Неточные совпадения
И, может быть, я завтра
умру!.. и не останется на
земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не
умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки
земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на голову.
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская
земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как умеют биться на Русской
земле и, еще лучше того, как умеют
умирать в ней за святую веру.
Тут втягивает; тут конец свету, якорь, тихое пристанище, пуп
земли, трехрыбное основание мира, эссенция блинов, жирных кулебяк, вечернего самовара, тихих воздыханий и теплых кацавеек, натопленных лежанок, — ну, вот точно ты
умер, а в то же время и жив, обе выгоды разом!
Карандышев. Ушибиться! Тут верная смерть: внизу мощено камнем. Да впрочем, тут так высоко, что
умрешь прежде, чем долетишь до
земли.
«Полуграмотному человеку, какому-нибудь слесарю, поручена жизнь сотен людей. Он везет их сотни верст. Он может сойти с ума, спрыгнуть на
землю, убежать,
умереть от паралича сердца. Может, не щадя своей жизни, со зла на людей устроить крушение. Его ответственность предо мной… пред людями — ничтожна. В пятом году машинист Николаевской дороги увез революционеров-рабочих на глазах карательного отряда…»
Он видел, что толпа, стискиваясь, выдавливает под ноги себе мужчин, женщин; они приседали, падали, ползли, какой-то подросток быстро, с воем катился к фронту, упираясь в
землю одной ногой и руками; видел, как люди
умирали, не веря, не понимая, что их убивают.
«Плох. Может
умереть в вагоне по дороге в Россию. Немцы зароют его в
землю, аккуратно отправят документы русскому консулу, консул пошлет их на родину Долганова, а — там у него никого нет. Ни души».
Вероятно, я на крыше и
умру, задохнусь от наслаждения и — шлеп с крыши на
землю, — сказал Безбедов и засмеялся влажным, неприятно кипящим смехом.
Но мать, не слушая отца, — как она часто делала, — кратко и сухо сказала Климу, что Дронов все это выдумал: тетки-ведьмы не было у него; отец помер, его засыпало
землей, когда он рыл колодезь, мать работала на фабрике спичек и
умерла, когда Дронову было четыре года, после ее смерти бабушка нанялась нянькой к брату Мите; вот и все.
Он хотел и в этом имении устроить дело с
землею так же, как он устроил его в Кузминском; кроме того, узнать всё, что можно еще узнать про Катюшу и ее и своего ребенка: правда ли, что он
умер, и как он
умер?
«Если пшеничное зерно, падши в
землю, не
умрет, то останется одно; а если
умрет, то принесет много плода».
Бог взял семена из миров иных и посеял на сей
земле и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то
умирает и взращенное в тебе.
Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо
умер тот, по всей очевидности (рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно во дни его бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь на сырой
земле.
О, он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на
земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит, не
умирает она на
земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей
земле, как обещано».
«Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, падши в
землю, не
умрет, то останется одно, а если
умрет, то принесет много плода». Я этот стих только что прочел пред его приходом.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и
умер в чужой
земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
— Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на
земле совокупилось в Илюше, и
умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден в этом, когда теперь на него смотрю!
— Видишь. Непременно иди. Не печалься. Знай, что не
умру без того, чтобы не сказать при тебе последнее мое на
земле слово. Тебе скажу это слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь меня. А теперь пока иди к тем, кому обещал.
Отцу Пантелея Еремеича досталось имение уже разоренное; он в свою очередь тоже сильно «пожуировал» и,
умирая, оставил единственному своему наследнику Пантелею заложенное сельцо Бессоново, с тридцатью пятью душами мужеска и семидесятью шестью женска пола да четырнадцать десятин с осьминником неудобной
земли в пустоши Колобродовой, на которые, впрочем, никаких крепостей в бумагах покойника не оказалось.
Мы нашли бедного Максима на
земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он
умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Вот-с таким-то образом-с мы блаженствовали три года; на четвертый Софья
умерла от первых родов, и — странное дело — мне словно заранее сдавалось, что она не будет в состоянии подарить меня дочерью или сыном,
землю — новым обитателем.
И вот должна явиться перед ним женщина, которую все считают виновной в страшных преступлениях: она должна
умереть, губительница Афин, каждый из судей уже решил это в душе; является перед ними Аспазия, эта обвиненная, и они все падают перед нею на
землю и говорят: «Ты не можешь быть судима, ты слишком прекрасна!» Это ли не царство красоты?
Ухватил всадник страшною рукою колдуна и поднял его на воздух. Вмиг
умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был мертвец и глядел как мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший. Ворочал он по сторонам мертвыми глазами и увидел поднявшихся мертвецов от Киева, и от
земли Галичской, и от Карпата, как две капли воды схожих лицом на него.
Все как будто
умерло; вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную
землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи.
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в
землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и
умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
Восстание
умирало. Говорили уже не о битвах, а о бойнях и об охоте на людей. Рассказывали, будто мужики зарывали пойманных панов живыми в
землю и будто одну такую могилу с живыми покойниками казаки еще вовремя откопали где-то недалеко от Житомира…
Чтобы заслужить бессмертие, нужно жить, а не
умирать; нужно на
земле, в земной человеческой истории совершить дело спасения; нужно связать себя с историей вселенной, идти к воскресению, утверждать плоть в ее нетленности, одухотворять ее.
