Неточные совпадения
— Ведь он уж стар был, — сказал он и переменил разговор. — Да, вот
поживу у тебя месяц, два, а потом
в Москву. Ты знаешь, мне Мягков обещал
место, и я поступаю на службу. Теперь я устрою свою жизнь совсем иначе, — продолжал он. — Ты знаешь, я удалил эту женщину.
Так как вы отправитесь по тем
местам, где я еще не был, так вы узнаете-с на
месте все: как там
живут мужички, где побогаче, где терпят нужду и
в каком состоянье все.
Но что бы ни было, читатель,
Увы! любовник молодой,
Поэт, задумчивый мечтатель,
Убит приятельской рукой!
Есть
место: влево от селенья,
Где
жил питомец вдохновенья,
Две сосны корнями срослись;
Под ними струйки извились
Ручья соседственной долины.
Там пахарь любит отдыхать,
И жницы
в волны погружать
Приходят звонкие кувшины;
Там у ручья
в тени густой
Поставлен памятник простой.
— А хорошо вам
жить, господин Заметов;
в приятнейшие
места вход беспошлинный! Кто это вас сейчас шампанским-то наливал?
Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое
место, свою тропу. Он
жил среди людей, как между зеркал, каждый человек отражал
в себе его, Самгина, и
в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на себя как на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
В этом настроении не было
места для Никоновой, и недели две он вспоминал о ней лишь мельком,
в пустые минуты, а потом, незаметно, выросло желание видеть ее. Но он не знал, где она
живет, и упрекнул себя за то, что не спросил ее об этом.
Он вышел
в большую комнату,
место детских игр
в зимние дни, и долго ходил по ней из угла
в угол, думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то
живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь
в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
— На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть
в тюрьмах,
жить в гиблых
местах ссылки, писать трогательные рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные.
В общем — незваные гости.
«Да, возможно, что помогают. А если так, значит — провоцируют. Но — где же мое
место в этой фантастике? Спрятаться куда-нибудь
в провинциальную трущобу,
жить одиноко, попробовать писать…»
«
Жил в пустом
месте и вот наполняет его своими измышлениями», — настойчиво повторял Клим Самгин, слушая.
— Мое участие
в Московском восстании объясняется топографией
места — я
жил в доме между двумя баррикадами.
— Он — двоюродный брат мужа, — прежде всего сообщила Лидия, а затем,
в тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил
в каком-то комитете, который называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили
место земского начальника, но он сказал, что
в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные статьи
в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора — настоящий нильский крокодил, он
живет в цинковом корыте
в квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые статьи по его наущению.
«Эти растрепанные, вывихнутые люди довольно удобно
живут в своих шкурах…
в своих ролях. Я тоже имею право на удобное
место в жизни…» — соображал Самгин и чувствовал себя обновленным, окрепшим, независимым.
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас
в полицию? Это — раз. Опять же и то:
живет человек на глазах ваших два года, нигде не служит, все будто бы
места ищет, а — на что
живет, на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна
в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их
местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих
жил.
«Что ж это такое? — печально думал Обломов, — ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни
в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается на одном
месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть
в раздумье! Сейчас и поезжай
в палату, на квартиру — точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться
жить!»
А сам все шел да шел упрямо по избранной дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда
в сложных, трудных или новых обстоятельствах, а подходил к ним, как к бывшим знакомым, как будто он
жил вторично, проходил знакомые
места.
Или вовсе ничего не скажет, а тайком поставит поскорей опять на свое
место и после уверит барина, что это он сам разбил; а иногда оправдывается, как видели
в начале рассказа, тем, что и вещь должна же иметь конец, хоть будь она железная, что не век ей
жить.
— Ну, приехал бы я
в новый, покойно устроенный дом…
В окрестности
жили бы добрые соседи, ты, например… Да нет, ты не усидишь на одном
месте…
— Помилуй, Леонтий; ты ничего не делаешь для своего времени, ты пятишься, как рак. Оставим римлян и греков — они сделали свое. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это (он указал вокруг на спящие улицы, сады и дома). Будем превращать эти обширные кладбища
в жилые места, встряхивать спящие умы от застоя!
