Неточные совпадения
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему
жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная
Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Это был счастливейший период
жизни Круциферского; тогда он купил свой домик о трех окнах, а
Маргарита Карловна сюрпризом мужу, ко дню Иакова, брата господня, ночью обила старый диван и креслы ситцем, купленным на деньги, собранные по копейке.
Маргаритов. Его? Его? За что? Он все взял у меня: взял деньги, чужие деньги, которых мне не выплатить, не заработать во всю
жизнь, он взял у меня честь. Вчера еще считали меня честным человеком и доверяли мне сотни тысяч; а завтра уж, завтра на меня будут показывать пальцами, называть меня вором, из одной шайки с ним. Он взял у меня последнее — взял дочь…
Маргаритов. Стой, стой! Ты мне возвратила
жизнь однажды, ты же сама и отнимаешь ее.
Любовалась и гордилась воспитанницей мать
Маргарита,
жизни не чаяла в ней, от себя ни на шаг не пускала…
Добиться славы и имени передовой русской женщины княжне
Маргарите Дмитриевне, конечно, скоро не предвиделось, а
жизнь курсистки и студентки в столицах, среди заманчивых, бросающихся в глаза роскоши и блеска, на сравнительно скудные средства, несмотря на то, что кроме отца, помогала своей любимице и княгиня Зинаида Павловна, была далеко не по вкусу нетерпеливой
Маргарите Дмитриевне.
И ты была раздавлена колесницей современных искателей золотого руна! — припомнил он симпатичный образ сестры княжны
Маргариты — Лидии, припомнил лежащею ее в гробу с неземной улыбкой спокойствия на устах, того спокойствия, которое было отнято у нее в последние дни ее
жизни, отнято при посредством гнусной интриги».
Княжна
Маргарита Дмитриевна подробно рассказывала в ней повесть своей
жизни в течение семи лет со дня встречи ее с Гиршфельдом в Шестове, то нравственное состояние, в котором она находилась перед этой встречей.
Темные тучи стали появляться на ясном небосклоне их
жизни. Началось с того, что
Маргарита Николаевна получила письмо, которое по прочтении тотчас же уничтожила.
Всмотревшись в домашнюю
жизнь княгини и княжны Шестовых, наблюдательной девушке не трудно было вскоре догадаться, какую двойную роль играл, относительно их обеих, их присяжный поверенный, Николай Леопольдович Гиршфельд, и вместе с тем оценить по достоинству ум, тактичность и находчивость этого дельца, подобного которому Александрина еще не встречала; и она, как в былое время княжна
Маргарита, инстинктивно почувствовала в нем современную силу, и преклонилась перед ней.
— Да еще, уж после акта и описи, когда пароход отчалил, на дроги стали покойников, его да арестантку-княжну, класть, — у него из бокового кармана сюртука пакет выпал с какой-то рукописью. Я его взял тогда, да так никуда не представлял. Написано по-французски. Один там из ссыльных на этом языке немного мараковал, при мне просматривал, говорит, описание
жизни, и подписано
Маргарита Шестова. Это, значит, она к нему перед смертью писала.
В то время, когда Савин и
Маргарита Николаевна Строева благодушествовали в Рудневе, Настя, или, как мы ее будем называть теперь, вследствие ее полубарского положения, Настасья Лукьяновна Червякова вела деятельную
жизнь в Серединском.
— Действительно, в последних письмах он упоминает с восторгом о какой-то Зине, приемной дочери его родителей; говорит, что только она составляет для него некоторую отраду в его грустной
жизни в деревне, — задумчиво произнесла
Маргарита Максимилиановна.
Он вспомнил
Маргариту Гранпа, которую погубила и отняла та же сцена. Припомнился ему неожиданный его арест в Большом театре и поездка в Пинегу, откуда он вернулся, чтобы узнать, что девушка, которую он одну в своей
жизни любил свято и искренно, начала свое гибельное падение по наклонной плоскости сценических подмостков.
Быстро распродала Строева обстановку, отпустила прислугу, даже горничную Сашу, которой от себя счастливый Эразм Эразмович дал пятьдесят рублей.
Маргарита Николаевна не хотела, чтобы в ее «новой
жизни» было какое-либо лицо, напоминавшее ей о прошедшем.
Николай Герасимович после первых же встреч с Маргаритой У Горской понял, что пустота
жизни его наполняется первою любовью к
Маргарите Гранпа.
— Вы слишком умны,
Маргарита Николаевна, — начал он дрожащим голосом, — чтобы не замечать, что я изнемогаю от любви к вам. Скажите же мне откровенно, любите вы меня и могли бы решиться разделить мою
жизнь.
Таким образом, к тому времени, когда в бокалах заискрилось шампанское, все, сидевшие за столом, искренне и от души поздравили Николая Герасимовича и выпили, как за его здоровье, так и за здоровье отсутствующей, его будущей подруги
жизни,
Маргариты Николаевны Строевой.
— Я должен тебе заметить, что при такой
жизни, которую ведешь ты с твоими племянницами, процентов ни с твоего капитала, ни с капиталов княжны Лиды, не говоря уже о грошах, принадлежащих княжие
Маргарите, не хватит. Придется проживать твой и княжны Лиды капитал, что было бы нежелательно, а относительно капитала, завещанного последней, даже неудобно — в нем может через несколько месяцев потребовать от тебя отчета Шатов.
Княжна
Маргарита Дмитриевна повела свой обычный образ
жизни и вскоре казалось, что сестры Лиды у нее как бы не было никогда.
В Петербурге он оставил все, что было дорого для него в
жизни —
Маргариту Гранпа.
А все это потому, что с именем Петербурга соединяется, или, лучше сказать, поглощает его имя
Маргариты Гранпа, которое для него составляет все, альфу и омегу его
жизни, без которой самая
жизнь представляется ему совершенно ненужной,
жизнь, та самая
жизнь, полная удовольствий, разгула, кутежей, та
жизнь в царстве женщин, которой он еще с год тому назад отдавался с таким искренним восторгом, с таким неустанным наслаждением.
Маргариту Максимилиановну не тронул особенно рассказ подруги — она была вся под обаянием новой
жизни, на путь которой она вступила.
При отъезде из Тулы, считая свою
жизнь нераздельной с
жизнью его «ненаглядной Муси», Николай Герасимович находил безразличным, хранятся ли деньги, отданные за Руднево княгиней Оболенской, у него в кармане или же в бауле
Маргариты Николаевны.