Работали перья писцов, и, понюхивая табак, трудились казусные головы, любуясь, как художники, крючковатой строкой.
Неточные совпадения
— А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога,
работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих
перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…
— Прямо хоть с
пером [
Перо — на воровском жаргоне означает нож.]
работай, — сказал вдруг служивый решительным тоном.
Работать он мог, разумеется, только
пером, к чему имел счастливый дар прекрасного изложения мыслей спокойно плавно и вразумительно.
— Теперь у нас разговор короткий: труд! И больше ничего! Не трудящий да не ест! Не хочешь
работать, — к черту ступай! А как раньше бывало: руки белые, миллиарды десятин у него, в коляске развалился, кучер с павлиньими
перьями, а мужик на него
работает, да горелую корку жует!
Настроение А.И. продолжало быть и тогда революционным, но он ни в чем не проявлял уже желания стать во главе движения, имеющего чисто подпольный характер. Своей же трибуны как публицист он себе еще не нашел, но не переставал писать каждый день и любил повторять, что в его лета нет уже больше сна, как часов шесть-семь в день, почему он и просыпался и летом и зимой очень рано и сейчас же брался за
перо. Но после завтрака он уже не
работал и много ходил по Парижу.
«
Работай, брат,
работай! Твое
перо — оно обмокнуто в живую человеческую кровь. Пусть кажутся твои листки пустыми — своей зловещей пустотой они больше говорят о войне и разуме, чем все написанное умнейшими людьми.
Работай, брат,
работай!»
Сама Мардарьева помещалась с дочерью во второй узенькой комнатке — с одним окном, служившей им спальней,
работала же она у большого стола, тогда как ломберный служил для письменных занятий Мардарьева, на что указывал пузырек с чернилами, брошенная деревянная красная ручка с
пером и разбросанная бумага.
— Как с кем? Одна. Маменька в губернский город ездила. Привезла программу, книжки, ну и училась. А задачи с батюшкой делали и в диктовках он тоже пособлял. Вот только жалость: писать как следует не могу… Руки сгрубели. Жать приходилось.
Работать… Как возьмусь за
перо, так уж беспременно руки дрожат, — чистосердечным признанием заключила свою речь новенькая и снова широко, простодушно улыбнулась, сверкнув ослепительно-белыми зубами.