Неточные совпадения
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо
жить с одною женой,
с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою,
мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
Кабанов. Да не разлюбил; а
с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то: какой ни на есть, а я все-таки
мужчина, всю-то жизнь вот этак
жить, как ты видишь, так убежишь и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?
Пониже дачи Варавки
жил доктор Любомудров; в праздники, тотчас же после обеда, он усаживался к столу
с учителем, опекуном Алины и толстой женой своей. Все трое
мужчин вели себя тихо, а докторша возглашала резким голосом...
— Женщину необходимо воображать красивее, чем она есть, это необходимо для того, чтоб примириться
с печальной неизбежностью
жить с нею. В каждом
мужчине скрыто желание отомстить женщине за то, что она ему нужна.
Они никогда не смущали себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами: оттого всегда и цвели здоровьем и весельем, оттого там
жили долго;
мужчины в сорок лет походили на юношей; старики не боролись
с трудной, мучительной смертью, а, дожив до невозможности, умирали как будто украдкой, тихо застывая и незаметно испуская последний вздох. Оттого и говорят, что прежде был крепче народ.
Кажется, курице страшно бы войти в нее, а там
живет с женой Онисим Суслов,
мужчина солидный, который не уставится во весь рост в своем жилище.
— В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. — Разве это не счастье, разве я
жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книги, без музыки, между этими деревьями. Говорить
с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне было скучно, не о чем: я все думала, как бы остаться одной… А теперь… и молчать вдвоем весело!
Все
жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о том, зачем на свете всё устроено так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила или выпила или, что лучше всего, полюбилась
с мужчиной, и пройдет.
В небольшой камере были все, за исключением двух
мужчин, заведывавших продовольствием и ушедших за кипятком и провизией. Тут была старая знакомая Нехлюдова, еще более похудевшая и пожелтевшая Вера Ефремовна
с своими огромными испуганными глазами и налившейся
жилой на лбу, в серой кофте и
с короткими волосами. Она сидела перед газетной бумагой
с рассыпанным на ней табаком и набивала его порывистыми движениями в папиросные гильзы.
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди
жили на реке Нахтоху, а другие — на реке Шооми. Последние взяли себе жен
с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием
мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Николай Иваныч — некогда стройный, кудрявый и румяный парень, теперь же необычайно толстый, уже поседевший
мужчина с заплывшим лицом, хитро-добродушными глазками и жирным лбом, перетянутым морщинами, словно нитками, — уже более двадцати лет
проживает в Колотовке.
Тут мы нашли брошенные инородческие юрты и старые развалившиеся летники. Дерсу мне сообщил, что раньше на реке Ното
жили удэгейцы (четверо
мужчин и две женщины
с тремя детьми), но китайцы вытеснили их на реку Ваку. В настоящее время по всей долине Ното охотничают и соболюют одни манзы.
Я последовал за ним, а следом за мной пошли и казаки. Минуты через три мы действительно подошли к удэгейскому стойбищу. Тут были три юрты. В них
жили 9
мужчин и 3 женщины
с 4 детьми.
Стрелки шли лениво и часто отдыхали. Незадолго до сумерек мы добрались до участка, носящего странное название Паровози. Откуда произошло это название, так я и не мог добиться. Здесь
жил старшина удэгейцев Сарл Кимунка со своей семьей, состоящей из 7
мужчин и 4 женщин. В 1901 году он
с сотрудником Переселенческого управления Михайловым ходил вверх по Иману до Сихотэ-Алиня. В награду за это ему был отведен хуторской участок.
— Все основано на деньгах, говорите вы, Дмитрий Сергеич; у кого деньги, у того власть и право, говорят ваши книги; значит, пока женщина
живет на счет
мужчины, она в зависимости от него, — так —
с, Дмитрий Сергеич?
Значит, женщина
проживает три
с половиною срока своего полного развития так же легко, как
мужчина почти только два
с половиною срока.
Кто теперь
живет на самой грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора, в 4-м этаже, в квартире направо, я не знаю; а в 1852 году
жил тут управляющий домом, Павел Константиныч Розальский, плотный, тоже видный
мужчина,
с женою Марьею Алексевною, худощавою, крепкою, высокого роста дамою,
с дочерью, взрослою девицею — она-то и есть Вера Павловна — и 9–летним сыном Федею.
