Неточные совпадения
Впрочем, Базарову было не до того, чтобы разбирать, что именно выражали глаза его матери; он редко обращался к ней, и то с коротеньким вопросом. Раз он попросил у ней
руку «на счастье»; она тихонько положила свою мягкую ручку на его
жесткую и широкую ладонь.
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы
рук в рыжие, нечесанные космы
жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку, не глядя на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов находил, что учитель говорит «из-под печки».
Он протянул
руку. Клим подал ему свою и ощутил очень крепкое пожатие сильных и
жестких пальцев.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в
руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой
руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск
жестких волос.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял
руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои
жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая
рукою. Тут Клим испуганно позвал...
— Это — уважаемая домохозяйка Анфиса Никоновна Стрельцова, — рекомендовал ее историк; домохозяйка пошевелила бровями и подала
руку Самгину ребром,
рука была
жесткая, как дерево.
Толстые губы его так плотно и длительно присосались, что Самгин почти задохнулся, — противное ощущение засасывания обострялось колющей болью, которую причиняли
жесткие, подстриженные усы. Поручик выгонял мизинцем левой
руки слезы из глаз, смеялся всхлипывающим смехом, чмокал и говорил...
«Вероятно —
жесткие, грубые
руки».
Когда ротмистр, отпуская Клима, пожал его
руку, ладонь ротмистра, на взгляд пухлая, оказалась
жесткой и в каких-то шишках, точно в мозолях.
Жесткие волосы учителя, должно быть, поредели, они лежали гладко, как чепчик, под глазами вздуты синеватые пузыри, бритые щеки тоже пузырились, он часто гладил щеки и нос пухлыми пальцами левой
руки, а правая непрерывно подносила к толстым губам варенье, бисквиты, конфекты.
В шапке черных и, должно быть,
жестких волос с густосиними щеками и широкой синей полосой на месте усов, которые как бы заменялись толстыми бровями, он смотрел из-под нахмуренных бровей мрачно, тяжело вздыхал, его толстые ярко-красные ‹губы› смачно чмокали, и, спрятав
руки за спину, не улыбаясь, звонким, но комически унылым голосом он рассказывал...
Поздно вечером к нему в гостиницу явился человек среднего роста, очень стройный, но голова у него была несоразмерно велика, и поэтому он казался маленьким. Коротко остриженные, но прямые и
жесткие волосы на голове торчали в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые усы, и губа казалась презрительно вздернутой. Одет он в белый китель, высокие сапоги, в
руке держал солидную палку.
Самгин первый раз пожал ему
руку, —
рука оказалась горячей и
жесткой.
Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица;
руки белые, но
жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил.
Да и в самом Верхлёве стоит, хотя большую часть года пустой, запертой дом, но туда частенько забирается шаловливый мальчик, и там видит он длинные залы и галереи, темные портреты на стенах, не с грубой свежестью, не с
жесткими большими
руками, — видит томные голубые глаза, волосы под пудрой, белые, изнеженные лица, полные груди, нежные с синими жилками
руки в трепещущих манжетах, гордо положенные на эфес шпаги; видит ряд благородно-бесполезно в неге протекших поколений, в парче, бархате и кружевах.
Он схватил ее, как она была в
жесткой суровой рубашке с обнаженными
руками, поднял ее и понес.
— Не надо, Дмитрий Иванович, не надо, — покраснев до слез, проговорила она и своей
жесткой сильной
рукой отвела обнимавшую ее
руку.
Тонкие, влажные, слабые пальцы художника были вставлены в
жесткие, морщинистые и окостеневшие в сочленениях пальцы старого генерала, и эти соединенные
руки дергались вместе с опрокинутым чайным блюдечком по листу бумаги с изображенными на нем всеми буквами алфавита.
Я быстро поднял
руку и схватил что-то
жесткое, колючее и испуганно сбросил на землю.
Рука с нагайкой попыталась приподняться… Напрасно! Губы опять склеились, глаза закрылись — и по-прежнему лежал Чертопханов на своей
жесткой кровати, вытянувшись как пласт и сдвинув подошвы.
