Неточные совпадения
— Благодарю, — сказал Грэй, вздохнув, как развязанный. — Мне именно недоставало звуков вашего простого, умного голоса. Это как
холодная вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим
в устья Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть
в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег.
Можете передать это маклеру. Я отправляюсь
в город, где пробуду до вечера.
Клим остался с таким ощущением, точно он не
мог понять, кипятком или
холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь лбом к
холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли
в корзинку.
Скрипнул ящик комода, щелкнули ножницы, разорвалась какая-то ткань, отскочил стул, и полилась
вода из крана самовара. Клим стал крутить пуговицу тужурки, быстро оторвал ее и сунул
в карман. Вынул платок, помахал им, как флагом, вытер лицо,
в чем оно не нуждалось.
В комнате было темно, а за окном еще темнее, и казалось, что та, внешняя, тьма
может, выдавив стекла, хлынуть
в комнату
холодным потоком.
— Войдите, войдите ко мне сюда, — настойчиво и повелительно закричала она, — теперь уж без глупостей! О Господи, что ж вы стояли и молчали такое время? Он
мог истечь кровью, мама! Где это вы, как это вы? Прежде всего
воды,
воды! Надо рану промыть, просто опустить
в холодную воду, чтобы боль перестала, и держать, все держать… Скорей, скорей
воды, мама,
в полоскательную чашку. Да скорее же, — нервно закончила она. Она была
в совершенном испуге; рана Алеши страшно поразила ее.
Скоро нам опять пришлось лезть
в воду. Сегодня она показалась мне особенно
холодной. Выйдя на противоположный берег, мы долго не
могли согреться. Но вот солнышко поднялось из-за гор и под его живительными лучами начал согреваться озябший воздух.
Итак, все породы рыб
могут жить
в одной и той же реке, если течение ее продолжительно, только одни выше, где
вода холоднее и чище, а другие ниже, где
вода теплее и мутнее:
в этом убедиться нетрудно, исследовав течение какой-нибудь порядочной реки.
Раки водятся почти во всех реках, проточных прудах и даже иногда
в озерах, но слишком
холодной воды и теплой, особенно несвежей и нечистой, сносить не
могут.
Не все породы рыб
могут жить
в одной и той же температуре
воды: для одних нужна чистая, быстрая и
холодная вода, для других — более теплая, тихая и даже стоячая, имеющая дно иловатое и тинистое.
Не знаю, что теперь находится на их вершинах, но лет пятьдесят тому назад на двух из них были небольшие озера с чистою и
холодною водою, и
в одном озерке, кажется на горе Юрак-Тау, водились караси, а
может быть, и другая рыба.
Но живя
в водах нечистых, следовательно теплых, караси точно так же
могут жить
в воде самой
холодной.
Некоторые из поименованных пород, как-то: гольцы и караси,
могут жить и водиться
в водах самых
холодных и самых теплых,
в самых чистых и
в самых грязных.
Головль любит
воду чистую и свежую, водится даже
в такой
холодной воде,
в которой язь не
может держаться, так что
в реках всегда появляется вслед за породами форели.
Подъем все продолжался… Только раз я почувствовал повод. Это на миг лошадь поскользнулась. Перед нами пещера
в скале. Сверху рядом мелких каскадиков струятся ключи. Ага остановился, сказав, что надо отдохнуть — дорога будет трудная. Через минуту мы и лошади наслаждались великолепной
холодной водой,
может быть, бегущей из ледников Каштан-тау.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах
может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека
могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть
может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание
воды: то светлый,
холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
— Конечно, конечно, Сергей Николаевич, — мирно ответил генерал.
Холодная вода охладила его пыл. Он влез
в коляску, сначала сел, потом опять встал и закричал во всю
мочь своего богатырского голоса...
С Цыбулей пришлось отваживаться при помощи нашатырного спирта и
холодной воды, потом выпоить ему целый графин водки, и он только после этих довольно длинных операций настолько пришел
в себя, что
мог начать производство судебного следствия; по наружности это был представитель хохлацкого типа — шести футов роста, очень толстый, с громадной, как пивной котел, головой и умным, то есть скорее хитрым лицом, сильно помятым с жестокого похмелья.