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены ужасом.
В народе, как всегда
в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь
в белом, блуждает по лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на
жилые места и исчезает. От суеверного страха ту часть сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся
в народе и предпочитают лучше проходить болезнь на ногах, чем лечь
в больницу. А вас, Макар Иванович, просто тоска берет, тоска по волюшке да по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу на
месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество
в нашем народе почти обращается
в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга по преимуществу.
Дергачев
жил в маленьком флигеле, на дворе деревянного дома одной купчихи, но зато флигель занимал весь. Всего было чистых три комнаты. Во всех четырех окнах были спущены шторы. Это был техник и имел
в Петербурге занятие; я слышал мельком, что ему выходило одно выгодное частное
место в губернии и что он уже отправляется.
А был тот учитель Петр Степанович, царство ему небесное, как бы словно юродивый; пил уж оченно, так даже, что и слишком, и по тому самому его давно уже от всякого
места отставили и
жил по городу все одно что милостыней, а ума был великого и
в науках тверд.
Я теперь живой, заезжий свидетель того химически-исторического процесса,
в котором пустыни превращаются
в жилые места, дикари возводятся
в чин человека, религия и цивилизация борются с дикостью и вызывают к жизни спящие силы.
Вскоре мы подъехали к самому живописному
месту. Мы только спустились с одной скалы, и перед нами представилась широкая расчищенная площадка, обнесенная валом. На площадке выстроено несколько флигелей. Это другая тюрьма.
В некотором расстоянии, особо от тюремных флигелей, стоял маленький домик, где
жил сын Бена, он же смотритель тюрьмы и помощник своего отца.
На карте показано, что от такого-то градуса и до такого
живут негры того или другого племени, а по новейшим известиям оказывается, что это племя оттеснено
в другое
место.
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «
В разных
местах, — сказал он, — и к северу, и к югу, за тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж
живет в тех
местах, например к северу?» — «Не
живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим дорогам верхом, большею частью на одних и тех же лошадях или на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»
Медгорст — один из самых деятельных миссионеров: он
живет тридцать лет
в Китае и беспрерывно подвизается
в пользу распространения христианства; переводит европейские книги на китайский язык, ездит из
места на
место.
В одном
месте,
в палатке, среди болот,
живет инженерный офицер; я застал толпу якутов, которые расчищали землю, ровняли дороги, строили мост.
Кеткарт, заступивший
в марте 1852 года Герри Смита, издал, наконец, 2 марта 1853 года
в Вильямстоуне, на границе колонии, прокламацию,
в которой объявляет, именем своей королевы, мир и прощение Сандильи и народу Гаики, с тем чтобы кафры
жили, под ответственностью главного вождя своего, Сандильи,
в Британской Кафрарии, но только далее от колониальной границы, на указанных
местах.
Кроме их медленными кругами носились
в воздухе коршуны; близ
жилых мест появлялись и вороны, гораздо ярче колоритом наших: черный цвет был на них чернее и резко оттенялся от светлых пятен.
Мы везде, где нам предложат капусты, моркови, молока, все берем с величайшим удовольствием и щедро платим за все, лишь бы поддерживалась охота
в переселенцах
жить в этих новых
местах, лишь бы не оставляла их надежда на сбыт своих произведений.
Упомяну прежде о наших миссионерах. Здесь их,
в Якутске, два: священники Хитров и Запольский. Знаете, что они делают? Десять лет
живут они
в Якутске и из них трех лет не
прожили на
месте, при семействах. Они постоянно разъезжают по якутам, тунгусам и другим племенам: к одним, крещеным, ездят для треб, к другим для обращения.
Что нам известно о хлебопашестве
в этом углу Сибири, который причислен, кажется, так, из снихождения, к
жилым местам, к Якутской области? что оно не удается, невозможно; а между тем на самых свежих и новых поселениях, на реке Мае, при выходе нашем из лодки на станции, нам первые бросались
в глаза огороды и снопы хлеба, на первый раз ячменя и конопли.