Чем дальше, тем тропа становилась все хуже и хуже. Долина сузилась совсем и стала походить на ущелье. Приходилось карабкаться на утесы и хвататься
руками за корни деревьев. От
жесткой почвы под ногами стали болеть подошвы ступней.
…Тихо проходил я иногда мимо его кабинета, когда он, сидя в глубоких креслах,
жестких и неловких, окруженный своими собачонками, один-одинехонек играл с моим трехлетним сыном. Казалось, сжавшиеся
руки и окоченевшие нервы старика распускались при виде ребенка, и он отдыхал от беспрерывной тревоги, борьбы и досады, в которой поддерживал себя, дотрагиваясь умирающей
рукой до колыбели.
— Чего тебе еще хочется? Ему когда мед, так и ложка нужна! Поди прочь, у тебя
руки жестче железа. Да и сам ты пахнешь дымом. Я думаю, меня всю обмарал сажею.
Перегибаясь через перила хор, мы с ироническим любопытством смотрели, как смешно поэт Варшавский подходил к
руке архиерея и тот прикасается губами к его
жесткой курчавой голове.
Затем произошла странная сцена: судья своей слабой
рукой таскал архивариуса за
жесткий вихор, то наклоняя его голову, то подымая кверху.
Я впервые вижу ее такою, — она была всегда строгая, говорила мало; она чистая, гладкая и большая, как лошадь; у нее
жесткое тело и страшно сильные
руки.
Лемм, проводивший его до улицы, тотчас согласился и крепко пожал его
руку; но, оставшись один на свежем и сыром воздухе, при только что занимавшейся заре, оглянулся, прищурился, съежился и, как виноватый, побрел в свою комнатку. «Ich bin wohl nicht klug» (я не в своем уме), — пробормотал он, ложась в свою
жесткую и короткую постель.
— Мотри, Самойло Евтихыч, кабы я тебя не зашиб, — предупреждал его Спирька. —
Руки у нас
жесткие, а ты обмяк…
Когда мы проезжали между хлебов по широким межам, заросшим вишенником с красноватыми ягодами и бобовником с зеленоватыми бобами, то я упросил отца остановиться и своими
руками нарвал целую горсть диких вишен, мелких и
жестких, как крупный горох; отец не позволил мне их отведать, говоря, что они кислы, потому что не поспели; бобов же дикого персика, называемого крестьянами бобовником, я нащипал себе целый карман; я хотел и ягоды положить в другой карман и отвезти маменьке, но отец сказал, что «мать на такую дрянь и смотреть не станет, что ягоды в кармане раздавятся и перепачкают мое платье и что их надо кинуть».
Преданный, счастливый восторг вдруг холодком пробежал по наружным частям его
рук и ног, покрыв их
жесткими пупырышками.
— Ведите меня в ту будку, где можно надеть коньки, — сказала Зиночка, нежно опуская левую
руку на обшлаг серой шинели Александрова. — Боже, в какую
жесткую шерсть вас одевают. Это верблюжья шерсть?
Когда стали погружать в серую окуровскую супесь тяжёлый гроб и чернобородый пожарный, открыв глубочайшую красную пасть, заревел, точно выстрелил: «Ве-еч…» — Ммтвей свалился на землю, рыдая и биясь головою о чью-то
жёсткую, плешивую могилу, скупо одетую дёрном. Его обняли цепкие
руки Пушкаря, прижали щекой к медным пуговицам. Горячо всхлипывая, солдат вдувал ему в ухо отрывистые слова...
Тонкий, как тростинка, он в своём сером подряснике был похож на женщину, и странно было видеть на узких плечах и гибкой шее большую широколобую голову, скуластое лицо, покрытое неровными кустиками
жёстких волос. Под левым глазом у него сидела бородавка, из неё тоже кустились волосы, он постоянно крутил их пальцами левой
руки, оттягивая веко книзу, это делало один глаз больше другого. Глаза его запали глубоко под лоб и светились из тёмных ям светом мягким, безмолвно говоря о чём-то сердечном и печальном.
Иностранное происхождение Инсарова (он был болгар родом) еще яснее сказывалось в его наружности: это был молодой человек лет двадцати пяти, худощавый и жилистый, с впалою грудью, с узловатыми
руками; черты лица имел он резкие, нос с горбиной, иссиня-черные, прямые волосы, небольшой лоб, небольшие, пристально глядевшие, углубленные глаза, густые брови; когда он улыбался, прекрасные белые зубы показывались на миг из-под тонких
жестких, слишком отчетливо очерченных губ.
