Опять тот же плут Лямшин, с помощью одного семинариста, праздношатавшегося в ожидании учительского места в школе, подложил потихоньку книгоноше в мешок, будто бы покупая у нее книги, целую пачку соблазнительных мерзких фотографий из-за границы, нарочно пожертвованных для сего случая, как узнали потом, одним весьма почтенным старичком, фамилию которого опускаю, с важным орденом на шее и любившим, по его выражению, «
здоровый смех и веселую шутку».
Секунда молчания, и — все захохотали тем освежающим,
здоровым смехом, который, точно летний ливень, смывает с души человека грязь, пыль и всякие наросты, обнажая доброе и ясное, сталкивает людей в тесную массу единочувствующих, в одно целостное, человечье тело.
Неточные совпадения
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким
смехом, каким заливается только свежий,
здоровый человек, у которого все до последнего выказываются белые, как сахар, зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя дверями, в третьей комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»
Недели через полторы Марфенька вернулась с женихом и с его матерью из-за Волги, еще веселее, счастливее и
здоровее, нежели поехала. Оба успели пополнеть. Оба привезли было свой
смех, живость, шум, беготню, веселые разговоры.
Дело кончилось тем, что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась бы таким
здоровым молодым
смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
— Вообще — чудесно! — потирая руки, говорил он и смеялся тихим, ласковым
смехом. — Я, знаете, последние дни страшно хорошо жил — все время с рабочими, читал, говорил, смотрел. И в душе накопилось такое — удивительно
здоровое, чистое. Какие хорошие люди, Ниловна! Я говорю о молодых рабочих — крепкие, чуткие, полные жажды все понять. Смотришь на них и видишь — Россия будет самой яркой демократией земли!
И рад-то он, и смешно-то ему, и только разве изредка перервется его звонкий,
здоровый, раскатистый
смех, и слышится опять: «Лупи его, лупи!
Один из подводчиков, шедших далеко впереди, рванулся с места, побежал в сторону и стал хлестать кнутом по земле. Это был рослый, широкоплечий мужчина лет тридцати, русый, кудрявый и, по-видимому, очень сильный и
здоровый. Судя по движениям его плеч и кнута, по жадности, которую выражала его поза, он бил что-то живое. К нему подбежал другой подводчик, низенький и коренастый, с черной окладистой бородой, одетый в жилетку и рубаху навыпуск. Этот разразился басистым, кашляющим
смехом и закричал...
— Га-га-га! — послышался
смех Ярцева, и вошел он сам,
здоровый, бодрый, краснощекий, в новеньком фраке со светлыми пуговицами. — Га-га-га!
Всегда практически умный,
здоровый и веселый, Фридрих Шульц, в качестве мужа Берты Ивановны, раздобрел еще более; его веселый
смех со времени женитьбы стал слышаться еще чаще и громче, а на лице его явилось еще более самоуверенности.
Ипполит Сергеевич остановился на границе этого светлого круга, испытывая неприятное чувство смутной тревоги, глядя на окна комнаты. Их было два; за ними и сумраке вечера рисовались тёмные силуэты деревьев. Он подошёл и растворил окна. Тогда комната наполнилась запахом цветущей липы и вместе с ним влетел весёлый взрыв
здорового грудного
смеха.
Едва она успела это произнести, как у дверей передней громко затрещал звонок. Тина уже бежала туда стремглав, навстречу целой толпе детишек, улыбающихся, румяных с мороза, запушенных снегом и внесших за собою запах зимнего воздуха, крепкий и
здоровый, как запах свежих яблоков. Оказалось, что две большие семьи — Лыковых и Масловских — столкнулись случайно, одновременно подъехав к воротам. Передняя сразу наполнилась говором,
смехом, топотом ног и звонкими поцелуями.
— Внук-то, хорош? Четыре года всего, а умен, так умен, что не могу я вам этого выразить. Руку приложил, а? — В восторге от остроумной шутки, отец дьякон хлопал себя руками по коленям и сгибался от приступа неудержимого, тихого
смеха. И лицо его, давно не видевшее воздуха, изжелта-бледное, становилось на минуту лицом
здорового человека, дни которого еще не сочтены. И голос его делался крепким и звонким, и бодростью дышали звуки трогательной песни...
И доктор Николай Николаевич Зарубов раскатился
здоровым сочным басистым
смехом, от которого заколыхалось во все стороны его огромное туловище.
— Ничто так не развивает легкие, как
смех,
здоровый хохот и крики, — уверял он Екатерину Ивановну Нарукову приходившую в ужас от всей этой кутерьмы.