Когда Сенатор
жил с нами, общая прислуга состояла из тридцати
мужчин и почти стольких же женщин; замужние, впрочем, не несли никакой службы, они занимались своим хозяйством; на службе были пять-шесть горничных и прачки, не ходившие наверх. К этому следует прибавить мальчишек и девчонок, которых приучали к службе, то есть к праздности, лени, лганью и к употреблению сивухи.
— Это под Горюном проклятый солдат ему подвел девку, — объясняла Парасковья Ивановна, знавшая решительно все, не выходя из комнаты. — Выискался пес… А еще как тосковал-то Самойло Евтихыч, вчуже жаль, а тут вон на какое художество повернул. Верь им,
мужчинам, после этого.
С Анфисой-то Егоровной душа в душу всю жизнь
прожил, а тут сразу обернул на другое… Все мужики-то, видно, на одну колодку. Я вот про своего Ефима Андреича так же думаю: помри я, и…
Ровно в восемь часов я в сюртуке и
с приподнятым на голове коком входил в переднюю флигелька, где
жила княгиня. Старик слуга угрюмо посмотрел на меня и неохотно поднялся
с лавки. В гостиной раздавались веселые голоса. Я отворил дверь и отступил в изумлении. Посреди комнаты, на стуле, стояла княжна и держала перед собой мужскую шляпу; вокруг стула толпилось пятеро
мужчин. Они старались запустить руки в шляпу, а она поднимала ее кверху и сильно встряхивала ею. Увидевши меня, она вскрикнула...
— Хорошо вам так рассуждать, — смеялась Луша, — а зашить бы вас в нашу девичью кожу, тогда вы запели бы другую песню
с своей великой философией…
Мужчинам все возможно, все позволительно и все доступно, а женщина может только смотреть, как другие
живут.
—
С расчетом, а не по расчету. Только расчет этот должен состоять не в одних деньгах.
Мужчина так создан, чтоб
жить в обществе женщины; ты и станешь рассчитывать, как бы жениться, станешь искать, выбирать между женщинами…
— Напротив, я знаю, что ты женщина богатая, так как занимаешься ростовщичеством, — возразил камергер. — Но я любовь всегда понимал не по-вашему, по-ростовщически, а полагал, что раз
мужчина с женщиной сошлись, у них все должно быть общее: думы, чувства, состояние… Вы говорите, что
живете своим трудом (уж изменил камергер ты на вы), прекрасно-с; тогда расскажите мне ваши средства, ваши дела, все ваши намерения, и я буду работать вместе
с вами.
Скажи мне просто: Нина,
Кинь свет, я буду
жить с тобой
И для тебя; зачем другой
мужчина,
Какой-нибудь бездушный и пустой,
Бульварный франт, затянутый в корсете,
С утра до вечера тебя встречает в свете,
А я лишь час какой-нибудь на дню
Могу сказать тебе два слова?
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть
с понурою головою — для молодой дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула;
с утра все так-то: сидит платочком закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится;
жила не на миру, не в деревне
с людьми
жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни
с отцом.
Так и
жила она, радуясь сама, на радость многим, приятная для всех, даже ее подруги примирились
с нею, поняв, что характер человека — в его костях и крови, вспомнив, что даже святые не всегда умели побеждать себя. Наконец,
мужчина — не бог, а только богу нельзя изменить…
Во всей этой беседе г-жа Петицкая, как мы видим, не принимала никакого участия и сидела даже вдали от прочих, погруженная в свои собственные невеселые мысли: возвращаясь в Москву, она вряд ли не питала весьма сильной надежды встретить Николя Оглоблина, снова завлечь и женить на себе; но теперь, значит, надежды ее совершенно рушились, а между тем продолжать
жить приживалкою, как ни добра была к ней княгиня, у г-жи Петицкой недоставало никакого терпения, во-первых, потому, что г-жа Петицкая жаждала еще любви, но устроить для себя что-нибудь в этом роде,
живя с княгинею в одном доме, она видела, что нет никакой возможности, в силу того, что княгиня оказалась до такой степени в этом отношении пуристкою, что при ней неловко даже было просто пококетничать
с мужчиной.
