Неточные совпадения
Вронский взял письмо и
записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и
записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два
офицера: один их, а другой другого полка.
— Ведь не ведете же вы ваши
записки для отвода глаз, как говорится! — воскликнул
офицер. — В них совершенно ясно выражено ваше отрицательное отношение к политиканам, и, хотя вы не называете имен, мне ведь известно, что вы посещали кружок Маракуева…
Так и есть: страх сильно может действовать. Вчера, второго сентября, послали
записку к японцам с извещением, что если не явятся баниосы, то один из
офицеров послан будет за ними в город. Поздно вечером приехал переводчик сказать, что баниосы завтра будут в 12 часов.
Нехлюдов передал свою заготовленную карточку с
запиской, в которой просил принять его по личному делу, и просил передать
офицеру.
При отправлении моем наш
офицер сказал, что Фридберг нашел у покойника вашу
записку ко мне, но я ее никогда не получал.
Один Эмиль явно желал заговорить с Саниным, желал расспросить его: он видел, как Санин подошел к
офицерам, видел, как он подал им что-то белое — клочок бумажки,
записку, карточку…
Дежурный унтер-офицер уже не хотел нас пускать в казарму, но Зухин как-то уговорил его, и тот же самый солдат, который приходил с
запиской, провел нас в большую, почти темную, слабо освещенную несколькими ночниками комнату, в которой с обеих сторон на нарах, с бритыми лбами, сидели и лежали рекруты в серых шинелях.
Караульный
офицер, по врученной ему Углаковым
записке обер-полицеймейстера, велел унтер-офицеру провести его, а также и дам, во внутрь здания.
«Что же вы не съезжаете с квартиры? Ведь
офицеры всё пишут
записки вам, смеются над вами…»
И вдруг денщики рассказали мне, что господа
офицеры затеяли с маленькой закройщицей обидную и злую игру: они почти ежедневно, то один, то другой, передают ей
записки, в которых пишут о любви к ней, о своих страданиях, о ее красоте. Она отвечает им, просит оставить ее в покое, сожалеет, что причинила горе, просит бога, чтобы он помог им разлюбить ее. Получив такую
записку,
офицеры читают ее все вместе, смеются над женщиной и вместе же составляют письмо к ней от лица кого-либо одного.
— Портрет!.. Да она в самом деле хороша. Бедняжка! ну как же ему не реветь? Жигулин! садись на коня; ты догонишь транспорт и отдашь кирасирскому пленному
офицеру этот бумажник; да постой, я напишу к нему
записку.
Собственноручная
записка эта напечатана у г. Устрялова (том III, стр. 8–10), и в ней ни о чем более не говорится, как о прирюкании искусных морских
офицеров, боцманов, матросов, всякого звания корабельных мастеров, о закупке оружия и разных припасов для флота.
Я думал, что он съест Балясникова; но он обратился ко мне и сказал: „Вели сейчас выдать триста рублей этому
офицеру, вели послать
записку к Штофрегену [Штофреген Конрад Конрадович (1767–1841) — доктор медицины, лейб-медик Александра I.] (придворный лейб-медик), чтоб он сегодня же осмотрел его рану и донес мне немедленно, в каком находится она положении.
Флегонт Никитич повествовал о том, как, года за два до своего отъезда из Сибири, он составлял на пароходе «Коссаговский», во время остановки его у Нарыма, акт о самоубийстве ехавшего на службу иркутского городового врача, Антона Михайловича Шатова, оставившего после себя
записку, что он завещает все находившееся при нем имущество и деньги тому полицейскому
офицеру, который будет составлять акт о его самоубийстве, причем просить его похлопотать, чтобы его похоронили рядом с той арестанткой, которая только что умерла на барже.
Найденная в кармане
записка, а в саду револьвер привели полицию к несомненному убеждению, что
офицер застрелился.
Не мне, субалтерн-офицеру, заключенному в тесном кругу своих обязанностей, так сказать, прикованному к своим орудиям, описывать ход и перипетии войны, да и предмет моих
записок не она, а моя маленькая личность.
Поверите ли, выпускали оттуда в
офицеры молодых людей, которые не умели правильно, грамотно написать
записки на родном языке.
В ту же ночь выбранные депутаты по двое от каждой роты с пойманным унтер-офицером и женщиной с
запискою, выуженной у Богоявленского, на почтовых лошадях отправились в Петербург с жалобою на начальников императору.
Молодые люди ударили по рукам, и
офицер откланялся и ушел, а Фебуфис, проводив его, отправился в кафе, где провел несколько часов с своими знакомыми и весело шутил с красивыми служанками, а когда возвратился вечером домой, то нашел у себя
записку, в которой было написано...