— Ну, что брешешь, — прервала она его, вдруг схватив за
руку, которую он протягивал к ней. Но она не отталкивала его
руки, а крепко сжала ее своими сильными,
жесткими пальцами. — Разве господа на мамуках женятся? Иди!
Любоньке было двенадцать лет, когда несколько слов, из
рук вон
жестких и грубых, сказанных Негровым в минуту отеческой досады, в несколько часов воспитали ее, дали ей толчок, после которого она не останавливалась.
Он сидел, молчал, а потом этой
жесткой, как железо,
рукой похлопал меня по плечу.
Мальчик устало вздохнул, а она, положив
руку на его
жесткие волосы, сказала...
Словно тысячи металлических струн протянуты в густой листве олив, ветер колеблет
жесткие листья, они касаются струн, и эти легкие непрерывные прикосновения наполняют воздух жарким, опьяняющим звуком. Это — еще не музыка, но кажется, что невидимые
руки настраивают сотни невидимых арф, и всё время напряженно ждешь, что вот наступит момент молчания, а потом мощно грянет струнный гимн солнцу, небу и морю.
Перед ним стоял с лампой в
руке маленький старичок, одетый в тяжёлый, широкий, малинового цвета халат. Череп у него был почти голый, на подбородке беспокойно тряслась коротенькая, жидкая, серая бородка. Он смотрел в лицо Ильи, его острые, светлые глазки ехидно сверкали, верхняя губа, с
жёсткими волосами на ней, шевелилась. И лампа тряслась в сухой, тёмной
руке его.
— Притворяйся! — тоскливо крикнула Олимпиада, выдернув
руку из его
руки. — Знаю я — ты гордый, ты
жёсткий! Старика мне простить не можешь, и противна тебе жизнь моя… думаешь ты теперь, что из-за меня всё это вышло… ненавидишь меня!..
— Я — буду!.. — визжал он, размахивая
руками. Что-то
жёсткое толкнуло его в зад, он ткнулся на шпалы между красными струнами рельс, и железный суровый грохот раздавил его слабый визг…
Толкнув ногами землю, он подпрыгнул вверх и согнул ноги в коленях. Его больно дёрнуло за ушами, ударило в голову каким-то странным, внутренним ударом; ошеломлённый, он всем телом упал на
жёсткую землю, перевернулся и покатился вниз, цепляясь
руками за корни деревьев, стукаясь головой о стволы, теряя сознание.
Но Елену, кажется, нисколько не смутила бедность ее нового помещения. Обойдя все кругом и попробовав
рукой жесткую кожаную мебель, она спокойно села на диван и проговорила...
— Не лги, мерзавка! — завопил я и левой
рукой схватил ее за
руку, но она вырвалась. Тогда всё-таки я, не выпуская кинжала, схватил ее левой
рукой за горло, опрокинул навзничь и стал душить. Какая
жесткая шея была… Она схватилась обеими
руками за мои
руки, отдирая их от горла, и я как будто этого-то и ждал, изо всех сил ударил ее кинжалом в левый бок, ниже ребер.
Я почувствовал вдруг, как
рука ее дрогнула и прижалась к моей. Через минуту она опять заговорила, обращаясь ко мне. Но голос ее стал
жестче.
Тонкую белую шею шерстила и натирала
жесткая материя, и изредка движением обеих
рук Муся высвобождала горло и осторожно нащупывала пальцем то место, где краснела и саднила раздраженная кожа.
Вот и всё. Да, ещё Орлова: она сунула
жёсткую, как щепа, маленькую, горячую
руку, — вблизи лицо её было ещё неприятней. Она спросила глупо...
В темноте ложи он беззвучно опустился к ее ногам и прижал к губам край ее платья. И царица почувствовала, что он плачет от восторга, стыда и желания. Опустив
руку на его курчавую
жесткую голову, царица произнесла...
И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали у ног царя, и терлись мордами о его колени, и лизали его
руки своими
жесткими языками, когда он входил в их помещения.