хлебного дерева, и для европейца, которому хлеб достается только через тяжелую работу земледелия, пища одинаково важна; но собирание плодов хлебного дерева — «не важное» дело, потому что оно легко; «важно» земледелие, потому что оно тяжело.
Во всей природе видит
дикарь человекоподобную
жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных существ Как он очеловечивает ветер, холод, жар (припомним нашу сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них сильнее), болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цынге; последний — между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая.
— А почему
дикарь лепит себе идола из глины, выстругивает из дерева, выдалбливает из камня, отливает из металла? Ведь это продолжение детской куклы, в которой человек ищет самого себя… Он помещает именно в ней самую лучшую часть самого себя и в ней же ищет ответа на вечные вопросы
жизни. Вот и моя кукла помогла мне узнать хоть немного самого себя, оглянуться на свою безобразную
жизнь, задуматься над самым главным… Ведь она говорит со мной… Вот почему она мне так и дорога. В ней мой двойник…
Но вдруг распутала судьба
Загадку
жизни несчастливой —
Я полюбил,
дикарь ревнивый…
В первобытные времена человек был еще вполне беспомощен перед природою, наступление зимы обрекало его, подобно животным или нынешним
дикарям, на холод и голодание; иззябший, с щелкающими зубами и подведенным животом, он жил одним чувством — страстным ожиданием весны и тепла; и когда приходила весна, неистовая радость охватывала его пьяным безумием. В эти далекие времена почитание страдальца-бога, ежегодно умирающего и воскресающего, естественно вытекало из внешних условий человеческой
жизни.
Дом стариков Суворовых, несмотря на их средний достаток, был открытый, и гости из соседних помещиков, тогда в значительном числе живших по деревням, собирались часто. Это обстоятельство составляло самую мучительную сторону
жизни для маленького Александра Суворова. «
Дикарь», как называл его дядька Степан, не мог выносить общества посторонних вообще, а большого общества незнакомых людей в особенности.
Мог ли Антон сердиться на этих
дикарей, тем более что в деле выздоровления царевича было заложено все, чего дороже не имел он в
жизни: Анастасия,
жизнь и честь его. Он спешил подать помощь Каракаче и в этом скоро успел.
— А потому, что искренни одни только
дикари да животные. Газ цивилизация внесла в
жизнь потребность в таком комфорте, как, например, женская добродетель, то уж тут искренность неуместна…