— И как еще, сестрица, благодарить! Вот я каждый день Лелечке говорю: благодари, говорю, дура! Если б не скончался братец,
жила бы я теперь
с вами, оболтусихами, в Ветлуге! А у нас, сестрица, на Ветлуге и мужчин-то всего один, да и тот землемер!
Дарья Михайловна приезжала каждое лето к себе в деревню
с своими детьми (у нее их было трое: дочь Наталья, семнадцати лет, и два сына, десяти и девяти лет) и
жила открыто, то есть принимала
мужчин, особенно холостых; провинциальных барынь она терпеть не могла.
Есть люди, которые женщин называют своими женщинами или женами, а женщины эти
живут с другими
мужчинами.
Она рассказала брату, как губернский лев
с первого ее появления в обществе начал за ней ухаживать, как она сначала привыкла его видеть, потом стала находить удовольствие его слушать и потом начала о нем беспрестанно думать: одним словом, влюбилась, и влюбилась до такой степени, что в обществе и дома начала замечать только его одного; все другие
мужчины казались ей совершенно ничтожными, тогда как он владел всеми достоинствами: и умом, и красотою, и образованием, а главное, он был очень несчастлив; он очень много страдал прежде, а теперь
живет на свете
с растерзанным сердцем, не зная, для кого и для чего.
— Да, пять лет! — вздохнула Таня. — Много воды утекло
с тех пор. Скажите, Андрюша, по совести, — живо заговорила она, глядя ему в лицо, — вы отвыкли от нас? Впрочем, что же я спрашиваю? Вы
мужчина,
живете уже своею, интересною жизнью, вы величина… Отчуждение так естественно! Но как бы ни было, Андрюша, мне хочется, чтобы вы считали нас своими. Мы имеем на это право.
Флор Федулыч. Да вам и не след иметь деньги, это не женское дело-с. Женское дело —
проживать, тратить; а сберегать капиталы, в настоящее время, и для
мужчины довольно хитро, а для женщины невозможно-с.
Михевна. Ну, конечно, человек бедный,
живет впроголодь — думает и закусить, и винца выпить. Я так их и понимаю. Да я, матушка, пугнула его. Нам не жаль, да бережемся:
мужчины чтоб ни-ни, ни под каким видом. Вот как мы
живем. И все-то она молится, да постится, бог
с ней.
— Бывает Варенька, потом изредка заезжает Банарцева… помнишь её? Людмила Васильевна… она тоже плохо
живёт со своим супругом… но она умеет не обижать себя. У мужа много бывало
мужчин, но интересных — ни одного! Положительно, не
с кем словом перекинуться… хозяйство, охота, земские дрязги, сплетни — вот и всё, о чём они говорят…
— А ты, Серафима, чем лаять да выть, подобно собаке, человечий свой образ береги, со всяким зверем не якшайся: выбери себе одного кого — поласковее да поумнее — и
живи с ним! Не девушка, должна знать:
мужчине всякая баба на час жена, стало быть, сама исхитрись сдержку поставить ему, а не стели себя под ноги всякому прохожему, уважь божье-то подобие в себе!
Вы все здесь, семь, восемь здоровых, молодых
мужчин и женщин, спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел
с Борисом Александровичем, встали
с трех часов утра, — другие и не спали в ночном, и старые, больные, слабые, дети. женщины
с грудными и беременные из последних сил работают, чтобы плоды их трудов
проживали мы здесь.
В келье «некнижных» отцов, кроме их самих, не
жил никто, кроме желто-бурого кота, прозванного «Капитаном» и замечательного только тем, что, нося мужское имя и будучи очень долгое время почитаем настоящим
мужчиною, он вдруг, к величайшему скандалу, окотился и
с тех пор не переставал размножать свое потомство как кошка.
Скажи мне просто: Нина,
Кинь свет, я буду
жить с тобой
И для тебя… зачем другой
мужчина,
Какой-нибудь бездушный и пустой
Бульварный франт, затянутый в корсете,
С утра до вечера тебя встречает в свете,
А я лишь час какой-нибудь на дню
Могу сказать тебе два слова.
Скажи мне это, я готова,
В деревне молодость свою я схороню;
Но что, меня умчало
Воображенье… и к чему?..
Положим, ты меня и любишь, но так мало,
Что даже не ревнуешь ни к кому.