Человек в поте лица своего добывает хлеб свой из проклятой
земли; жена человека рождает в муках; человек и жена его
умирают с роковой неизбежностью и рождают смертное.
По свидетельству Невельского, гиляки считают большим грехом земледелие: кто начнет рыть
землю или посадит что-нибудь, тот непременно
умрет.
Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю
землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не
умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину.
Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на
земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила
умирать в небеса.
«
Умереть тебе смертью безвременною!» У честного купца от страха зуб на зуб не приходил; он оглянулся кругом и видит, что со всех сторон, из-под каждого дерева и кустика, из воды, из
земли лезет к нему сила нечистая и несметная, все страшилища безобразные.
Всего больше я боялся, что дедушка станет прощаться со мной, обнимет меня и
умрет, что меня нельзя будет вынуть из его рук, потому что они окоченеют, и что надобно будет меня вместе с ним закопать в
землю…
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит в
земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не
умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
— Это вчерашняя мошкара, которая
умерла ночью и упала на
землю, — отвечала ему Юлия с балкона.
Сколько он раз, бывало, говаривал:"Машенька! паче чаянья, я
умру — ты непременно
земли покупай!
— Смертию смерть поправ — вот! Значит —
умри, чтобы люди воскресли. И пусть
умрут тысячи, чтобы воскресли тьмы народа по всей
земле! Вот.
Умереть легко. Воскресли бы! Поднялись бы люди!
В селе, из которого был портной, пять богатых крестьян снимали у помещика за 1100 рублей 105 десятин пахотной, черной, как деготь, жирной
земли и раздавали ее мужичкам же, кому по 18, кому по 15 рублей. Ни одна
земля не шла ниже двенадцати. Так что барыш был хороший. Сами покупщики брали себе по пяти десятин, и
земля эта приходилась им даром.
Умер у этих мужиков товарищ, и предложили они хромому портному итти к ним в товарищи.
« — Зачем ты взоры потупляешь в
землю, будто ищешь во прахе твоего покойного отца? Таков наш жребий: всем живущим
умирать!» — возразил немец.
— Мы убеждены, что человек не
умирает полною смертью, восприняв которую, он только погружается в
землю, как бы в лоно матери, и в продолжение девяти месяцев, подобно младенцу, из ветхого Адама преобразуется в нового, или, лучше сказать, первобытного, безгреховного Адама; из плоти он переходит в дух, и до девяти месяцев связь всякого умершего с
землею не прекращается; он, может быть, даже чувствует все, что здесь происходит; но вдруг кто-нибудь будет недоволен завещанной им волей…
Великий мастер. Человек скитается, яко тень, яко цвет сельный отцветает. Сокровиществует и не весть кому соберет,
умрет и ничего из славы сей
земли с собой не понесет. Наг приходит в мир сей и наг уходит. Господь даде, господь и взя.
Черта между
землей и небом потемнела, поля лежали синие, затянутые мглой, а белые прежде облака — теперь отделялись от туч какие-то рыжие или опаловые, и на них
умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи.
Но если б заставить его, например, переливать воду из одного ушата в другой, а из другого в первый, толочь песок, перетаскивать кучу
земли с одного места на другое и обратно, — я думаю, арестант удавился бы через несколько дней или наделал бы тысячи преступлений, чтоб хоть
умереть, да выйти из такого унижения, стыда и муки.
Иногда мне казалось, что он опрокинется, упадет спиною на
землю и
умрет, как зорянка, — потому что истратил на песню всю свою душу, всю ее силу.
Голубь надул зоб, поклонился ей в
землю и заговорил ей печально «
умру».
И он понимал, что это оттого, что в нем родилось что-то новое, а старое
умерло или еще
умирает. И ему до боли жаль было многого в этом умирающем старом; и невольно вспоминался разговор с Ниловым и его вопросы. Матвей сознавал, что вот у него есть клок
земли, есть дом, и телки, и коровы… Скоро будет жена… Но он забыл еще что-то, и теперь это что-то плачет и тоскует в его душе…
И потому как человеку, пойманному среди бела дня в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он замахнулся на грабимого им человека не затем, чтобы отнять у него его кошелек, и не угрожал зарезать его, так и нам, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что солдаты и городовые с револьверами находятся около нас совсем не для того, чтобы оберегать нас, а для защиты от внешних врагов, для порядка, для украшения, развлечения и парадов, и что мы и не знали того, что люди не любят
умирать от голода, не имея права вырабатывать себе пропитание из
земли, на которой они живут, не любят работать под
землей, в воде, в пекле, по 10—14 часов в сутки и по ночам на разных фабриках и заводах для изготовления предметов наших удовольствий.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной
землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети
умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
В душе, как в
земле, покрытой снегом, глубоко лежат семена недодуманных мыслей и чувств, не успевших расцвесть. Сквозь толщу ленивого равнодушия и печального недоверия к силам своим в тайные глубины души незаметно проникают новые зёрна впечатлений бытия, скопляются там, тяготят сердце и чаще всего
умирают вместе с человеком, не дождавшись света и тепла, необходимого для роста жизни и вне и внутри души.