По окончании всех приготовлений адмирал,
в конце ноября, вдруг решился на отважный шаг: идти
в центр Японии, коснуться самого чувствительного ее нерва, именно
в город Оосаки, близ Миако, где
жил микадо, глава всей Японии, сын неба, или, как неправильно прежде называли его
в Европе, «духовный император». Там, думал не без основания адмирал, японцы струсят неожиданного появления иноземцев
в этом закрытом и священном
месте и скорее согласятся на предложенные им условия.
На днях священник Запольский получил поручение ехать на юг, по радиусу тысячи
в полторы верст или и больше: тут еще никто не измерял расстояний; это новое
место. Он едет разведать, кто там
живет, или, лучше сказать,
живет ли там кто-нибудь, и если
живет, то исповедует ли какую-нибудь религию...
К нам не выехало ни одной лодки, как это всегда бывает
в жилых местах; на берегу не видно было ни одного человека; только около самого берега, как будто
в белых бурунах, мелькнули два огня и исчезли.
Говорят, на озерах, вдали от
жилых мест,
в глуши, на вершине одной горы есть образовавшийся
в кратере потухшего вулкана бассейн стоячей воды, наполненной кайманами.
Я так думал вслух, при купцах, и они согласились со мною. С общей точки зрения оно очень хорошо; а для этих пяти, шести, десяти человек — нет. Торговля
в этой малонаселенной части империи обращается, как кровь
в жилах, помогая распространению народонаселения. Одно
место глохнет, другое возникает рядом, потом третье и т. д., а между тем люди разбредутся
в разные стороны, оснуются
в глуши и вместо золота начнут добывать из земли что-нибудь другое.
Та жизнь,
в которую он вступал, — новые
места, товарищи, война, — помогли этому. И чем больше он
жил, тем больше забывал и под конец действительно совсем забыл.
—…облегчить ее положение, — продолжал Симонсон. — Если она не хочет принять вашей помощи, пусть она примет мою. Если бы она согласилась, я бы просил, чтобы меня сослали
в ее
место заключения. Четыре года — не вечность. Я бы
прожил подле нее и, может быть, облегчил бы ее участь… — опять он остановился от волненья.
Тебя удивляет и, может быть, оскорбляет моя стариковская откровенность, но войди
в мое положение, деточка, поставь себя на мое
место; вот я старик, стою одной ногой
в могиле, целый век
прожил, как и другие, с грехом пополам, теперь у меня
в руках громадный капитал…
В настоящую минуту тепленькое
место директора
в узловско-моховском банке и довольно кругленькая сумма, получаемая им
в опекунском совете по опеке над Шатровскими заводами, давали Половодову полную возможность
жить на широкую ногу и придумывать разные дорогие затеи.
— Мы ведь по старине
живем,
в двенадцать часов обедаем, — объяснила Марья Степановна, поднимаясь с своего
места. — А по-нынешнему господа
в восемь часов вечера садятся за стол.
— А мы тятеньку вашего, покойничка, знавали даже очень хорошо, — говорил Лепешкин, обращаясь к Привалову. — Первеющий человек по нашим
местам был… Да-с. Ноньче таких и людей, почитай, нет… Малодушный народ пошел ноньче. А мы и о вас наслышаны были, Сергей Александрыч. Хоть и
в лесу
живем, а когда
в городе дрова рубят — и к нам щепки летят.
Грушенька
жила в самом бойком
месте города, близ Соборной площади,
в доме купеческой вдовы Морозовой, у которой нанимала на дворе небольшой деревянный флигель.
Обладательница этого домишка была, как известно было Алеше, одна городская мещанка, безногая старуха, которая
жила со своею дочерью, бывшею цивилизованной горничной
в столице, проживавшею еще недавно все по генеральским
местам, а теперь уже с год, за болезнию старухи, прибывшею домой и щеголявшею
в шикарных платьях.
За два же дня до ее кончины сбежал и
проживал где-то
в городе
в неизвестных
местах.
«Ах да, я тут пропустил, а не хотел пропускать, я это
место люблю: это Кана Галилейская, первое чудо… Ах, это чудо, ах, это милое чудо! Не горе, а радость людскую посетил Христос,
в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… „Кто любит людей, тот и радость их любит…“ Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его была… Без радости
жить нельзя, говорит Митя… Да, Митя… Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения — это опять-таки он говорил…»