— В чем дело? — как эхо, отозвался Магнус. — Да, и я, в сущности, не совсем понимаю, что так возмущает вас, Вандергуд? Вы столько раз предлагали мне эти деньги, даже навязывали их мне, а теперь, когда они в моих руках, вы хотите
звать полицию! Конечно, — Магнус улыбнулся, — здесь есть маленькая разница: великодушно предоставляя деньги в мое распоряжение, вы оставались их господином и господином положения, тогда как сейчас… понимаете, дружище: сейчас я могу просто вытолкать вас из этого дома!
Неточные совпадения
— В
полицию, значит,
зовут, в контору. Известно, какая контора.
— Ах, тихоня! Вот шельма хитрая! А я подозревала за ним другое. Самойлов учит? Василий Николаевич — замечательное лицо! — тепло сказала она. — Всю жизнь — по тюрьмам, ссылкам, под надзором
полиции, вообще — подвижник. Супруг мой очень уважал его и шутя
звал фабрикантом революционеров. Меня он недолюбливал и после смерти супруга перестал посещать. Сын протопопа, дядя у него — викарный…
Молодого человека, проезжающего в этот хороший вечер по саванскому лугу,
зовут Лукою Никоновичем Маслянниковым. Он сын того Никона Родионовича Маслянникова, которым в начале романа похвалялся мещанин, как сильным человеком: захочет тебя в острог посадить — засадит; захочет в
полиции розгами отодрать — тоже отдерет в лучшем виде.
—
Зовите ее скорее сюда. У нас сегодня непременно будет
полиция.
По двору быстро разбежался тревожный говор, что Сидоров убит. Около крыльца собрались люди, смотрели на солдата, неподвижно растянувшегося через порог из кухни в сени головой; шептали, что надо позвать
полицию, но никто не
звал и никто не решался дотронуться до солдата.
Тогда в толпе поднялся настоящий шабаш. Одни
звали новоприбывших к дереву, где недавно висел самоубийца, другие хотели остаться на заранее назначенном месте. Знамя опять колыхнулось, платформа поплыла за толпой, но скоро вернулась назад, отраженная плотно сомкнувшимся у дерева отрядом
полиции.
Надежда Петровна томилась и изнывала. Она видела, что общество благосклонно к ней по-прежнему, что и
полиция нимало не утратила своей предупредительности, но это ее не радовало и даже как будто огорчало. Всякий новый
зов на обед или вечер напоминал ей о прошедшем, о том недавнем прошедшем, когда приглашения приходили естественно, а не из сожаления или какой-то искусственно вызванной благосклонности. Правда, у нее был друг — Ольга Семеновна Проходимцева…
—
Полицию зовите! Связать его надо!
А кому нужен этот бродяга по смерти? Кому нужно знать, как его
зовут, если при жизни-то его, безродного, бесприютного, никто и за человека с его волчьим паспортом не считал… Никто и не вспомнит его! Разве, когда будут копать на его могиле новую могилу для какого-нибудь усмотренного
полицией «неизвестно кому принадлежащего трупа», могильщик, закопавший не одну сотню этих безвестных трупов, скажет...
То ему снится, что его женят на луне, то будто
зовут его в
полицию и приказывают ему там, чтобы он жил с гитарой…
Бессеменов(беспомощно оглядываясь). Вот как?.. (Вдруг громко и быстро.)
Полицию зови! (Топая ногами.) Долой с квартиры! Завтра же… ах ты!..
Тогда я опомнился. Ясно, что коли человек
полицию зовёт бога своего поддержать, стало быть, ни сам он, ни бог его никакой силы не имеют, а тем паче — красоты.
Узнает, бездельник, потому что меня по
полиции все знали, и скажет: «А-а, милостивый государь, так вы изменять!» да сейчас донесет по начальству; и поминай как
звали…
И в кабаках-то сидели еще те самые целовальники, которым он последнюю шапчонку, бывало, закладывал, и в полиции-то служили те самые будочники, что засыпали ему в спину горяченьких, и товарищи прежней беспутной жизни теперь одолели его — еле стоя на ногах, лезли к нему с увереньями в дружбе и
звали с собой разгуляться по-старинному.
— Дело не в
полиции, — прервал я его, нахмурившись. —
Полиции я
звать не стану. Но скажите же, Черкасов, объясните мне, отчего вы не хотите дать полить?
— Зачем лгать! — беспечно сказал он, пожимая плечами, — кошку дала мне маленькая девочка, которая была зла на горбатую пансионерку за то, что ее наказали без гулянья. Горбатую
зовут Карлуша, кошку — Милка; если она ваша — берите ее… Без
полиции берите. A я больше ничего не знаю.
На этот
зов швейцара явился краснощекий толстый голландец и, выслушав швейцара, но не желая выслушивать Савина, послал за
полицией.