Я не
мог выносить дальше этой сцены и вышел скорее на свежий воздух; моя голова начинала тихо кружиться, и нужно было выпить несколько глотков
холодной воды, чтобы прийти
в себя.
Он танцевал до тех пор, пока не наступило время полдника, и дворня, обступившая его, как водится
в таких случаях,
в кружок, наконец плюнула и пошла прочь, сказавши: «Вот это как долго танцует человек!» Наконец философ тут же лег спать, и добрый ушат
холодной воды мог только пробудить его к ужину.
Охотники объясняли мне, что кречет птица сибирская, о чем упоминается не один раз
в книге «Соколиного пути», что он чувствует такой жар и зуд
в ногах, что
в летнее время без
холодной воды жить не
может; что станет щипать и рвать носом свои пальцы и так их изранит, что, наконец, околеет.
Один раз его пускали на медведя, и он вцепился медведю
в ухо и повис, как пиявка. Медведь бил его лапами, прижимал к себе, кидал из стороны
в сторону, но не
мог оторвать и повалился на голову, чтобы раздавить Бульку; но Булька до тех пор на нем держался, пока его не отлили
холодной водой.
Если
в ту же баню нетопленную принесешь горячие кирпичи и станешь лить на них
воду, — выльешь шайку — она разойдется, и не будет видно, — воздух всосет ее
в себя. Но если станешь лить другую шайку,
вода потечет каплями. Лишняя
вода стечет каплями, и
холодный воздух только будет держать одну шайку.
В той же бане воздух, когда был горяч, впитал ушат, а когда холоден,
может впитать только шайку.
На следующий день мы расстались с рекой Нельмой.
Холодный западный ветер, дувший всю ночь с материка
в море, не прекратился. Он налетал порывами, срывая с гребней волн
воду, и сеял ею, как дождем. Из опасения, что ветром
может унести наши лодки
в открытое море, удэхейцы старались держаться под защитой береговых обрывов. Около устьев горных речек, там, где скалистый берег прерывался, ветер дул с еще большею силой, и нам стоило многих трудов пройти от одного края долины до другого.
— Сегодня кухарка шинковала капусту и обрезала себе палец, — сказал он, рисуя домик и двигая бровями. — Она так крикнула, что мы все перепугались и побежали
в кухню. Такая глупая! Наталья Семеновна велит ей
мочить палец
в холодную воду, а она его сосет… И как она
может грязный палец брать
в рот! Папа, ведь это неприлично!
Скоро стало мне очень плохо. Меня уложили
в клети, на дощатом помосте, покрытом войлоком. Как только я опускал голову на свое ложе, оно вдруг словно принималось качаться подо мною, вроде как лодка на сильной волне, и начинало тошнить. Тяжко рвало. Тогда приходил из избы Петр, по-товарищески хорошо ухаживал за мною, давал пить
холодную воду,
мочил ею голову. Слышал я, как
в избе мужики пьяными голосами говорили обо мне, восхваляли, — что вот это барин, не задирает перед мужиками коса, не гордый.
Мой Володя очень сегодня расхворался. Так я за него испугалась… Зильбергляиц был два раза. Кажется, миссис Флебс выкупала его
в такой
холодной воде, что он простудился, не выходя из комнаты. Лежит
в жару. Я не умею с ним обходиться. Я вижу, что
в его комнате и
в нем самом — все дело чужих рук. У него уже есть привычки, шалости, слова,
может быть даже мысли, который образовались без моего влияния.
Рымба первый раз участвовал
в состязаниях, и никто не
мог понять, зачем он это делает и зачем вообще учится летать: был он человек рыхлый, слабый, бабьего складу и каждый раз, поднимаясь, испытывал невыносимый страх. И теперь
в глубоких рябинках его широкого лица, как
в лужицах после дождя, блестела
вода, капельки мучительного
холодного пота, а блеклые,
в редких ресницах, остановившиеся глаза с глубокой верой и трагической серьезностью смотрели на Пушкарева.