Неточные совпадения
На время
небо опять прояснилось; с него сбежали последние тучи, и над просыхающей землей, в последний раз перед наступлением зимы, засияли солнечные дни. Мы каждый день выносили Марусю наверх, и здесь она как будто оживала; девочка смотрела вокруг широко раскрытыми глазами,
на щеках ее
загорался румянец; казалось, что ветер, обдававший ее своими свежими взмахами, возвращал ей частицы жизни, похищенные серыми камнями подземелья. Но это продолжалось так недолго…
Они замолчали.
На небе дрожащими зелеными точечками
загорались первые звезды. Справа едва-едва доносились голоса, смех и чье-то пение. Остальная часть рощи, погруженная в мягкий мрак, была полна священной, задумчивой тишиной. Костра отсюда не было видно, но изредка по вершинам ближайших дубов, точно отблеск дальней зарницы, мгновенно пробегал красный трепещущий свет. Шурочка тихо гладила голову и лицо Ромашова; когда же он находил губами ее руку, она сама прижимала ладонь к его рту.
Исполинские дома в шесть и семь этажей ютились внизу, под мостом, по берегу; фабричные трубы не могли достать до моста своим дымом. Он повис над водой, с берега
на берег, и огромные пароходы пробегали под ним, как ничтожные лодочки, потому что это самый большой мост во всем божьем свете… Это было направо, а налево уже совсем близко высилась фигура женщины, — и во лбу ее, еще споря с последними лучами угасавшей в
небе зари,
загоралась золотая диадема, и венок огоньков светился в высоко поднятой руке…
К вечеру океан подергивался темнотой,
небо угасало, а верхушки волны
загорались каким-то особенным светом… Матвей Дышло заметил прежде всего, что волна, отбегавшая от острого корабельного носа, что-то слишком бела в темноте, павшей давно
на небо и
на море. Он нагнулся книзу, поглядел в глубину и замер…
—
На небо, — добавила Маша и, прижавшись к Якову, взглянула
на небо. Там уже
загорались звёзды; одна из них — большая, яркая и немерцающая — была ближе всех к земле и смотрела
на неё холодным, неподвижным оком. За Машей подняли головы кверху и трое мальчиков. Пашка взглянул и тотчас же убежал куда-то. Илья смотрел долго, пристально, со страхом в глазах, а большие глаза Якова блуждали в синеве
небес, точно он искал там чего-то.
Я тоже улегся рядом со спящими ветлугаями, любуясь звездным
небом, начинавшим
загораться золотыми отблесками подымавшейся за холмами луны. А с горы, тихо поскрипывая, спускался опять запоздалый воз, подходили пешеходы и, постояв
на берегу или безнадежно выкрикнув раза два лодку, безропотно присоединялись к нашему табору, задержанному военною хитростью перевозчика Тюлина.
С антресолей Шульца, если сидеть в глубине комнат, не видно было черты горизонта, и потом, когда
загорается зимою над Петербургом такая янтарно-огненная заря, отсюда не видать теней, которые туманными рубцами начинают врезываться снизу поперек янтарной зари и задвигают, словно гигантскими заставками, эту гигантскую дверь
на усыпающее
небо.
Белый господский дом и церковь, расположенные
на горе, вдруг ярко засияли посреди темных, покрытых еще густою тенью дерев и избушек; в свою очередь сверкнуло за ними дальнее озеро; с каждою минутой выскакивали из мрака новые предметы: то ветряная мельница с быстро вращающимися крыльями, то клочок озими, который как бы мгновенно
загорался; правда, слева все еще клубились сизые хребты туч и местами косая полоса ливня сливала сумрачное
небо с отдаленным горизонтом; но вот и там мало-помалу начало светлеть…
Вавило играет песню: отчаянно взмахивает головой,
на высоких, скорбных нотах — прижимает руки к сердцу, тоскливо смотрит в
небо и безнадежно разводит руками, все его движения ладно сливаются со словами песни. Лицо у него ежеминутно меняется: оно и грустно и нахмурено, то сурово, то мягко, и бледнеет и
загорается румянцем. Он поет всем телом и, точно пьянея от песни, качается
на ногах.
Но Семену не хотелось продолжать скучного разговора о Марье. И он тихонько засвистал, подняв кверху рыжую бороду и обводя ищущими глазами светлое
небо,
на котором не умер еще день, но уже скоро должны были
загореться серебряные звезды. Замолчал и Меркулов и долго сидел так, сердито жуя губами. Потом лицо его просветлело, и он сказал...
Свиделись они впервые
на супрядках. Как взглянула Матренушка в его очи речистые, как услышала слова его покорные да любовные,
загорелось у ней
на сердце, отдалась в полон молодцу… Все-то цветно да красно до той поры было в очах ее, глядел
на нее Божий мир светло-радостно, а теперь мутятся глазыньки, как не видят друга милого. Без Якимушки и цветы не цветно цветут, без него и деревья не красно растут во дубравушке, не светло светит солнце яркое, мглою-мороком кроется
небо ясное.
Поэтому-то система неоплатонизма и могла оказать философскую поддержку падавшему языческому политеизму: из сверхмирного и сверхбожественного Εν последовательно эманируют боги и мир, причем нижние его этажи уходят в тьму небытия, тогда как верхние залиты ослепительным светом, — в
небе же
загорается система божественных лун, светящих, правда, не своим, а отраженным светом, однако утвержденных
на своде небесном.
Совсем, бывало, стемнеет, зелеными переливчатыми огоньками
загорятся в сочной траве Ивановы червяки, и станут в тиши ночной раздаваться лесные голоса; то сова запищит, как ребенок, то дергач вдали затрещит, то в древесных ветвях птица впросонках завозится, а юный пустынник, не чуя ночного холода, в полном забытьи, стоит, долго стоит
на одном месте, подняв голову и вперив очи в высокое
небо, чуть-чуть видное в просветах темной листвы деревьев…
Я лежал
на склоне лощины, около Гремячего колодца. Перед ужином мы выпили водки, и тяжелая усталость превратилась в приятную истому. Не хотелось шевелиться, сквозь охватившую глубокую задумчивость медленно проплывали чуть сознаваемые мысли; в просторном меркнувшем
небе загорались звезды, и, казалось, никогда еще в нем не было столько тихой красоты.
Будто
на небе где-то распахнулись настежь ворота и понесло через них холодком; роса пала
на землю, жаворонки замолкли; зато закудахтали перепела,
загорелся неугомонный крик дергачей.
Заря утренняя уж
на небе загорелась.
Яркие звезды одна за другой
загораются в
небе, полный месяц выкатится из-за леса, серебристым лучом обольет он широкие луга и сонную речку, белоснежные песчаные берега и темные, нависшие в воду ракиты, а Гриша, ни голода, ни ночного холода не чуя, стоит босой
на покрытой росой луговине и поет-распевает про прекрасную мать-пустыню…