Неточные совпадения
В душе его боролись желание
забыть теперь
о несчастном
брате и сознание того, что это будет дурно.
— Извини меня, но я не понимаю ничего, — сказал Левин, мрачно насупливаясь. И тотчас же он вспомнил
о брате Николае и
о том, как он гадок, что мог
забыть о нем.
(Он вспоминал потом сам, что в тяжелый день этот
забыл совсем
о брате Дмитрии,
о котором так заботился и тосковал накануне;
забыл тоже снести отцу Илюшечки двести рублей, что с таким жаром намеревался исполнить тоже накануне.)
— А не ты, не ты? — ясно смотря на
брата, неудержимо вскричал Алеша. — Ну и пусть его, брось его и
забудь о нем! Пусть он унесет с собою все, что ты теперь проклинаешь, и никогда не приходит!
— Нет, не могу допустить.
Брат, — проговорил вдруг с засверкавшими глазами Алеша, — ты сказал сейчас: есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Но существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за всё, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за всё. Ты
забыл о нем, а на нем-то и созиждается здание, и это ему воскликнут: «Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои».
Это «житие» не оканчивается с их смертию. Отец Ивашева, после ссылки сына, передал свое именье незаконному сыну, прося его не
забывать бедного
брата и помогать ему. У Ивашевых осталось двое детей, двое малюток без имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири — без помощи, без прав, без отца и матери.
Брат Ивашева испросил у Николая позволения взять детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал
о возвращении им имени отца; удалось и это.
Я
забыл сказать, что оба
брата Захаревские имеют довольно странные имена: старший называется Иларион Ардальоныч, а младший — Виссарион Ардальоныч. Разговор, разумеется, начался
о моей ссылке и
о причине, подавшей к этому повод. Иларион Захаревский несколько раз прерывал меня, поясняя
брату с негодованием некоторые обстоятельства. Но тот выслушал все это весьма равнодушно.
Хотелось ещё
о многом спросить
брата, но Пётр боялся напомнить ему то, что Алексей, может быть, уже
забыл. У него возникало чувство неприязни и зависти к
брату.
За меня стоял новый родитель мой, Иван Афанасьевич, и какими-то словами как спутал
братьев всех, что те… пик-пик!.. замялись, и это место вот-вот досталось бы мне, как
брат Петрусь, быв, как я всегда говорил
о нем, человек необыкновенного ума, и, в случае неудачи, бросающий одну цель и нападающий на другую, чтоб смешать все, вдруг опрокидывается на моего нового родителя, упрекает его, что он овладел моим рассудком, обобрал меня, и принуждает меня, слабого, нерассудливого, жениться на своей дочери,
забыв то, что он, Иван Афанасьевич, из подлого происхождения и бывший подданный пана Горбуновского…
Вы, вероятно, догадываетесь,
о ком я говорю, и надеюсь, что мы останемся друзьями. Как благородный человек, вы сами понимаете, что дворянка… девица, у которой есть
брат… зачем же
забывать совершенно? Сестра мне чистосердечно во всем раскаялась… Я ее не мог укорять, потому что все женщины имеют слабости.
Зиновий Алексеич и Татьяна Андревна свято хранили заветы прадедов и, заботясь
о Меркулове,
забывали дальность свойства: из роду, из племени не выкинешь, говорил они, к тому ж Микитушка сиротинка — ни отца нет, ни матери, ни
брата, ни сестры; к тому ж человек он заезжий — как же не обласкать его, как не приголубить, как не при́зреть в теплом, родном, семейном кружке?
—
Братья, а ведь он правду говорит! В самом деле, бедные люди по неразумию и слабости гибнут в пороке и неверии, а мы не двигаемся с места, как будто нас это не касается. Отчего бы мне не пойти и не напомнить им
о Христе, которого они
забыли?
— Именно негодяй-с. Я его было остановил, — говорю: «Василий Сафроныч, ты бы,
брат,
о немецкой нации поосторожнее, потому из них у нас часто большие люди бывают», — а он на это еще пуще взбеленился и такое понес, что даже вся публика, свои чаи и сахары
забывши, только слушать стала, и все с одобрением.
Когда же, после трагической смерти
брата, она осталась одна, под гнетом угрызений совести, когда все люди вокруг сделались ей противны, она вспомнила
о Коле Лопухине и вспомнила, как, вероятно, не
забыл читатель, задумавшись
о будущем, быть может ожидающем ее счастье, этом луче дивного утра, который должен был рассеять густой мрак окружавшей ее долгой ночи.
На дворе вьюга, ночь, а вы едете к
брату и отцу, чтобы в праздник согреть их лаской, хотя они, быть может, не думают,
забыли о вас.
После погребения все возвратились в дом Бирона на большой обед, на котором уже больше веселились, нежели скорбели. Казалось, все
забыли печальное событие. Муж и ее
брат — только двое были сражены действительною скорбью. Он любил ее во все время супружества — это видно было из его обращения с ней. Огорченный потерей любимой жены и скучая невольным одиночеством, Густав Бирон стал подумывать
о развлечениях боевой жизни, тем более что случай к ним представился сам собою.
— Ну, разумеется,
о маленьком Пике. Чтобы не
забыть —
о нем теперь надо лучше позаботиться, так как он женится, то я велю дать ему должность с двойным окладом. Его будущая жена — дочь очень достойного человека и моего верного слуги. Храбр… и глуп, как сто тысяч
братьев. Будто ты ничего об этом не знаешь?