Неточные совпадения
Лет до десяти я не замечал ничего странного, особенного в моем положении; мне казалось естественно и просто, что я
живу в доме моего
отца, что у него на половине я держу себя чинно, что у моей матери другая половина, где я кричу и шалю сколько душе угодно. Сенатор баловал меня и дарил игрушки, Кало носил на руках, Вера Артамоновна одевала меня, клала спать и мыла в корыте, m-me Прово водила гулять и говорила
со мной по-немецки; все шло
своим порядком, а между тем я начал призадумываться.
Отцы и матери смотрели на детей
со смутным чувством, где недоверие к молодости, привычное сознание
своего превосходства над детьми странно сливалось с другим чувством, близким уважению к ним, и печальная, безотвязная дума, как теперь
жить, притуплялась о любопытство, возбужденное юностью, которая смело и бесстрашно говорит о возможности другой, хорошей жизни.
— А я, ваше благородие, с малолетствия по
своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь;
отец у меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался я в лесах дремучих
со зверьми дикиими, в пустынях
жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу, по той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
Жил он
со своими стариками,
отцом и матерью, которых и содержал на
свой скудный заработок.
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг
свой как дочь, горячо любящая
отца, и что теперь надобно также исполнить
свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они
жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили
своим, домом и
своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза по два навещать старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают
со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
— Какой бы он там чужак ни был — все одно: нам обделять его не след; я его не обижу! — продолжал Глеб. — Одно то, что сирота: ни
отца, ни матери нету. И чужие люди,
со стороны, так сирот уважают, а нам и подавно не приходится оставлять его. Снарядить надо как следует; христианским делом рассуждать надо, по совести, как следует! За что нам обижать его?
Жил он у нас как родной, как родного и отпустим; все одно как
своего бы отпустили, так, примерно, и его отпустим…
Старший в молодости еще служил приказчиком в Воронеже, а младший после смерти
отца, ставшего уже исправником,
жил со своей матерью и женой в том же самом домике, где родился, держал тут же овощную лавку, и в Москву его жена отпускала только
со своим отцом.
Давыд весьма редко и неохотно говорил
со мною о Раисе, об ее семье, особенно с тех пор, как начал поджидать возвращения
своего отца. Он только и думал, что о нем — и как мы потом
жить будем. Он живо его помнил и с особенным удовольствием описывал мне его.
Он, мой враг смертельный,
Убийца моего
отца, губитель
Всего, что было свято для меня,
Он
жив, он также видит это небо,
Он воздухом одним
со мною дышит,
Он на одной
живет со мной земле,
Своим присутствием он заражает
Тот мир, где
жить я с ним осуждена,
А вы, вы о любви мне говорите!
Русаков (садится
со слезами). Так зачем же мы поедем? Она
своей волей уехала, она
своей волей бросила
отца, насмех людям, бросила старика одного горе мыкать! Дочка! не век тебе будут радости. Вспомнишь ты и обо мне. Кто тебя так любить будет, как я тебя любил?..
Поживи в чужих людях, узнаешь, что такое
отец!.. Диви бы, я с ней строг был или жалел для нее что. Я ли ее не любил, я ли ее не голубил?.. (Плачет.)
— При чём тут знатьё? — невесело восклицает Егор. — Тут — счастье. Я за нею
со святок ходил, уговаривал её, а выпало тебе. Жениться, видишь ты, мне совсем неохота, то есть так, чтобы
своим домом
жить и всё, — на этом даже уж и
отец не настаивает, поборол я его. А она — баба свободная, хорошая…
Сын
живет в отцовском доме всегда, а поденщик только на время. И потому сын будет
жить не так, как поденщик, будет заботиться об отцовском доме, а не думать, как поденщик, только о том, чтобы получить
свою плату. Если человек верит, что жизнь его не кончается
со смертью, то он будет
жить, как сын в доме
отца. Если же жизнь только та, какая есть в этом мире, то он будет
жить как поденщик, стараясь воспользоваться всем, что можно в этой жизни.
И
со свойственной молодым людям откровенностью он тотчас же рассказал
своим новым знакомым о том, что мать его давно умерла, что
отец с тремя сестрами и теткой
живут в деревне, откуда он только что вернулся, проведя чудных два месяца.
Почему-то совсем некстати пришла ему на память Ментона, где он
жил со своим покойным
отцом, когда был семи лет; припомнились ему Биарриц и две девочки-англичанки, с которыми он бегал по песку…
Будь
отец твой
жив, царство ему небесное, он не отказался бы породниться
со мной, заслать бы сватов для тебя за моей дочерью, и я, если бы вы полюбились друг другу, дал бы, не сумняся,
свое благословение…
— Не шали
со мною, бесенок, из молодых, да ранний! Меня не проведешь, я колдун: знаю, что у тебя нет ни сестер, ни брата; ты один у матери, которая боится назвать тебя
своим сыном: Ильза ее имя; у тебя один дядя конюх, другой — немой,
отец — знатный барон; ты
живешь у старой ведьмы, такой же побродяги, как и сам. Видишь, я тебя насквозь разбираю. Протяни же сейчас ноги, расправь руку и выполни, что я тебе скажу. Да смотри!
Он
жил со своей единственной дочерью, Александрой Павловной, красивой девятнадцатилетней брюнеткой, с год как кончившей курс института — богатейшей невестой Петербурга (ходили слухи, что за ней
отец дает в приданое полмиллиона, и слухи эти, в виду колоссального состояния Оболдуй-Загорянского, не были неправдоподобны).