— Правда твоя, правда, Пантелеюшка, — охая, подтвердила Таифа. — Молодым девицам
с чужими
мужчинами в одном доме
жить не годится… Да и не только
жить, видаться-то почасту и то опасливое дело, потому человек не камень, а молодая кровь горяча… Поднеси свечу к сену, нешто не загорится?.. Так и это… Долго ль тут до греха? Недаром люди говорят: «Береги девку, что стеклянну посуду, грехом расшибешь — ввек не починишь».
Говорить о том, полезно или вредно для здоровья
мужчины половое общение
с женщинами,
с которыми он не будет
жить, как муж
с женой, всё равно что говорить, полезно или вредно человеку для его здоровья пить кровь других людей.
— Церковь-то от них далеконько, Василий Петрович, — сказала Марья Ивановна. — А зимой ину пору в лесу-то из сугробов и не выберешься. А не случалось ли вам когда-нибудь говорить про Сергеюшку
с нашим батюшкой,
с отцом Никифором? Знаете ли, что Сергеюшка-то не меньше четырех раз в году у него исповедуется да приобщается… Вот какой он колдун! Вот как бегает от святой церкви. И не один Сергеюшка, а и все, что в лесу у меня
живут — и
мужчины, и женщины, — точно так же. Усердны они к церкви, очень усердны.
Живя на мельнице, мало видели они людей, но и тогда, несмотря на младенческий еще почти возраст, не были ни дики, ни угрюмы, ни застенчивы перед чужими людьми, а в городе, при большом знакомстве, обходились со всеми приветно и ласково, не жеманились, как их сверстницы, и
с притворными ужимками не опускали, как те, глаз при разговоре
с мужчинами, не стеснялись никем, всегда и везде бывали веселы, держали себя свободно, развязно, но скромно и вполне безупречно.
Так
живут они, и лгут друг перед другом, лгут перед собою, и притворяются, будто между ними есть то, что единственно освящает соединение женщины
с мужчиною, что претворяет в светлое таинство грубую и низменную видимость.
На вопрос, кто они и куда собираются,
мужчина ответил, что он
с реки Хора, зовут его Миону из рода Кимунку, что
живет он на реке Хор и прибыл сюда на соболевание, но тигры потаскали у него почти всех собак.
Недалеко от устья реки Ботчи за первой протокой
жил наш новый знакомый ороч Вандага, у него-то и хранились ящики
с экспедиционным имуществом. Все орочи ушли на соболевание. Один Вандага задержался. Он знал, что мы приедем осенью, и решил дождаться нас. Это был
мужчина среднего роста, лет сорока,
с густой черной бородой, что указывало на родство его
с сахалинскими туземцами. Одет он был, как и все орочи, но прическу носил удэхейскую.
На Аку мы застали одну семью орочей. Они тоже недавно прибыли
с Копи и
жили в палатке. Когда выяснилось, что дальше нам плыть не удастся, я позвал Савушку и вместе
с ним отправился к орочскому жилищу. Привязанные на цепь собаки встретили нас злобным лаем. Из палатки поспешно выбежал человек. Это был пожилой
мужчина с окладистой бородой. Узнав Савушку, он прикрикнул на собак и, приподняв полу палатки, предложил нам войти в нее. Я нагнулся и прошел вперед.
Селение Улема состояло из трех деревянных домиков, в которых
проживало семь
мужчин, шесть женщин и семь детей, всего двадцать человек. Туземцы
с рек Хади и Тумнина считают себя настоящими орочами. Копинских жителей они тоже считают своими людьми, но говорят, что язык их немного другой, и потому называют их «орочами-копинка».
Гольдское селение Найхин тогда состояло из 18 фанз, в которых
проживало 136 человек —
мужчин и женщин. [В 1926 году в Найхине было 22 фанзы
с населением в 144 души обоего пола.] В конце его из одной фанзы вышел нам навстречу Николай Бельды,
мужчина лет тридцати,
с которым я впоследствии подружился. Он приветствовал нас по-своему и предложил войти в его дом.
Пленница глубоко раскаивалась, что огорчала бога греховною своею жизнию, что
с ранней юности постоянно
жила в телесной нечистоте, часто отдавалась то одному
мужчине, то другому, что чувствует себя великою грешницей, жившею противно заповедям господним.