Трудно было примириться детскому уму и чувству с мыслию, что виденное мною зрелище не было исключительным злодейством, разбоем на большой дороге, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что самые родители высеченных мальчиков благодарят учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться
зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным, добрым и тихим человеком.
Но мальчик никак не мог удовлетвориться такими понятиями; он не мог примириться с мыслью, что, по его выражению, «виденное им не было исключительным злодейством, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича; что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что сами родители высеченных мальчиков благодарят учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться
зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным, добрым и тихим человеком».
Неточные совпадения
Те же бутылки водки с единственной закуской — огурцом и черным хлебом, те же лица, пьяные,
зверские, забитые, молодые и старые, те же хриплые
голоса, тот же визг избиваемых баб (по-здешнему «теток»), сидящих частью в одиночку, частью гурьбой в заднем углу «залы», с своими «котами».
Невеселые думы вызывали усиленную жажду обывателей Въезжей, у бывших людей увеличивалось количество вздохов в их речах и количество морщин на лицах,
голоса становились глуше, отношения друг к другу тупее. И вдруг среди них вспыхивала
зверская злоба, пробуждалось ожесточение людей загнанных, измученных своей суровой судьбой.
Народный
голос, который метко зовется «гласом Божиим», указывал на Ивана Орлова, как на главного виновника во всех этих
зверских преступлениях, и вскоре его имя стало пугалом населения.